Дневник нарколога - Александр Крыласов

— Я ему харю начищу! — вскипел Василий Петрович. — Я его одним пузом раздавлю.

— Тогда мне придется искать другую работу, — охладила его пыл благоразумная Анонина Ивановна.

— Да и черт с ней, с твоей работой, — загорячился разгневанный супруг, — опять в учетчицы пойдешь, без работы не останешься.

— В учетчицы не пойду, — наотрез отказалась вкусившая сладкой жизни супруга, — поэтому будем худеть. Вдвоем.

— Почему вдвоем?! — взвыл Василий Петрович.

— Вдвоем легче.

— Мы так не договаривались! — взревел грозный муж.

— Не нравится — уходи, — отрезала Антонина Ивановна.

На следующее утро в субботу его супруга решительно поставила на обеденный стол чайное блюдечко, на котором сиротливо переминались две морковки и одна свеколка.

— Кушать подано.

— И это все? — заскулил Василий Петрович.

— Все, — предупредила Антонина Ивановна, — то же самое будет на обед. А ужина сегодня вообще не предполагается.

Василий Петрович нехотя смирился с причудами супруги и принял участие в дурацком похудении.

P.S. Антонина Ивановна похудела до сорок восьмого размера и сохранила работу, Дина Георгиевна и Милка с ней не здороваются. Василий Петрович тоже здорово похудел и выглядит несчастным.

Нелегкий способ сбросить вес

Василий Петрович не смирился с закидонами жены и, кое-как смастерив себе бутерброд с сыром, хмуро отвернулся к телевизору и больше не проронил ни слова. Антонина Ивановна несколько раз пыталась разрядить обстановку и рассказать несколько веселых случаев из своей туроператорской практики, но супруг никак не прореагировал.

— Что ты надулся, как мышь на крупу? — Пильщикова заслонила собой телевизор.

— Ты определись, кто тебе важней: муж родной или какая-то вшивая работа в турагентстве?

— И то и другое важно.

— За двумя зайцами погонишься — третьего не поймаешь. Даже говорить с тобой не хочу.

— Ну и не говори, — Антонина Ивановна отвернулась и принялась штудировать пособие по подсчету калорий.

На самом деле ей ужасно хотелось есть и в душе она прекрасно понимала гнев Василия Петровича. Тот, потерпев еще час, быстро оделся и, хлопнув дверью, отбыл в неизвестном направлении. Антонина Ивановна весь день провела, мечась от окна к телефону, самой позвонить мужу ей мешала женская гордость. В одиннадцать ночи заявился мутный супруг, от него едко разило водкой, пивом и привокзальной шаурмой. Он, ни слова не говоря, снял ботинки и прямо в одежде плюхнулся на диван, через тридцать секунд раздался богатырский храп. Антонина Ивановна всю ночь не сомкнула глаз, выбирая между супругом и любимой работой, мужнин храп, будоражащий занавески и даже люстру, также не способствовал здоровому сну. К утру чаша весов склонилась в пользу мужа, и она уже собралась встать к плите, тем более что ей самой ужасно хотелось лопать, да и работа учетчицей теперь не представлялась такой уж отвратительной. Антонина Ивановна, тщательно формулируя слова примирения, сама не заметила, как уснула. Проснулась она от бульканья пива. Это Василий Петрович похмелялся пивом прямо из бутылки.

— Алкаш, — выговорила ему Антонина Ивановна.

Василий Петрович поперхнулся пивом и, схватив шапку в охапку, выскочил за дверь. Антонина Ивановна всплакнула, пожалела себя и автоматически встала на весы. От переживаний и диеты два килограмма как корова языком слизнула. Мадам Пильщикова повеселела и, решив, что ее Василек побесится, побесится и успокоится, твердо решила худеть до сорок восьмого размера. На этот раз она не металась между телефоном и окном, а искала в Интернете диету, подходящую ей по знаку зодиака. Василия Петровича опять не было весь день. В начале первого ночи он притащился на бровях и потребовал супу. Вместо супа добрая Антонина Ивановна приварила мужа разделочной доской по лбу, да так, что он свалился на диван замертво и до утра спал тихо как младенец. Наутро Василий Петрович обнаружил громадную шишку на лбу и осторожно поинтересовался, откуда шишка. Антонина Ивановна недоуменно пожала плечами и посоветовала меньше пить.

Дина Георгиевна встретила Василия Петровича возле мусоропровода случайно. Прежде помойное ведро Пильщиковых с трудом вмещало в себя плоды их бурной жизнедеятельности и служило лучшим доказательством их удачного союза, теперь же оно было полупустым, намекая на зигзаги судьбы и наступление пресловутого «черного» дня.

— Что-то давно, Василий Петрович, я не видела вашей дражайшей супруги, — заметила Трещинская.

— Она к вам больше не придет, — буркнул хмурый Пильщиков.

— Почему? Чем я перед ней провинилась? — неприятно поразилась добрейшая Дина Георгиевна.

— Ничем вы не провинились. Просто у нее в голове тараканы завелись.

— Что такое? — обеспокоилась Трещинская за подругу.

— Худеть вздумала на старости лет и меня, бедолагу, тоже голодом морит, — Пильщиков, не стесняясь в выражениях, поведал о своей семейной драме.

— Пойдемте ко мне, Василий Петрович, я вас хоть обедом накормлю. Щеки-то, смотрю, совсем ввалились. Бедный. Разве можно так издеваться над человеком?

Василий Петрович, усаженный на почетное место, трескал за троих, оголодав за предыдущие две недели. К ним тут же присоединилась Мила с Тимошей на коленях. Дина Георгиевна царила за столом. Она с блеском рассказала анекдот из женского журнала, непринужденно выдав его за собственное приключение. Будто пришла она в гости к своей давней подруге, а та, дурочка, сидит на строжайшей диете. Хозяйка гостье налила чаю, поставила тортик и вазочку конфет, а сама пьет пустой чай и через каждые пять минут подходит к холодильнику, кивает и возвращается за стол. И так раз двадцать. Дина Георгиевна уж решила, что подруга умом тронулась. Что вы хотите, сидеть на диетах для рассудка небезопасно, вот хотя бы на Антонину Ивановну посмотреть. Такого орла голодом морит. Ну, Дине Георгиевне же интересно. Только подруга отлучилась в туалет, она сразу бегом к холодильнику, а там бумажка приклеена. А на ней написано: «Сегодня ты не жрешь. Если поняла, кивни». Ха-ха-ха. Ну, ладно, подруга хоть сама с ума сходила, а здесь невинные люди страдают. Трещинская погладила Василия Петровича по плечу, прижалась мощной грудью и подложила заливного. Пильщиков разомлел, зажмурился и замурлыкал, как бездомный кот, попавший в хорошие руки. Тимоша с неодобрением и плохо скрываемой ревностью посмотрел на нового нахлебника, а Василий Петрович взял алаверды и принялся рассказывать о «карьерных» буднях.

— Хотели мы с мужиками на Красную горку побухать, а бригадир пронюхал…

— Что такое Красная горка? — округлила глаза Трещинская.

— Праздник такой. Церковный.

— А-а-а-а-а.

— Так вот, пронюхал бригадир и решил нас зажопить…

— Фу, Василий Петрович, разве так можно выражаться, — поморщилась Дина Георгиевна.

— Извиняюсь. Надел, демон, мягкие баретки…

— Баретки? Что такое баретки? — Мила вопросительно приподняла брови.

— Ботинки.

— А-а-а-а-а.

— Так вот, открывает дверь, а там пугало. Вместо рожи тыква, вместо волос вихотка…

— Что? Что такое вихотка?

— Мочалка.

— А-а-а-а-а. А скажите, Василий Петрович, только честно. Вы что, большой любитель выпить? — осторожно поинтересовалась Трещинская.

— Не, я не по этому делу, мне бы пожвакать чего-нибудь.

— Интересный глагол, — нервно сглотнула Дина Георгиевна, — на сегодня хватит ваших рассказов, Василий Петрович. С вами мы узнаем столько новых слов, что становится как-то не по себе. Складывается такое ощущение, что мы живем с вами в разных государствах.

— Почему? — Василий Петрович с удивлением посмотрел на Дину Георгиевну и по-гусарски рыгнул.

Пильщиков вернулся от соседки в хорошем расположении духа и демонстративно выплеснул овощной супчик, приготовленный супругой, в унитаз. Она почему-то обиделась и пообещала впредь мужа не кормить. Сама Антонина Ивановна жутко хотела кушать. Жутко. В желудке что-то подсасывало, во рту скопилась кислая слюна, голова кружилась, и все мысли крутились исключительно вокруг пищи. Она встала на весы, опять два килограмма долой. Пильщикова обрадовалась и поняла, что страдает не зря. А Василий Петрович зачастил к соседке. Он, правда, не понимал некоторых слов из ее лексикона и иногда чувствовал себя неуютно, зато мог снова питаться здоровой, домашней пищей и не растрачивать себя по всяким забегаловкам и шашлычным. Дину же Георгиевну немного раздражала ярко выраженная простонародность Пильщикова. Так табуретку он называл «тубаретка», розетку «ризеткой», кота «котком», вместо «побреюсь», говорил «поброюсь», и еще у него ощутимо подванивало от носков. Рыжий Тимоха сразу люто возненавидел Василия Петровича, тот отвечал ему тем же. Стоило Дине Георгиевне выйти на кухню, как между Пильщиковым и котом разгорались жестокие схватки. Тимоха норовил куснуть и расцарапать гостю вонючие ноги, а Василий Петрович отвесить наглому котофею королевского пендаля или отдавить лапу. Битвы проходили в полной тишине, и со стороны казалось, что человек и кот разучивают приемы кун-фу. Но только непримиримые враги слышали тяжкую поступь хозяйки, как мигом превращались в закадычных друзей. Тимоша залезал Пильщикову на грудь и громко мурлыкал, а тот его нежно гладил, вызывая приступы умиления у дородной хозяйки. При этом кот не отрываясь смотрел прямо в душу Пильщикову своими ярко-желтыми глазами, и в них Василий Петрович ясно читал свой смертный приговор. В ответ гость нежно сжимал кошачью шею тяжелой рукой, привыкшей повелевать экскаватором, и Тимофей чувствовал, что нежные мужские объятия в любой момент могут превратиться в железный захват и тогда только чудо может спасти его молодую жизнь. У кота первого не выдержали нервы, и он опрометчиво надул Пильщикову в баретки. Извиняюсь, в ботинки. Что тут началось! Хозяйка навешала любимому коту сто пинков в живот и на неделю отлучила от деликатесов. Тимоша давился исключительно кошачьим кормом и передвигался по квартире короткими перебежками, используя просветы под мебелью как блиндажи. Пильщиков торжествовал, но недолго. Через неделю котяре удалось подставить Василия Петровича, он опрокинул в прихожей китайскую вазу и растворился в пространстве. Когда на шум разбившегося фарфора вышла разъяренная Дина Георгиевна, кот появился вслед за ней, и Пильщикову ничего не оставалось, как взять всю вину на себя. Следующую неделю Василия Петровича питали одними сосисками, он сидел на краешке стула и безуспешно пытался склеить осколки злополучной вазы, а подлый «коток» сыто жмурился на подоконнике, натрескавшись куриных котлеток. Теперь Тимоха, дождавшись ухода Дины Георгиевны, вскакивал на стол и нагло совал свою пушистую харю в тарелку Василия Петровича. И только попробовал бы тот с ним не поделиться. В профилактических целях Тимофей коварно усаживался рядом с хрустальной или фарфоровой вазой и нервно колотил хвостом по хрупкому предмету, всем своим видом показывая, как он сейчас залихватски скинет хрупкое изделие с полки, потом спрячется, а ответственность придется нести, как всегда, пролетариату.