Дневник нарколога - Александр Крыласов

— Ну, проходите, праздничные мальчики, — гостеприимно посторонилась мама, — мойте руки и к столу.

Мама была изящненькой и стройной, она выглядела куда привлекательнее дочки. Видно, широкой костью и гренадерским ростом Натаха пошла в отца.

— А где же папа? — забеспокоился Бублик, перешедший на человеческий язык.

— А папа на работе, — из соседней комнаты выглянула начепуренная Наташка, — будет после десяти.

— Так много работать вредно, — авторитетно заявил Эдик, — кто рано встает — тот рано помрет, кто поздно приходит — тот грыжу находит.

Мама с дочкой переглянулись и укоризненно покачали головами, чувствовалось, что папу в этом доме критиковать не принято. Первый тост подняли за именинницу, второй — за родителей, третий — за повышение рождаемости. Друзья чувствовали себя легко и непринужденно, они сыпали анекдотами, веселыми историями и скоро перешли к заключительной стадии марлезонского балета. У них была такая своеобразная игра: Эдик вдруг начинал доказывать, что муж должен быть добытчиком, а жена — украшением дома. Ивашка, наоборот, горячился, что уж если ввели равноправие, то и женщины должны пахать как бельгийские лошади. Естественно, женские симпатии склонялись в сторону Лабацилкина. Через пятнадцать минут Эдик произносил загадочное географическое слово «Джомолунгма», и они менялись образом мыслей. Теперь уже Бублик пламенно утверждал, что женщина — богиня, а мужчина — ее пожизненный раб. Эдик же бичевал праздность и избалованность современных женщин и предлагал сослать всех нерях и ленивок в Сибирь. Понятное дело, теперь дамы влюблялись в Бублика. Пятнадцать минут заканчивались, Эдик хрипел «Джомолунгма», и все начиналось сначала.

— Мне кажется, вы опять валяете дурака, — мама довольно быстро их раскусила.

— Не опять, а снова, — Бублик потянулся за очередным пирожком, — поздравляю, вы скоренько вывели нас на чистую воду. Сразу видно — интеллигентная семья. В домах попроще мы могли играть в эту игру месяцами.

— А не пора ли вам уже жениться, дорогие мои? — осторожно прощупала почву мама.

— Не-а, — покачал головой Эдик, — в наши планы женитьба не входит.

— А какие у вас планы? — поинтересовалась маманька.

— А планы у нас, как и все в этой стране, пятилетние, — загоготал Бублик, — а давайте за пятилетку в три года выпьем? Не хотите? А за мир во всем мире?

Дамы отказались, сославшись на то, что и так уже выпито изрядно. Кавалеры, нисколько не смущаясь, принялись угощаться вдвоем.

Папа притащился в начале одиннадцатого. Все высыпали в коридор встречать главу семейства. Супруга надела мужу тапочки, дочь помогла снять пиджак и накинуть домашнюю куртку, а Эдик взнуздал ошейником Бублика.

— И-го-го! — заржал превратившийся в лошадь уже изрядно поддатый Ванятка.

— Это дар для вашей дочери, — отрекомендовал Бублика Эдуард, — кахетинский долболобец. Бывают гнедые в яблоках, а это гнедая в бубликах. Можно сдавать его напрокат на ипподроме, а можно совершать конные прогулки на нем по Садовому кольцу.

— Разгильдяи, — понимающе хмыкнул респектабельный папа.

— Скорее нет, чем да, — не согласился Эдик.

— Наташка, — прогундосил Бублик, — и с таким папаном ты какого-то Минздрава испугалась. Странно.

— Прохор Назарович, садитесь за стол, пожалуйста, — по имени-отчеству и на «вы» обратилась к заслуженному мужу супруга.

— После, — царственно отказался господин Карасев, — молодые люди, пройдемте.

— Пройдемте, — кивнул Эдик, поддерживая качающегося Ваню, — вы хотите сдать нас в милицию?

— Не помешало бы.

— Бублик, сегодня ночуем в «обезьяннике», — предупредил Эдичка друга, — захвати с собой теплые вещи.

Ваня предпринял нетрезвую попытку воспользоваться папиным пальто.

— Проводите этих гуляк ко мне в кабинет, — брезгливо распорядился папа и пошел дезинфицировать руки.

Стены кабинета были все увешаны теннисными ракетками и огромными фотографиями папы в обществе знаменитостей. Эдик даже немного протрезвел, а Бублик сразу полез на стенку, за ракеткой. Наташка его еле отогнала. Папа вошел, уселся в кожаное кресло красного дерева и указал домочадцам на дверь. Те безропотно вышли.

— Ну с, молодые люди. Знаете, сколько стоит это кресло?

— ?

— Пять тысяч долларов.

— Ну и что, — промямлил Эдик.

— А знаете, сколько стоит эта ракетка? — Карасев показал на ракетку для большого тенниса, над которой хотел надругаться изверг Ванюшка.

— ?

— Семь тысяч долларов.

— Знаете, сколько стоит этот поводок? — загоготал Ваня, крутя над головой своей уздечкой. — Девять тысяч долларов.

— Он ничего не стоит, — холодно заметил Прохор Назарович, — у меня к вам деловое предложение.

Один из вас становится женихом, а потом и мужем моей дочери. Он получит вместо приданого медицинский центр. Вы сейчас находитесь в том возрасте, когда вам необходима поддержка. На всем белом свете существуют только два человека, которые будут вам помогать: это отец и тесть. Больше никому вы не нужны, уж поверьте. Отец будет вам помогать по понятным причинам, а тесть, болея душой за дочь. Сейчас у вас все впереди, но пройдет совсем немного времени, и вы убедитесь, что перед вами железобетонная стена пирамиды по имени Жизнь. Только единицы пробивают ее своим лбом, да и то зарабатывают себе неизбежное сотрясение мозга. Остальные так и гибнут у подножия. Я помогу вам забраться на вершину, но мне не нужны вы оба. Мне нужен кто-то один. А ходить к нам в гости, подъедаться и валять дурака не нужно. Меня и так коробит унизительное положение отца взрослой дочери на выданье.

— И вам все равно, кто из нас припрется завтра? — ухмыльнулся Эдик, но прежней легкости в его словах не чувствовалось.

— Абсолютно, — пожал плечами Карасев, — у вас у обоих высокий потенциал, но без посторонней помощи он быстро превратится в пшик. Запомните, жена — это половина карьеры.

Из кресла, где сидел Бублик, раздался молодецкий храп.

Рассказ немолодого человека

Эдик зачастил к Карасевым. Скоро он женился на Наташке, узнал, что день рождения у нее, оказывается, в декабре, и стал хозяином многопрофильного медицинского центра. Прохор Назарович сдержал свое слово. Напрасно Бублик крутил пальцем у виска и обзывал Эда охотником за крокодилами, утверждая, что жениться не по любви — себя не уважать. Напрасно старые дружки отговаривали Бациллу от скоропалительной женитьбы в двадцать три года. Эдуард никого не слушал. Больше всего на свете он боялся выпасть из обоймы и остаться один на один с грядущими неприятностями. У Эдика перед глазами так и стояли студенты из их группы, не вписавшиеся в сессию и оказавшиеся за бортом студенческой жизни. Вроде еще вчера вместе прогуливали лекции и хихикали над деканом, клеили девчонок на улицах и пили пиво на скамейках. И вдруг вчерашние корешки сразу стали инородными телами, чужаками, от которых так и веет неуверенностью в завтрашнем дне. И прежние друзья уже чураются своих бывших однокашников, уже отодвигаются на безопасное расстояние, чтобы не подцепить заразу от отщепенцев, и под благовидным предлогом убегают, радуясь, что у них-то все хорошо. Одним практика и забойные каникулы, другим — армия и зловещая неизвестность.

А здесь никаких перспектив, и без реальной поддержки со стороны ему светит разве что должность зав. отделения на веки вечные да мизерная зарплата. Ваня прозрачно намекнул Эдичке, что по расчету женятся только подонки, и был с негодованием вычеркнут из списка друзей. Туда же отправились Хренков и все остальные. Какие могут быть друзья, когда живешь в элитной высотке и ездишь на «мерседесе»?

Как пишут в толстых, унылых романах: двадцать пять лет пронеслись как один день. Вновь наступило первое апреля — международный день дурака. Сорокавосьмилетний Эдуард Семенович Лабацилкин угрюмо смотрел в окно на новую весну в своей жизни и подводил неутешительные итоги. У него было все.

Все, кроме счастья. Свое счастье он легкомысленно профукал ровно двадцать пять лет назад в такой же погожий денек. И не потому, что женился на Карасевой. Какая разница, женился бы на другой. Просто тогда, первого апреля закончилась его беззаботная юность и началась тяжеловесная зрелость, когда ты всем должен и все от тебя чего-то хотят. Богатый человек не может быть до конца счастлив, он вечно желчен и раздражителен, бремя ответственности давит на его позвоночник. Работники — ворюги и ленивцы делают все, чтобы развалить в муках рожденный бизнес. Кругом взяточники и мздоимцы, нахлебники и прихлебатели, и только лично кидаясь на амбразуру, можно удержать свое дело на плаву. Тогда, в молодости, все друзья казались гениями. Каждый талантище и вундеркинд, и всех ждет какая-то особая, ни на что не похожая, сказочная судьба. А что, извините, вышло? Сегодняшний Лабацилкин ненавидел первое апреля. Люто ненавидел.