Журнал «Вокруг Света» №12 за 1979 год - Вокруг Света

Юноши обучаются резьбе, девушки — плетению из новозеландского льна; их ловкие пальцы создают узоры налобных повязок — «кахани», юбочек, праздничных одежд.

В зале, опоясанном галереей для посетителей, сидят десять маорийских юношей, склонившихся с долотами и стамесками в руках над длинными деревянными пластинами. Они «извлекают» из них стилизованные портреты грозных и свирепых вождей и воинов. Учитель-мастер ходит между ними, давая указания.

Итак, здесь обучается одаренная молодежь-маори — несколько десятков человек. Ну а основная масса — где, чему учится она? Вопросы возникают один за другим. Но затруднять ими нашего экскурсовода-маорийку неловко: она тащит за руку дочурку, та капризничает — устала за свой «рабочий день».

Идем мимо маорийского кладбища позади деревни. Перед дощатыми домиками квадратные углубления, из которых струится не то пар, не то дым. Это «плиты» здешних маори. А вот и дом собраний — не музейный экспонат, но и он впечатляет красотой резной отделки. Из него выходят маори, в основном пожилые женщины в черной траурной одежде, с черными платочками. Они здороваются, прижимаясь носами.

Итак, мы стояли на «марае» — площадке перед домом собраний. Маори приходят сюда семьями или общинными группами, чтобы обсудить семейные дела, решить проблемы племени, отпраздновать годовщину или оказать почести гостю. Но сегодня они собрались на траурную церемонию.

Когда повод для собраний официальный, гости, прибыв на место, не сразу проходят на марае, чтобы присоединиться к присутствующим, а ждут приглашения и сопровождающего. Такой эскорт называется «пае» — шаг. По марае идут степенно. Переговариваться нельзя. Такая пауза — молчаливая дань памяти усопшего. Об ее окончании дает знать кто-нибудь из местных, начав говорить. И тут гости могут сесть на стул, скамейку, циновки. Гость должен быть готов ответить несколько фраз, подобающих случаю. Гость, но не гостья: женщинам говорить на марае не позволяет обычай. Пока речи не окончены, ходить по марае не рекомендуется. Зато позади дома для собраний могут происходить спортивные игры, а через дорогу — и шумный футбольный матч.

Одна из наиболее колоритных церемоний, сохранившихся у маори, это приветствие важного гостя — «веро». Как дань традиции, эта церемония и сейчас может быть разыграна не только на деревенском марае, но и в новозеландском городе.

В укрепленной деревне оклик караульного имел серьезный практический смысл — надо было выяснить, каковы намерения гостя, пришел он с миром или войной. Со временем простая церемония обрастала многими элементами, пока не стала целым представлением: часовой поет, оповещая односельчан, что он бодрствует, бдителен и готов к отпору, если враги посмеют напасть; после чего воин, угрожающе размахивая дротиком, приближается к визитерам и кладет перед ними, скажем, палку, веточку, лист. Если прибывший поднимет предмет, значит, он явился с миром. Тогда стражник, повернувшись к пришельцам спиной, поведет их к марае. А у дома собраний маори исполнят танец «поукири» под «песнь каноэ».

Совсем уже поздно, за вечерним чаем в семье местного служащего-пакеха, разговор не мог не зайти о том, что повидали мы в этом «самом маорийском уголке» Новой Зеландии.

— Послушайте, Генри, — спросила я у сына хозяев дома, студента-медика, — вы ведь третий год учитесь в медицинском колледже. Много у вас студентов-маори?

Ответы наших хозяев звучали вразнобой.

— Да они и не хотят учиться.

— Даже не поступают.

— Вряд ли они могут стать студентами. И тем более закончить колледж.

Генри получил слово, когда эти стихийные ответы повисли в воздухе.

— Ну, у нас в Данидине, прямо скажем, в аудиториях темные лица видишь нечасто. Хотя медицинский факультет предоставляет маори и другим полинезийцам ежегодно два места и поступать может любой, кто закончит подготовительный курс с удовлетворительными оценками, но за десять лет его окончили всего двенадцать маори. Остальные места так и остались вакантными.

— Почему же так мало маори на факультете? Разве медицина как наука чужда маори? Или они предпочитают врачей-пакеха?

— Не забудьте, — с горечью про должала Мэри, наша хозяйка, — у маори печальное «преимущество»; их большинство среди низкооплачиваемых, неквалифицированных рабочих. Наши социологи ссылаются на семейную и общинную структуру. Но это по меньшей мере безосновательно. До европейцев маори имели относительно передовые знания в медицине, гигиене и навигации, они были отважными мореходами, хорошими земледельцами, смелыми воинами, отличались музыкальностью и художественными способностями, обладали неоспоримым техническим и строительным мастерством.

Я знаю несколько семей маори. И родители там не менее нас озабочены тем, чтобы их дети получили аттестат об окончании средней школы. Но низкий образовательный ценз родителей-маори «виноват» в том, что они не в состоянии спрашивать с детей так, как спрашивают родители-пакеха. Отставание маори сложилось исторически, и уже не в первом поколении. В нашей школе — совместные классы, но маорийские школьники заметно отстают в учебе с первых же лет, прежде всего из-за языкового барьера. В маорийских семьях говорят на смеси маорийского и искаженного английского.

Позже, в книге врача-психиатра Олдера, я нашла утверждение, что маори нуждаются в медицинском обслуживании больше пакеха, они являются самой нездоровой частью общества, среди маори наибольший процент детской и преждевременной смертности.

— До последнего времени, — продолжает Генри, — белые студенты-медики не проходили никакой практики общения с пациентом-маори. Теперь ввели недельную практику на марае, но в общем-то верно: пока что маори надо лечить по-другому.

Маори считают, что врачи-пакеха не понимают их болезней. И в самом деле, нам зачастую кажется, что многие болезни маори от суеверий. Дело в том, что сами они причину большинства болезней усматривают в нарушениях племенных обычаев, установленных божествами еще в незапамятные времена.

Выздоровление же приписывали определенному богу, который покровительствует тохунга. Он-то и занимается врачеванием. Миссионеры всячески очерняли его, приравнивали к колдуну. Белые врачи, как правило, и поныне отзываются о тохунга с пренебрежением. И потому пациенты-маори скрывают, что посещали его. Лишь немногие врачи — как маори, так и пакеха — консультируются теперь с тохунга относительно больных, которые не поддаются обычному лечению.

Маори-пациенты скрывают плохое состояние, стесняясь и чувствуя себя виноватыми за болезнь. Они не желают беспокоить такую важную, быть может, даже священную особу, как доктор. И обращаются к врачам поздно, когда болезнь основательно запущена.

Вообще отношение маори к болезни, смерти и своему телу связано с традиционными верованиями — они тоже дают ключ к поведению пациента. Например, маори верят, что человек умрет, если оскорбит другого, что причина болезни — дурной поступок, что обнаженного тела надо стесняться. Поэтому многие больничные процедуры для них мученье. Они оскорбляют их чувство стыдливости. Даже простому осмотру больного должны предшествовать долгие разъяснения врача.

— Знаете, так уж повелось, что пакеха в каждой профессии, — заключила Мэри, — и не только среди медиков, занимают все ответственные посты. Они, как правило, являются судьями, докторами и тем более управляющими на фабриках, заводах.

Провожая нас, у калитки Мэри показала на небо:

— Смотрите, там, на юге, гора Тонгариро. Это, как верят маори, остаток кормы каноэ Арава. Покрытый резьбой нос каноэ покоится на берегу, там, где пристали мореходы из легендарной Гавайки.

Наш автобус мчался по ночному шоссе. Где-то позади, в пучине океана покоилось в глубоком сне светило Ра — Солнце, которое Мауи, прапредок маори, поймал волосяной петлей и заставил медленнее двигаться по небесному своду над Аотеароа.

Л. Завьялова

Парус над Сахарой

По Сахаре путешествовали множество раз — и не только на караванах верблюдов. Достаточно лишь привести несколько примеров последних лет. В 1975 году молодой новозеландец Джон Норман по пути из Танжера в Кейптаун пересек гигантскую пустыню на мотоцикле. Тогда же англичанин Джефри Ховард вознамерился пройти по Сахаре пешком, толкая перед собой небольшую тележку под парусом с грузом провизии. В 1977 году французская экспедиция впервые в истории пересекла пустыню с запада на восток на грузовиках...

И вот 33-летний француз Арно де Роснэ, год 1979-й. Его транспорт — это двухметровая доска на колесах с резиновыми шинами. Его движитель — ветер, ибо на доске укреплена мачта с парусом в шесть квадратных метров. Кстати, свою конструкцию путешественник так и назвал — «спид-сейл», «скоростной парус». Стоя на доске, держась руками за дугообразный поручень (как это назвать — «песчаный буеризм», «сухопутный виндсерфинг»?), де Роснэ должен был преодолеть 1100 километров песков, покрыв расстояние от мавританского порта Нуадибу до сенегальской столицы Дакара (путь лежал в основном вблизи океанского побережья).