Петр Первый и его время - Павленко Иванович

Август придумал третий выход: он решил не доводить дело до сражения, но воздействовать в этом направлении не на Мен-шикова, а на Мардефельта. С этой целью в штаб шведского генерала, втайне от Меншикова, Август посылал одного за другим парламентеров, чтобы они убедили Мардефельта не ввязываться в сражение и поспешно отступать.

Мардефельт, не зная о том, что Август из противника шведского короля превратился в его союзника, полагал, что акция с парламентерами — военная хитрость. Парламентеры получили высокомерный ответ, игнорировавший разумный совет саксонского курфюрста: он, Мардефельт, не нуждается в советах своих врагов.

Сражение при Калише все же состоялось, причем шведы были разбиты наголову, союзники захватили огромный обоз, богатые военные трофеи, множество пленных, среди которых — генерала Мардефельта. Решающая роль в победе принадлежала русским войскам, но и саксонцы тоже участвовали в сражении. Когда Карлу доложили о том, что его новый вассал участвовал в разгроме шведов, тот пришел в бешенство. Август и здесь вышел сухим из воды.

Он знал, что любые объяснения причин участия саксонцев в Калишском сражении не удовлетворят разгневанного короля. Успокоить его могли только какие-то полезные услуги нового вассала. В этом направлении и работала мысль Августа.

Саксонский курфюрст стал настойчиво просить у Меншикова всех шведских пленных, в том числе и генерала Мардефельта, которых он обещал обменять на русских, многие годы томившихся в шведском плену.

Меншиков долго сопротивлялся, но, убоявшись, что Август пожалуется на него Петру, в конце концов уступил — пленные были выданы, отпущен был на волю под честное слово и Мардефельт: он обещал вернуться в ставку Меншикова, если обмен не состоится, но, конечно же, обманул.

В Варшаве Август отметил победу русско-саксонских войск над шведами торжественным молебном, а вслед за тем отправился в Лейпциг и отдался на милость Карлу. Там он пировал уже в обществе двух новых своих друзей — Карла XII и Станислава Лещинского.

Калишской победе Меншиков придавал огромное значение, ибо рассчитывал, что теперь число сторонников Станислава Лещинского поубавится, а влияние Августа на поляков, наоборот, возрастет. Все эти расчеты были перечеркнуты Альтранштедтским миром.

Главная армия Карла XII после походов 1706 г. пожинала плоды капитуляции Августа II— в богатой Саксонии она отдыхала, пополнялась рекрутами, прибывшими из Швеции, износившиеся мундиры меняла на новые, изготовленные из сукна, поставленного саксонскими мануфактурами, начисто грабила местное население.

Петр понимал, что шведский король, глядя на наступавшую зиму, не двинется с места, — чтобы откормить изголодавшихся солдат, необходимо время. Понимал царь и другое: отдохнувшую армию Карл двинет на Россию, так как других противников у него уже не стало. Если раньше Карл должен был двигаться на восток с оглядкой на свои тылы, то теперь за тылы беспокоиться не приходилось — Северного союза более не существовало. Россия оказалась в одиночестве, и вся тяжесть войны перекладывалась на ее плечи. Петр не уставал внушать своим помощникам мысль, что раз «сия война над одними нами осталась», то необходимо готовиться к тому, чтобы неприятель не застиг нас врасплох.

Впрочем, приготовления русских нисколько не волновали шведов. Сидя в Саксонии, они рассуждали так: «Мышам живется вольно, когда кошки нет дома. Стоит только шведам вернуться — московиты побегут, как под Нарвой, и запрячутся в свои мышиные норы».

Подобные рассуждения разделяла вся шведская армия от последнего солдата до короля. Она все еще продолжала жить воспоминаниями о первой Нарве, о многочисленных победах над поляками и саксонцами и иллюзией своей непобедимости. И Карлу XII, и его генералам была недоступна мысль, что это не толпа вооруженных людей, как при Нарве, а регулярное войско, постигшее основы военного ремесла.

Конец 1706 и четыре месяца 1707 г. Петр провел в западно-украинском местечке Жолква. Оно попало на страницы истории потому, что в Жолкве царь вместе с вызванными туда генералами составил стратегический план ведения войны.

Главный вопрос, обсуждавшийся участниками военного совета, состоял в том, давать или не давать генеральное сражение шведам, если русские войска будут находиться за пределами своих земель. Все высказались за то, ^тобы «дать баталию при своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет», а в Польше надлежало «томить неприятеля» нападениями мелких отрядов, стычками на переправах, а также уничтожением провианта и фуража. Жолквиевский стратегический план лег в основу действий русской армии, когда та находилась не только в Польше, но и на собственной территории, вплоть до Полтавской виктории.

В 1707 г. на театре военных действий наступило полное затишье. Энергия Петра была направлена на укомплектование и обучение армии, обеспечение ее снаряжением, обмундированием и боеприпасами, на сооружение и ремонт укреплений в Москве на случай прихода туда шведов.

В истекшем году царь искал и путей выхода из войны, заключения мира, пытался достичь его при посредничестве Пруссии, Дании, Франции и Англии. Но предложений о мире с любыми территориальными уступками Карл не желал выслушивать. В Стокгольме французскому послу, зондировавшему почву относительно мирных переговоров, сказали: «Король помирится с Россией только, когда он приедет в Москву, царя с престола свергнет, государство его разделит на малые княжества, созовет бояр, разделит им царство на воеводства». На меньшее Карл XII не соглашался. Не забыл он о вознаграждении своих генералов, участвовавших в завоевательных походах. Еще находясь в Саксонии, король щедро раздавал доходные должности своим военачальникам. В московские губернаторы он прочил генерала Шпарра.

В 1707 г. произошел инцидент, давший Петру повод высказать слова, получившие потом хрестоматийную известность.

Ответственность за ремонт кремлевских и Китайгородских стен, а также сооружение новых укреплений царь возложил на своего сына, царевича Алексея, и боярина Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина, ему было велено передать боярам, чтобы те до начала работ выслали из Москвы шведского резидента Книп-перкрона.

Петр узнал, что работы уже начались, а резидент спокойно живет в Москве, Мусину-Пушкину царь отправил нелюбезное письмо. Три дня спустя Петр пытался смягчить допущенную резкость и свое новое послание заключил словами: «А ныне не знаю, что и делать».

Петр придумал, что ему делать. Он велел написать «князю-кесарю» Рбмодановскому указ: «Изволь объявить всем министрам, чтобы они великие дела, о которых советуются, записывали, и каждый бы министр подписывался под принятым решением, что зело надобно». Указ принесли царю на подпись. Вслед за приведенным выше текстом, написанным четким канцелярским почерком, Петр внес собственноручное дополнение: «И без того отнюдь никакого дела не определять, ибо сим всякого дурость явлена будет».