Смех под штыком - Павел Моренец

Настигают зеленые белых — перепугались те на-смерть, прячутся по кустам, а зеленому каждый куст — кум, от зеленого куст не спасет. Сдаются белые, вылезают из кустов бледные — дыхание срывается, пот ручьями по лицу течет, — руки поднимают: «Сдаемся, не стреляйте!» — а самих дрожь до ломоты пробирает, зубами стучат: «Ох, смерть пришла, сейчас начнут прикладами черепа раскалывать»…

Сидит товарищ Петренко в молдаванской хате на Афипсе, принимает пленных. Допрашивает и стыдит. Ругает и агитирует (зеленый ли, красный без агитации не может): «Чорт ты полосатый, на кого идешь, на своего же брата. А если ты буржуйский прихвостень, так тебя израсходовать мало». Накачал их хорошенько — и отпускает: «Иди и другим расскажи, за что красные борются». Ну, не без того, чтобы раздеть: обмундирования у белых много, англичане еще привезут, а зеленым где достать, как не с солдата снять, — на это уж нельзя обижаться.

Подобрели зеленые, от гордости козырем ходят, на носки «апостолов» ступают: у каждого — «гвынтовка» и 120 патрон. Разгорелся у зеленых пыл: «В Архипку! Скорей Кальбача, Сиромаху прихватить, пока не отдышались!» А на душе у каждого другое: случай-то ведь подходящий, повидаться с родными можно, посмотреть, как там жинка, детишки поживают, как они с хозяйством справляются.

Но товарищ Петренко растолковал им, что раньше, как в мае, посчитаться с Кальбачем не придется: нужно обождать, пока лист распустится.

А вечером, когда собрались в землянках, возбужденные зеленые делились впечатлениями, хвастались подвигами. В одной из землянок зеленые, глотая дым коптилки, лежа, вели разговор о попе из Архипки. Поп этот внушал в церкви женам зеленых, что мужья их давно богом прокляты, и могут эти жены выходить снова замуж, выбирать себе кого угодно, по вкусу.

Заело зеленых. Мужское самолюбие страдает. Они тут гибнут, а там у них движимое и недвижимое вместе с женами уплывает. Не стерпел боевой партизан: «Чтобы моя жена там с солдатами детей пригуливала? Уж я доберусь до этого водолаза!. Я ему расчешу патлы».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Поездка Ильи и Георгия в Таганрог ничего хорошего не дала: подпольники, к кому они направлялись, арестованы. И сами чуть шкуры не оставили. Георгий нарвался на облаву, и его послали под конвоем двух казаков. Но раз три казака встретились, разве же они не сговорятся? Мать родимая, да они с двух слов друг друга поняли! Дал им Георгий сотню рублей на ведро вина — и распрощались.

У Ильи много приключений было и тоже с веселым концом. Утром сходил он на толкучку, выбрал там в лавочке пальто с воротником под каракуль и шапку. Свое оставил взамен. Доплатил почти полную цену. Купил «для фасона» трубку, табаку.

Вернулись в Ростов. Остановились на новых квартирах в разных частях города.

Снова встречи с Анной и Еленой. Принялись они обсуждать военный план Ильи. Дело совсем новое, и кровавое. За успехи и промахи будут расплачиваться поверившие в его опыт. А какой у него опыт? На германской войне только мишенью служил, а в боях не участвовал. Ученье в старой армии кое-что дало. Главное — военное воспитание. Устанет человек — мочала, а поставят его в строй да скомандуют — куда усталость делась: бодрый, помолодевший. Приказали — хоть тресни, а сделай. Разговаривать «по поводу» и «на предмет» уже не станешь. Брюхо пузырем не распустишь: фельдфебель раз-другой сапогом двинет — и в неделю брюха, как не было. Идешь в строю — забудь, что ты Илья. Ты — второй взвод первой роты. И этот взвод «рубит ногу», чтобы стук был, а не дробь, иначе гусиным шагом нагуляется такой взвод; идет взвод покачивается, как чудовище, дыхание даже в такт. Вот тут-то и сила. Долго обламывали Илью, упорно отказывался горло драть, голову задирать и «ногу держать», но попался умный начальник, внушил лекциями — и сдался Илья, обтесался, и произвели его в офицеры.

Офицеришка из него был прескверный: ни скомандовать, как следует, ни подтянуть солдат — напротив, все за панибрата с ними норовит. А уж парад! Минуты на парадах, это — самые черные его воспоминания: на него со всех сторон смотрят, а он должен горланить, шашкой без толку размахивать; начальство жри глазами, а от солдат не уходи дальше установленной дистанции. Это казалось ему невозможнейшим издевательством над человеком.

Вот и вся его учоба. А ведь пошел он в армию добровольцем. Восемнадцатилетний мальчишка, он по-своему решил, что нужно разбить немцев и встретить революцию там, где он будет наиболее полезен. Насчет немцев ошибся, но революция пришла.

Гражданская война. Тактика казаков: базы, набеги, неуловимость. Над этим подумал. Этому в старой армии не учили. Но командовать не приходилось.

В боях и узнал себя. Прежде считал себя простофилей, мягкотелым, с придурью. Но попадает в бой. Что за чудо? В разгаре боя скачет на тачанке с пулеметом далеко вперед цепей. Пулеметчики в ужасе тянут за вожжи: «Стой, с ума сошел?» — а он выхватывает винтовку: «Едем! Или пристрелю!» И голос чудовищный…

И так каждый раз. Его засыпают дождем пуль, гвоздят из орудий снарядами, а ему нипочем: он рвется вперед, для него мучительно быть в рядах. И ведь главное — спокоен в бою, рассчитывает каждую мелочь. Тут-то и решил Илья: годится он в командиры.

А теперь — Анна и Елена. Жуют его план. Что они понимают в боевой тактике? Анна, положим, умнее — отмалчивается, а Елена уперлась: во что бы то ни стало побороть Илью. А он ведь деспот, не терпит возражений, ненавидит ее длинный нос, и все-таки убеждает.

Чего он добивается? Сейчас он и сам не может сказать точно: боевая обстановка подскажет. Но все-таки предусматривает три положения: фронт далеко, красные наступают, красные под Ростовом. В каждом положении нужна особая тактика. Если фронт далеко — восстание бессмысленно, нужно действовать мелкими группами, нападать на поезда с вооружением, на военные склады.

Другое дело — красные наступают. Тут можно такие отряды увеличить, нападать на слабые гарнизоны.

И если красные близко, тогда стянуть всех надежных, вооружить сколько можно рабочих — и поднять восстание, а попутно вокруг с отрядами гулять.

Елена твердит свое:

— Что значит: если? Вы — без если. Наметьте определенный план, что нужно делать.

— Да невозможно без если. Нельзя плясать и на свадьбе и на похоронах.

Но какой же это план: если да если.

Надоело Илье спорить — задумался: стоит ли бесцельно подвергать себя опасности?

Он и прежде не раз ловил себя на мыслях, казавшихся ему малодушными. Главная задача подполья — вооруженное восстание. Но ведь завод не поднимешь, если свяжешься с десятком рабочих. Как развернешься, если по заводам насажены шпики? А поднимешь — так немногих. Кто рискнет итти на обреченное дело, когда фронт далеко, в городе войска?