Тайна академика Фёдорова - Александр Филатов

Но тревога не покидала, всё грызла Алексея Виталье­вича. Он подсознательно, возможно – в силу до крайности тяжёлого жизненного опыта, возможно – вследствие знаний о будущем, постоянно ожидал наступления чего-то скверного. И жена, и мать видели, что их муж и сын, хотя и явно счастлив, но одновременно чем-то угнетён. Правда, женщины, крепко связанные дружбой и ребёнком, обсуждая между собой состояние Фёдорова, тревожились лишь из-за его здоровья. Они не понимали, да и не могли знать истинных причин его тревоги, его беспокойства. Хотя, безусловно, усталость, переутомление играли существенную роль.

Несколько легче Фёдоров себя почувствовал лишь к концу февраля. Теперь, когда во второй раз им были прожиты эти месяцы, когда прошло несколько недель, допол­нительных к той жизни, когда полностью исчезли приступы раздвоенности с ощущением пребывания одновременно в двух реальностях, он наконец-то обрёл душевное равнове­сие и смог разобраться в причинах своих тревог и страхов.

Дело было, как он полагал, во-первых, в его собствен­ном трудном жизненном опыте. Нет, речь здесь не о работе, не о трудах или трудностях в обычном смысле: Фёдоров был убеждён, что человек, не переживший трудностей, не испытавший горечи поражений, отчаяния, бед, человек не трудящийся,– принципиально не может быть счастлив. Впрочем, в таком убеждении Алексей Витальевич не был ни одиноким, ни новатором. Ещё Омар Хайям сказал: Кто никогда не видел ада, Кто жил, беды не зная, Того и в рай пускать не надо: Он не оценит рая.

В силу таких убеждений Фёдорова, трудности и заботы последних месяцев, прожитых им "двойной тягой", лишь укрепляли ощущение счастья. Но. Фёдоров был убеждён ещё и в другом: человеческое счастье на Земле недолговечно. Не только в силу смертности, а в силу неких ещё непознанных закономерностей, в какой-то степени знакомых многим, а ему, с его жизненным опытом, в особенности: после периода счастья непременно следует период бед, невзгод и несчастий, преодолеть которые не всегда возможно и дано не всякому.

Но самым скверным Фёдоров считал несправедли­вое, не Божеское, а, скорее, дьявольское устройство человеческой жизни, ибо многое, слишком многое зависело от злой воли облечённых властью людей. Собственно, и людьми-то властителей Фёдоров считал с натяжкой. Ведь нормальному человеку, богатому духом, развитому умст­венно, занятому делом, власть над другими людьми не нужна, не интересна. Стремление властвовать над другими – это нечто из области психиатрии (зачастую, вполне точно диагностируемое).

За примерами далеко ходить не нужно: Ницше с его воспеванием любви к власти, с его "белокурой бестией" окончил дни в психиатрической клинике; Наполеон, жаждавший покорения мира, и Пётр Первый с его жесто­костью, склонностью к насильственному "реформаторству" страдали эпилепсией. Чезаре Ломброзо и Эрих Фромм, сами евреи по рождению, убедительно, основываясь только на фактах и статистике, показали, что стремление к власти является одним из психических свойств дегенератов, коих, по их сведениям, так много среди евреев, столетиями стремившихся жить изолированно, в гетто, не смешивая свою кровь с кровью "двуногих животных". Это стремление Эрих Фромм относил к неконструктивным, деструктивным свойствам психики, детально описывая свойства характера Адольфа Гитлера, особенности жизнеустройства и идеалов "стопроцентных американцев", которые воспроизводят деструктивных честолюбцев, стремящихся к власти. Впрочем, в последнем вопросе Фёдоров был не вполне согласен со знаменитым психологом. Да, агрессивность англосаксов часто проявляется в стремлении к власти и нетерпимости к чужим, иным культурам Но агрессивность эту, приведшую к уничтожению более 100.000.000 индейцев Северной Америки, Алексей Витальевич связывал не только с образом жизни этого европейского племени, с особен­ностями его культуры, но также и с наследуемыми психи­ческими чертами, вне связи их с дегенерацией (вырождением, говоря по-русски).

И вот теперь, живя в собственном доме, но в расчленённой России с убитой наукой, с последовательно уничтожаемой русской культурой, с почти уничтоженной экономикой, Фёдоров проанализировал свои настроения и ощущения, опыт дважды прожитых месяцев, положение собственной семьи, сохранённой его усилиями. Вывод был одновременно и утешительным, и ужасающим: да, ожидать катастрофы следует; но на этот раз она, вероятнее всего, придёт не изнутри, а снаружи – из злобного, жестокого внешнего мира, управляемого теми, кто выдаёт искусственно созданные, искусно направляемые процессы так называемой глобализации за нечто якобы естественное и неотвратимое. В действительности это – переход к фашизму, – был убеждён Фёдоров, – к фашизму всепланетному. Утопия, конечно. Кончина его предрешена. Но… сколько страданий причинит попытка воплощения этой утопии, сколько жизней унесёт, сколько породит неспра­ведливостей, сколько отравит душ, сколько ресурсов – природных и трудовых – поглотит!

Эх, если бы можно было изменить вектор развития на рубеже семидесятых-восьмидесятых лет ХХ века! Сохранить бы СССР – этот реальный тормоз для наступления глобального фашизма, этот вероятный источник нового пути развития человечества – с главной духовной, а не потребительской компонентой! Ещё лучше было бы предотвратить приход к власти в СССР этого бородавчатого лысого Хруща – предтечи Горбачёва. "Стоп! – остановил самого себя Фёдоров. – А с чего это я взял, что такое невозможно? Ведь прошлое моей собственной семьи я изменил!.. Поживём – увидим! А в крайнем случае."

Приняв такое решение, Алексей Витальевич сумел вновь обрести душевное равновесие. Выехав в последние февральские дни 2004 года в Германию, заработал вполне приличную сумму. Да ещё и взял там беспроцентную ссуду. Так что ко дню Восьмого марта он смог устроить всем трём своим любимым женщинам (зачисляя в эту категорию и дочь, которой было лишь два с половиной месяца) гранди­озный праздник. И жена, и мать улыбались, глядя на Алексея Витальевича: их любимый супруг и сын, судя по всему, сумел преодолеть какой-то невысказанный внутренний кризис, да и силы, видимо, прибывали с каждым днём.

В этой новой реальности Фёдоров не стал оформляться в службу занятости. Теперь-то он точно знал, что всё это совершенно бесполезно. Но главное было в ином: похоронив надежды на своё профессиональное трудоустройство, избрав в качестве главной жизненной цели счастье своих родных, благополучие своей семьи, Алексей Витальевич обрёл внутренний стержень, которого ему так не доставало долгие годы – всё время фактической безработицы после утраты профессиональной работы учёного-исследователя.

Он решил поступить иначе. Стояло по-балтийски холодное мартовское утро, когда Фёдоров с трудом запустил дизельный мотор машины, оставленной на ночь во дворе, а не в тёплом подвале.

– Опять заправщики халтурят! – подумалось ему, – Продают под видом зимнего летнее дизельное топливо.

После вчерашней оттепели подморозило, и насту­пившая гололедица наказала многих самоуверенных водителей за лихачество: на тридцати километрах от дома до въезда в Калининград он насчитал полдесятка легковых машин, уткнувшихся в придорожные деревья или лежащих в кюветах перевернувшимися. Да и в городе было не лучше: нетерпеливые и самоуверенные богатеи не понимали, что спеша в таких дорожных условиях, подставляют под удар не только аккуратных водителей немолодых машин (на это– то им было явно наплевать!), но и самих себя. Вот и сейчас почти на самом въезде в город, возле бывшего Лермон­товского торгового центра образовался затор – внедорожник „Тойота" выскочил со второстепенной дороги и, что назы­вается, в клочья разорвал левый бок немолодых „Жигулей", которые были для внедорожника при этом ещё и „помехой справа". Сам внедорожник не пострадал: удар пришёлся на защитные дуги из толстых труб, приделанные над бампером.

Простояв минут десять, Алексей Витальевич договорился с водителем подпершего его сзади „Опеля". 118

Оба развернулись и поехали в объезд,– как раз мимо дежурной части автоинспекции. Из-за этой задержки Фёдоров минут на двадцать опоздал на встречу, о которой условиля по телефону два дня назад. К счастью, его полный тёзка Мальцевич, бывший „м.н.с. б.у.с." (младший научный сотрудник без учёной степени), а теперь – преуспевающий делец, не отвечая на приветствие бывшего шефа, грубовато, демонстративно взглянув на часы, спросил:

-           Ну! Какие проблемы?! Опаздываешь, Алексей Витальевич, а ведь „время – деньги"!

-           Гололедица, Алексей Витальевич! У Лермонтовского вообще дорога перекрыта! Так что, извини, но предви­деть это мне было невозможно!

-           Ладно! Замяли!.. Ну, чё ты хотел?

В немногих словах Фёдоров изложил своё предложе­ние: работы у него нет и официально не предвидится; все потенциальные работодатели соглашаются лишь пользовать­ся его трудом „по-чёрному", то есть не оформляя трудовой книжки и не перечисляя средств в пенсионный фонд, что ему, в связи с возрастом, никак не подходит. Вот если бы тёзка согласился оформить его на работу, то Фёдоров взялся бы оказывать консультативные услуги бесплатно, но только при условии официального оформления, со всеми законными перечислениями, а за зарплату он готов расписаться хоть сейчас на год вперёд, не претендуя на получение денег.