Один шанс есть - Сергей Самаров

Правда, при таком раскладе возникает и еще один важный момент – успех будет на стороне Виктора Васильевича только в том случае, если он, закончив дела в офисе Вагиза, доберется до Алиахмета Нуровича раньше, нежели это сделает Вагиз. Парни Вагиза, конечно, не будут применять для допроса скополамин. Это для них слишком сложно и непростительно гуманно. Но они отлично умеют пользоваться горячим утюгом, прикладывая его к чужому животу. Алиахмет Нурович, судя по всему, очень дорожит своей внешностью и фигурой, и быстро расколется. Он назовет Евсеева сразу, чтобы избавить себя от последствий пыток. Вот потому парней Вагиза следует опередить...

Что делать с дисками, когда они попадут в его руки, Виктор Васильевич еще не решил. Он даже не задумывался над этим, при этом понимая прекрасно, какую ценность они собой представляют, но не имея понятия, ценность в какой именно области. Какая-то карта... И что с того? Это в условиях войны карта может стать синонимом человеческой жизни... Это вполне укладывалось в жизненную философию отставного подполковника. Но карта не должна стоить столько только потому, что она может кого-то обогатить... У него самого были совсем иные категории в оценке ценностей. И он свои оценки предпочитал оставлять неизменными. И не был уверен, что его ценности совпадут с ценностями двух людей, с которыми и против которых ему приходится работать. Слишком разные они люди, слишком разную школу прошли в жизни, чтобы у них могли совпасть ценности. И потому Виктор Васильевич решил даже голову себе не ломать лишними заботами и отказался гадать, что за данные будут на дисках, ни одного из которых пока нет в его руках. Время подойдет, если удача будет с ним, если она будет сделана его руками – он все узнает...

В приемной не было никого, и гость сразу постучал в дверь кабинета. И сразу же, не дожидаясь приглашения, открыл ее. В кабинете сидели сам Алиахмет Нурович, Руслан и еще один человек, которого Виктор Васильевич видел впервые. Хозяин кабинета при виде гостя встал и вышел из-за стола, чтобы поприветствовать. Но приветствие его, в дополнение к рукопожатию, свелось к значимой фразе:

– Сегодня ночью надо сделать дело...

Откуда такая торопливость – ясно: сегодня дежурит тот самый охранник, что попался на выходе. И он обеспечит Руслану и еще кому-то проход в офис.

– Значит, сегодня ночью дело сделаю, – ответил Виктор Васильевич невозмутимо.

– А вечером надо «побеседовать» с моим сейфом...

– Я разговорчивый человек. – Евсеев согласился и с этим. – «Беседы» поддерживаю.

– Часов в десять вечера я жду вас здесь. Руслан проведет вас в офис.

– Лучше бы чуть позже... Чтобы мне не жечь зря бензин, согреваясь в машине.

– Чуть позже меня не будет в городе... – Алиахмет Нурович переглянулся с Русланом. – И Руслан уезжает со мной.

– Хорошо. Я буду ровно в десять.

– Тогда обговорим процесс передачи диска. Передадите вот этому человеку. Его зовут Арби... Ни с кем не спутаете? Впрочем, он сам к вам подойдет. К вашей машине. Только собаку держите. Он собак боится...

Алиахмет Нурович старательно делал все, чтобы отвести подозрение от своих действительных планов. Это Виктор Васильевич хорошо понял.

– Я подержу собаку... Пусть подходит, но делать резкие движения я не советую. В темноте собака становится особенно агрессивной. Порода... Этой породе шесть тысяч лет. Она в одиночку с шестью волками справляется. Или с шестью людьми...

– Хорошая порода, – согласился Алиахмет Нурович. – Серьезнее кавказской овчарки?

– Приблизительно того же уровня, только более интеллектуальная... Один бельгийский эксперт-кинолог сказал, чем они отличаются.

– Чем же?

– Если к вам кто-то лезет через забор, кавказка убьет этого человека сразу. А алабай подумает две секунды, а потом убьет... Алабай имеет привычку размышлять, но размышляет недолго. Кто хочет жить, пусть в мое отсутствие в мою машину не суется... Ко мне в присутствии собаки – тем более. Его «поцелуй» смертельнее поцелуя гадюки.

– Мои люди это учтут. Вы очень любите свою собаку?

– Если кто-то причинит зло мне, я прощу. Если кто-то причинит зло Ереме, я убью этого человека.

Алиахмет Нурович поверил. Виктор Васильевич понял это по глазам...

3

Усталость свое все-таки взяла во второй половине дня. Раньше, полгода назад, когда он был еще не пленник, Анатолию Юденичу такая усталость показалась бы приятной. Сейчас, конечно, силы были не те и здоровья поубавилось, поскольку хроническое недоедание, граничащее с голодом, сил не добавляет. И, прикладываясь все более и более тяжелеющим колуном к очередной колоде, чтобы превратить ее в поленья, пленник чувствовал уже, что не справится с колодой с первого удара. Если, конечно, сосредоточиться на этом ударе, собрать силы, справиться еще можно. Но такое сосредоточение больше сил отнимает, чем сохраняет, и Анатолий стал чаще присаживаться на соседние не расколотые колоды, чтобы отдохнуть и подышать полной грудью чистым воздухом. Благо воздух здесь еще не контролировали местные чеченцы и не выделяли его жалкими порциями, как еду. А был он таким, какой даже представить себе в задымленной грязной Москве невозможно...

Несколько раз он ловил на себе взгляд из кухонного окна. Мать семейства словно бы присматривалась к Анатолию – как он себя чувствует? После этих взглядов он и сам непреднамеренно к себе прислушивался, но признаков отравления не замечал, однако замечал, что ему очень хочется еще попробовать такой колбасы. Пусть даже и слегка порченой. Но она подкрепила бы уходящие силы...

Но колбасы больше не приносили. И приходилось снова приниматься за колку дров. Утренняя злость и одержимость местью прошли без следа. И как Анатолий ни старался, он уже не мог представить себе вместо колоды голову одного из младших братьев Вахи или же самого Вахи.

Вахи... Того самого, что так хитро и в то же время просто, без затей, захватил его тогда и увез в это горное село, предварительно продержав в какой-то пещере связанным по рукам и ногам двое суток. И эти двое суток совсем не кормил. Только однажды напоил, а потом исчез надолго.

Тогда, посланный подполковником Евсеевым для восстановления связи с ротой, оставленной в прикрытие на дороге, Анатолий возвращался в штаб батальона, когда увидел на тропе идущего впереди вооруженного чеченца. Вскинуть автомат – дело секунды.

– Стоять... Оружие медленно... медленно кладешь под ноги... И не суетись... Стрелять буду сразу.

Чеченец не суетился, он остановился и обернулся всем корпусом, давая возможность солдату рассмотреть себя. Растерянности и испуга не показал. На нем были бронежилет и «разгрузка», на голове зеленая шапочка с надписью на арабском языке. Традиционная борода ничего не говорила – бороду носили и местные жители. И трудно было сразу определить, кто это такой.

– Привет, – не смущаясь наставленного на него ствола, сказал чеченец с легкой высокомерной усмешкой, всем чеченцам свойственной. – Где штаб батальона? Мне туда надо...

– Зачем тебе в штаб?

– Рамазан послал. К вашему комбату.

Рамазаном в армии звали командира «кадыровцев» Рамазана Кадырова. Хотя никто и не говорил, что сам Рамазан участвует в операции, но что «кадыровцы» замыкают окружение бандитов, это в батальоне знали все.

Анатолий, словно загипнотизированный, почему-то поверил сразу, так много спокойной уверенности было в чеченце. Шагнул вперед, опустив ствол автомата, и тут же получил жесткий удар прикладом в челюсть. Удар наносился в скачке, когда к самому движению руки плюсуется тяжесть тела. Человеческое сознание такого удара не выдерживает. А в себя он пришел, когда был уже связан по рукам и ногам и незнакомый чеченец тащил его куда-то лесной тропой. На своей широкой спине, как мешок. И кляп во рту мешал издать хоть какой-то звук. Небольшой подъем, куча камней, между этих камней тропа, потом несколько шагов в сторону от тропы – один камень навален на два других, вроде бы естественно, а между ними и под верхним – щель, в которую можно боком, впритирку к камням, пролезть. Первым пролез чеченец и за шиворот затащил туда рядового Юденича...

Пещера была сырая и холодная. Посиневшие руки и ноги немели – чеченец связал конечности тонким и прочным синтетическим шнуром, который врезался в кожу и мешал кровообращению. Хорошо хоть кляп чеченец вытащил.

– Теперь ты мой. И мне, наконец-то, повезло... – В голосе слышалась откровенная радость. – А то всем другим везло, всем вокруг везло, а меня судьба, как меченого, все стороной обходила. Обидно... А ведь я не самый плохой человек, солдатик. И тоже заслужил хорошую жизнь. Теперь вот легче жить будет. Ты мне поможешь жизнь мою устроить...

Он не спрашивал, он утверждал, убежденный в своем праве на лучшую жизнь.

В пещере было сумрачно. Слабый свет падал только откуда-то сверху, из высокой расщелины, и освещал только часть лица чеченца, и то едва-едва, делая радостную улыбку зловещей и недоброй. Но разговаривать с ним, ни со злым, ни с добрым и радостным, Анатолий желания не испытывал. И при этом старался тщательно проанализировать ситуацию, чтобы понять ее и попытаться найти путь к спасению.