Чарлстон - Александра Риплей

Да, надо что-то делать. Но душа его кричала – что? «Дело найдется, – сказал он себе. – Я обязательно найду работу. Ведь все они полагаются на меня: мама, тетя Джулия, Стюарт, малышка Лиззи, слуги, даже Джо. Я не вправе разочаровывать их. Мужчиной становишься только тогда, когда начинаешь заботиться о своей семье…»

…И о жене. Господи, а что же Лавиния? Он вспомнил ее взволнованные письма и почувствовал прилив бодрости. Он попытался представить лицо девушки, но мог вспомнить только мягкие волосы и нежный аромат – бесплотный образ женственности, которую необходимо оберегать и защищать.

«А ведь я почти не знаю ее, – внезапно подумал он, и страх уколол его сердце. – Я стал совсем другим. У меня есть жена. Что она за человек? Ведь ей придется жить со мной, хотя я теперь калека без единого пенни. Так принято. Лавиния благородна, она будет следовать правилам. И я тоже».

Ему представилось утешительное общество красивой молодой женщины, которая рука об руку пойдет с ним по жизни, разделяя все предстоящие трудности. Она утешит его в несчастье и будет гордиться его мужеством. С ней он не будет одинок.

«Нет. Я требую от нее слишком многого. Лучше освободить ее от данного слова. Но письма…» Чресла его заныли: плотские чувства, подавляемые долгими месяцами войны, требовали выхода.

Чтобы отвлечься, Пинкни вновь принялся размышлять. Необходимо было отыскать опору в этом возмущенном, беспорядочном мире. Где же путеводная звезда?

Вдруг Пинкни услышал голос отца – так явственно, что даже огляделся: «Человек должен руководствоваться правилами чести, сынок. Честь дороже жизни».

Энсон Трэдд повторял эти слова тысячу раз, наставляя вспыльчивого, своенравного юношу. Честь, объяснял он, лежит в основе всех правил и ограничений. Подрастая, Пинкни как будто забыл эти слова, они сделались частицей его души и не требовали повторения. Сейчас они прозвучали вновь, их произнес тот, кому он доверял больше всего на свете. «Всегда поступай правильно, чего бы это ни стоило. Ты поймешь, как надо действовать, хотя некому будет дать совет. И ты пойдешь вперед с гордо поднятой головой. Так всегда поступали Трэдды».

«Спасибо, папа, – сказал про себя Пинкни. – Я все еще чувствую страх, но это не бесчестно. Я пойду вперед и буду делать то, что должно. Я все пойму и буду высоко держать голову».

В Пинкни проснулся его врожденный оптимизм. Черт побери, Трэдды знавали испытания потяжелей, чем бедность. Они всегда преодолевали препятствия. И Пинкни найдет свой путь.

9

Через неделю бунты в городе прекратились. Установилась неспокойная тишина. Пинкни внутренне подготовился к опасной и желанной встрече.

Утром он послал Элию к Энсонам – предупредить, что собирается к ним после обеда, к четырем. Затем, раздевшись, полез с Соломоном и Джо на крышу, которая прохудилась над комнатой Стюарта. Надо было выяснить, почему она стала протекать.

Прежде чем идти, Пинкни тщательно вымылся и надел свой лучший костюм. Сидя во главе обеденного стола, он притворялся, что ест, тогда как сам вновь и вновь повторял про себя подготовленную речь. Он проговаривал ее, переходя улицу, и ему казалось, что язык не слушается его.

Лавиния выглянула из-за занавесок, и сердце ее тяжело забилось. Конечно, она уже знала, что Пинкни остался без руки. Элия успел перенести через улицу эту новость. Услышав об увечье жениха, Лавиния выбежала в сад. Ее стошнило. Потом мучительно разболелась голова. Эмма не уставала упрекать дочь. Лавинии не было дела, что Пинкни Трэдд – герой. Мысль о том, что она невеста человека с обрубком вместо руки, вызывала у нее тошноту.

А он совсем неплохо выглядит. Руку он держит на перевязи. Возможно, Элия ошибся. Пинкни не оторвало руку, он всего лишь ранен. Солнце сияло на его золотых волосах. Лавиния совсем забыла, как он красив. Даже теперь, когда так ужасно исхудал.

Пинкни постучался, и она побежала открывать дверь.

– Заходи, Пинкни. – Девушка сделала глубокий реверанс. Широкие оборки окружали розовый подол, будто лепестки, распространяя аромат сухих духов из подколотых к нижней юбке мешочков.

Девушка повела Пинкни в гостиную. Она шла, покачивая кринолином. Пинкни остановился в дверях, мучительно опасаясь, что, глядя на Лавинию, позабудет приготовленную речь. Пинкни заговорил, от напряжения голос звучал резко.

– Мне необходимо сказать тебе нечто важное, Лавиния, – прохрипел он. – Не перебивай, пока не выслушаешь до конца. Я пытался подыскать нужные слова, чтобы выразить то, что чувствую. Но я слишком долго был солдатом и отвык от изящных оборотов.

Пинкни с отчаянием подумал, что не может вытереть пот со лба. Лавиния выжидательно глядела на него своими большими глазами. Сделав судорожный вдох, Пинкни снова заговорил:

– Я уже не тот, что прежде, Лавиния. Я изувечен, и переживания оставили в душе свой след. Мир, в котором я жил, рухнул. Мы все его потеряли… – Он сбился и умолк, подыскивая нужные слова.

Ресницы Лавинии дрогнули. Значит, это правда. Он держит на перевязи деревянную руку. Девушка почувствовала кислый вкус во рту. «Однако, – напомнила она себе, – ее совсем не видно. Мне не обязательно смотреть на нее. Представлю, что он ранен, а о том не буду думать. Бедный Пинкни! Воображаю, как это грустно».

На глазах у нее блеснула слезинка, Лавиния промокнула ее крошечным платочком. Пинкни поторопился закончить свою речь:

– Не стану сейчас предлагать тебе расторгнуть помолвку. У тебя хватит мужества не согласиться со мной. Конечно, я буду рад, но ты будешь несчастна. Я не хочу, чтобы ты связала себя, не имея даже времени подумать… Скоро вернется твой отец. Я поговорю с ним, и он подскажет тебе, как быть. Лучшего советчика ты не найдешь. И тогда, хорошенько подумав, ты решишь, стоит ли тебе связывать свою жизнь с нищим калекой.

Пинкни перевел дух, радуясь, что закончил.

Ресницы Лавинии все еще были опущены. Девушка вздохнула. Как красиво он говорил! Совсем как граф Родриго в одном из ее романов. Если не смотреть на Пинкни, можно представить, что на нем парчовый камзол и шляпа с плюмажем, точь-в-точь как нарисовано на фронтисписе. Лавиния медленно подняла глаза. Глядя через плечо Пинкни, она качнулась к нему, округлив губы для поцелуя.

– О Господи, – простонал Пинкни.

Рывком притянув девушку к себе, он поцеловал ее так, как не описывалось ни в одном из романов. Лавиния была слишком потрясена, чтобы протестовать.

– Прости меня, – бормотал он, зарывшись лицом в ее волосы. – Так долго вдали от тебя, и эта нежность, этот запах…

Он отстранился. Лавиния подумала, что он очень странно дышит.

– Я должен идти, – сказал он. – Прости. Лавиния протянула ему руку для поцелуя, но он этого даже не заметил. Едва он ушел, девушка бросилась к зеркалу. С любопытством рассматривала она свои вздувшиеся губы и растрепанные волосы. Ее глаза сияли. Подумать только, Пинкни Трэдд так взволнован! Лавиния ощутила вкус своей власти над ним и нашла его превосходным.