Последний камикадзе - Анатолий Иванкин

Выйдя, из кабины, Ясудзиро снял мокрый шлемофон и, расстегнув ворот комбинезона, подставил влажную грудь под тугую струю встречного ветра.

Так стоял он несколько минут, приходя в себя от сумасшедшего полета. За спиной его на фоне тучи ярко засветилась радуга.

— Ты, Тора, сейчас похож на бога Изаначи, который спустился с небес по радуге, — пошутил недошедший Моримото.

Но Ясудзиро не принял шутки. Весь запас юмора у него был израсходован на борьбу с опасностью.

— Сэнсей, — сказал он вполголоса, — я больше не могу летать с Фугу. Сегодня мне захотелось пустить в него пулю.

— Когда на небосводе нет солнца, помогает и свет луны… Где я возьму другого штурмана? Акацуки из госпиталя выходит только через месяц. А что будете делать вы в это время? — поинтересовался Моримото, подпустив яда. — Может, прикажете отправить вас в отпуск?

— Хай, — устало сдался Ясудзиро. — Придется потерпеть еще. — И зло выругался в адрес Фугу.

В конце февраля над морем Банда на самолете Ясудзиро отказала маслопомпа правого мотора. Двигатель вскоре заклинило, и, чтобы избежать пожара, пришлось его выключить. О посадке на «Акаги» было нечего и думать, поэтому Ясудзиро потянул на одном моторе до ближайшего базового аэродрома Кендари.

Правый мотор необходимо было заменить. Но запасного на месте вынужденной посадки не оказалось. Пришлось долго ждать, пока доставят новый двигатель со склада авианосца и прибудет ремонтная бригада.

В ожидании ввода в строй своего «97», Ясудзиро и Фугу поселились в голландском особняке, поспешно оставленном бежавшими хозяевами… Здесь они встретились с непривычным европейским комфортом, которым пользовались богатые плантаторы. Вместо татами им пришлось спать в роскошных кроватях на накрахмаленных простынях. К их услугам была челядь из местных жителей, оставшихся хранителями недвижимой собственности господина Ван дер Гоотена.

Авиабаза Кендари была всего лишь посадочной площадкой с травянистым покровом. На ней базировались несколько десятков штурмовиков и транспортных самолетов. База располагалась в довольно глухом и живописном месте острова Целебес. Аэродром окружали рощи стройных кокосовых пальм, под которыми журчали хрустально-чистые ручьи. Служебные строения тонули в буйной тропической зелени. С веток деревьев срывались в воздух стайки попугаев, чьи перья переливались всеми оттенками радуги. Столь райский уголок невольно заставлял забыть обо всем. Война казалась нереальной, и, если бы не продырявленные машины, возвращавшиеся из боевых вылетов, можно было бы подумать, что и во всем мире царит такое же, как здесь, спокойствие. Словом, вынужденное пребывание в Кендари было приятным отдыхом для экипажа Ясудзиро. Пока техники меняли двигатель, летчики занимались восхитительным ничегонеделанием.

Ясудзиро коротал время в обществе офицеров-парашютистов из морского батальона, расквартированного в Кендари. Он был знаком со многими из них по обучению в Йокосукском отряде.

Устроившись в тени парашютного купола, развешенного для просушки между пальмами, приятели сражались в го или потягивали сакэ из маленьких бутылочек, тех самых, что парашютисты укладывали в купола, принося в жертву богам, помогающим раскрыть их в воздухе. Время летело быстро в разговорах о сражениях, в которых им пришлось побывать или еще придется участвовать.

Ясудзиро, избегавший общества своего штурмана, к парашютистам ходил один. Фугу на это не обижался. У него были свои развлечения. Наглый, и трусливый, он оказался на редкость похотливым. Все свободное от еды и сна время он посвящал охоте за местными дамами — изящными и привлекательными малайками. Они не носили никакой одежды выше пояса, поэтому Фугу мог созерцать не только шеи и тонкие талии. Но у дам он не пользовался успехом из-за своей непривлекательной внешности. Поняв это, Фугу попытался завоевать расположение подарками. Но он был слишком жаден, чтобы тратить деньги из своего кармана; тогда он попытался презентовать ворованные из домика голландца вещи — их у него не приняли. И Фугу ожесточился, перешел на более агрессивные методы достижения своих целей.

Однажды Ясудзиро, возвращаясь домой с пирушки от гостеприимных парашютистов, услышал душераздирающий крик. Женщина звала на помощь.

Летчик остановился и извлек из кобуры пистолет. Крик повторился. В стороне от тропинки мимо летчика промелькнули какие-то тени и раздался едва слышный топот босых ног. К глухому рыданию присоединились звуки ударов, брань на малайском языке.

Ясудзиро подбежал к месту, откуда доносился шум. На тропинке стояла женщина в разорванной одежде. Она рыдала, прикрыв лицо руками.

В нескольких шагах от нее катался по земле клубок сцепившихся в драке мужских тел. Присмотревшись, Ясудзиро узнал в одном своего штурмана Фугу. Его избивали четверо малайцев. Пытаясь прекратить драку, летчик выстрелил в воздух, но хлопок из пистолета не произвел на дерущихся впечатления. Фугу, с заплывшими от ударов глазами, весь перемазанный кровью и пылью, уже почти не сопротивлялся. В драке с него сорвали брюки, и теперь твердые, как копыта, пятки туземцев норовили ударить его в самое больное место.

Опасаясь, что останется даже без такого дерьмового штурмана, Ясудзиро поспешил на выручку. Несколько молниеносных приемов каратэ — и стонущие от боли малайцы рухнули рядом со своим неподвижным врагом, потерявшим сознание. Преодолев отвращение, Ясудзиро подхватил, как мешок, грузное, обмякшее тело Фугу и поспешил домой, где обмыл и перевязал его раны.

Ему не хотелось посвящать в это дело ни слуг, ни врача из парашютного батальона. Японское командование, захватив Индонезию, на первых порах заигрывало с местным населением. Оно утверждало, что японские штыки принесли индонезийцам свободу от иностранных капиталистов. Японская печать и радио все время твердили о гуманной миссии японской армии. Поступок Фугу шел вразрез с официальными заявлениями, и Ясудзиро не знал, как он будет истолкован командованием. Впрочем, он скоро понял, что его предосторожность была излишней. Японцы и в Голландской Индии вели себя так же, как в Китае, — грабили, насиловали и стреляли.

Наутро Ясудзиро зашел навестить пострадавшего. Фугу, замотанный в бинты цвета хаки, был неподвижен, как кокон шелкопряда. И только тихие стоны, доносившиеся откуда-то из-под бинтов, говорили о том, что человек, лежащий на широкой плантаторской кровати, еще жив. Постепенно Фугу разговорился. Ясудзиро сначала плохо понимал его, так как, лишившись передних зубов, Нагосава сильно шепелявил. Прерывая свою речь стонами и вздохами, он поведал командиру о печальном приключении. Это был редкий случай, когда словам Фугу можно было поверить.

С босоногой шестнадцатилетней красавицей Нагосава встретился на деревенском празднике, на второй вечер после вынужденной посадки. Вчера вечером ему удалось ее подкараулить на тропинке, ведущей в селение. Остальное командиру известно. И если бы не его помощь — не быть ему в живых. Теперь Фугу убедился — индонезийцы свято оберегают своих женщин и не прощают оскорблений даже им, победителям.

Четыре дня Фугу отлеживался за плотно закрытыми дверями и окнами виллы, страдая от побоев и еще больше — от ожидания мести. По ночам его мучили кошмары. Стоило только забыться сном, как появлялись малайцы, ползущие к его постели с кривыми лезвиями крисов[28] в руках. Он вскрикивал и, просыпаясь, хватался за рукоятку пистолета, лежащего под подушкой.

На пятый день штурману стало лучше. По-видимому, толстый слой жира послужил хорошим амортизатором, и железные пятки туземцев не смогли отбить ему почки и печень.

К этому времени ремонт был закончен. Можно было перелетать на авианосец. Простившись с парашютистами, Ясудзиро направился к своему самолету.

Фугу был уже здесь. Он тайком прокрался на аэродром еще на рассвете, чтобы избежать насмешек, и больше двух часов сидел в штурманской кабине, мучаясь от жары.

Ясудзиро не мог удержаться от смеха, взглянув на потное лицо своего штурмана, покрытое синяками и кровоподтеками. Тот снял бинты, которые мешали натянуть на голову шлемофон, и предстал перед Ясудзиро во всей своей «красе»

— Вам, Нагосава, сейчас можно выступать в театре Кабуки. Ни одна маска не сравнится с фантастической раскраской вашего лица. Демоны, которых они представляют в масках, просто какие-то котята по сравнению с вами. Вы похожи на того, кто идет самым первым во время очищения в Сумиёси.[29]

Нагосава молчал, устремив взгляд в полетную карту. Только желваки на скулах говорили, что он слышит насмешки командира.

— Вы знаете, мичман, — продолжал Ясудзиро, — всякий уважающий себя самурай после такого бесчестья сделал бы себе харакири. Но вы будете жить долго. Для вас позорная жизнь гораздо дороже чести воина.