Леди GUN - Владимир Вера

– Борь, а что ты там говорил насчет церковных побрякушек? Кстати, ты что, специально устроился садовником в церкви, чтобы заняться этим делом? Как тебе удалось туда устроиться? – умирал от любопытства Седой.

– Разве имеет значение, как я очутился в этой церкви. Важно, ребята, что нам вместе предстоит поработать немного. Что, Седой, не надоело шнырять по универмагам и сшибать мелочь у сопляков? Пора призадуматься о будущем, а то пупок раньше времени развяжется. – Борис не смотрел в сторону Седого, его внимание привлекли двое других посетителей бара, усевшиеся за столиком прямо перед стойкой. Он сверлил глазами двух симпатичных молодок в коротеньких юбочках, которые крутились возле этих парней…

– Не, ну все-таки это классно, что ты в этой церквушке садовником. Идея с этими иконами и всякой разной утварью мне кажется самой реальной, – не отставал Седой.

– Отскочи, – Борису надоело его слушать. – Ты зациклился… «Самой реальной»… Это я говорю реальные вещи, а ты витаешь в облаках. Деньги – это такая штука… Они всегда рядом. Надо только разобраться – где именно. Ты думаешь, в этом зачуханном баре нет шанса набить карманы?

– Боря, ты что? Шварцкопф – наш старый приятель. Он частенько наливает за так, – встрял в разговор Кабан. – Да и у него здесь пара ребят. Нам их не одолеть.

– При чем здесь Шварцкопф? Никто не собирается бомбить его забегаловку. Здесь найдется другой вариант подзаработать. Седой, кто вон те двое возле стойки и что это за девочки рядом с ними?

Седой недоверчиво повернул голову, посмотрел с полминуты, затем произнес:

– Это девки вышибал Шварцкопфа. А эти… Какие-то залетные, не эмигранты. В здешних местах в таких пиджачках мало кто появляется. Случайные ребята. А что? Предлагаешь гоп-стоп? Ребятишки крепкие… Не стоит…

– Ну, ты откашлялся, – перебил его Боря. – У вас на уме один разбой, иногда надо пошевелить мозгами, разумеется, при наличии таковых. Ситуация типичная. Что мешает мне заставить этих парней подумать, что я сутенер двух этих девочек, смотри, как они жрут красоток глазами. Как только парни расплатятся, уносите ноги и ждите меня у ратуши на Випплингерштрассе… Пособие для начинающих. Демонстрирую.

Кабан и Седой выпучили глаза, чтобы ничего не упустить. Борис направился к парням, подсел к ним и сразу приступил к делу. Как хотелось его приятелям слышать, что он там им объяснял, но стойка была на приличном расстоянии.

Борис пока изъяснялся на немецком с трудом, потому был немногословен:

– Ребята, вижу, вы в восторге от моих цыпок. Без проблем. Выкладывайте по пятьсот шиллингов за каждую и пользуйтесь на здоровье.

Чтобы у австрийцев не возникло сомнений, Боря подмигнул девочкам, выставив большой палец кверху. Те, к радости Бориса, в ответ улыбнулись.

Парни резко закивали. Сутенер возник как раз вовремя, они и сами уже собирались предложить девицам деньги, только гадали, как удобнее к ним подступиться. Иметь дело с сутенерами – совсем другое. Неловкость улетучилась, да и цена их устраивала, девочки стоили того.

У Кабана чуть глаза на лоб не полезли, когда он увидел, что один из парней сует Боре деньги…

– Гляди… Башляют… Во дает… Золотая башка… – восхищался он шепотом, ожидая такой же реакции от Седого.

– Вижу, я Седой, а не слепой. Он сказал, как только возьмет бабки, чтобы мы линяли, – Седой стащил Кабана со стула. – Чувствую, будет жарко. Стоит «пиджакам» приблизиться к девицам на метр – ими займутся вышибалы. Валим, Кабан! Как бы ребятки не оказались на улице раньше нас…

У ратуши Боря отвалил приятелям по стольнику с барского плеча. Седой и Кабан хохотали, приговаривая:

– Ну, обставил дельце!

– Во дает! А те расплатились! – икал от смеха Кабан.

Минут через десять из «Барракуды» выбросили двух полумертвых господ в изодранных твидовых пиджаках, обляпанных кровью. Даже издалека приятели смогли рассмотреть в них знакомых парней. Пора было по домам. Они распрощались. Боря во весь дух помчался к православному храму Лазаря Четырехдневного, что располагался в ста метрах от могил Бетховена, Шуберта и Брамса на Центральном кладбище австрийской столицы. Ему было на кого потратить оставшиеся восемьсот шиллингов.

…У настоятеля небольшого православного прихода, находящегося в составе Венской епархии Московского патриарха, протоиерея Александра Родионова была красивая восемнадцатилетняя дочь. Они жили без матери. Мать Лены не смогла безоговорочно принять размеренность и аскетизм той жизни, что предстояла ей в качестве жены приходского священника. Она оставила мужа с маленькой дочуркой на руках, оправдав себя глупостью молодости. Разве могла она знать тогда, в советской России, что этот смиреннейший священник попадет настоятелем аж в Европу.

Возможно, гены не пустой звук. Лена, как и мать, была своенравна, ветрена и на все сто уверена в своей неотразимости. Только лишенный обоих глаз мог бы с ней об этом поспорить.

Античный профиль был словно срисован с лика Афродиты. Ее рост немногим не дотягивал до ста восьмидесяти. Объемы соответствовали эталонам совершенства, наводнившим журналы мод. Тысячи мужчин, встречавших ее, одиноко бродящую по старым мощеным улочкам, лишь тяжело вздыхали, провожая ее жадным взглядом, ибо догадывались: девушка с такими ногами – орешек не для них. Ее смуглая кожа испаряла свежесть, очертания ее губ подходили к сравнению лишь с безукоризненной графикой художников-кубистов и сводили с ума самых рассудительных. А эти глаза, увенчанные плавной дугой черных бровей, эти карие глаза могли заставить согрешить и праведника из подпольной секты скопцов.

Нет, затворническая жизнь в церковном приходе ей надоела. Ее девичье тело жаждало любви. Напичканная фантазиями душа рвалась к безумному поступку. Ей хотелось романтики и приключений. Она мечтала, чтобы самые красивые мужчины, высокие и сильные, снимали сапоги с ее точеных ножек и целовали ей стопы. И она этого заслуживала уже только потому, что была так хороша.

Ох уж эти неоновые вывески рекламы, эти роскошные лимузины, дамочки в норковых шубах, кавалеры в черных смокингах, рестораны с экзотическими кушаньями… Почему вся эта жизнь для кого-то, а не для нее? Чем она хуже этих расфуфыренных местных кукол? Неужто ей изо дня в день придется открывать свой разваливающийся шкафчик в крохотной комнатушке и перебирать омерзительные, совсем не модные платья, которым самое место в топке. Нет охоты жить в гнетущих стенах! Лену тянуло в свет. Но она пока не знала, что придумать. Пока оставалось лишь предаваться мечтам о лучшей доле.

Она предчувствовала, что судьбою ей дарована иная дорога и долго она здесь, в мрачных застенках, не задержится. И не даст себя удержать даже любимому папе. Быть может, и вышла бы из нее богобоязненная послушница, если бы не была она так дьявольски красива…

Не так-то легко было пристроить шалопая с бандитским складом ума, хотя и довольно неглупого, садовником в зарубежном приходе. Для этого его отцу, рядовому дьякону подмосковной церквушки, пришлось идти на поклон к зазнавшемуся братцу. Но надо было выбирать из двух зол.

Или Боря окончательно превратился бы в мелкого уркагана под влиянием своих дружков-гопников, или же отцу удалось бы вырвать его из лап улицы с помощью двоюродного брата, выбившегося всеми правдами и неправдами в архиереи.

Брат Аркадий был неожиданно приветлив и учтив, он даже пожурил дьякона, почему тот не обратился к нему раньше. Он посчитал, что ему самому выгодно на блатные вакансии сажать своих родственников, тем более племянник показался ему смышленым.

С подачи отца Аркадия все решилось в считаные недели, документы были оформлены, Борису на церковные деньги приобрели недорогой костюм, и после недолгого собеседования на Лубянке, которое больше походило на инструктаж, Борису оставалось помахать папе ручкой и отчалить за кордон. Ему повезло, что не числились за ним особо заметные проделки по части хулиганских выходок – хотя на такие мелочи КГБ смотрел сквозь пальцы, да и поручительство отца Аркадия, который был в органах на хорошем счету, сыграло свою роль. Бориса сочли благонадежным.

Дьякон Панкратий никак не надеялся, что его отпрыску предоставят работу за границей. Он считал свой отцовский долг выполненным и был теперь уверен, что под присмотром епархиального начальства и госбезопасности Борису не грозит вспомнить прошлое и вляпаться в какую-нибудь переделку.

Но плохо знал он свое чадо. Ровно недели хватило Борису, чтобы разыскать новых дружков по интересам. Для этого даже не пришлось изучать язык. Борис спутался с русскими эмигрантами.

Он уже хотел убежать на все четыре стороны… Единственное, что держало его в приходе, – амурное увлечение. Ему страсть как нравилась дочь настоятеля. Он никак не мог определиться – всерьез это или так, мимоходом. Помаявшись недели две, он наконец определился – всерьез. То, что эта девушка была не такой, как все, он понял в первый день знакомства с ней, как только получил коленкой между ног за попытку прижать ее в углу. Никогда Боря ни за кем не ухаживал, а тут пришлось.