Воспитанница любви - Ольга Тартынская

– Что с тобой, душенька? На тебе лица нет, – встревожилась Браницкая, когда рассмотрела чуть припухшие и покрасневшие глаза Веры, ее покусанные губы. – Что еще случилось в этом несчастном доме? Тебя кто-нибудь обидел? Вольский? – Последнее прозвучало скорее утверждением, нежели вопросом.

Вера не нашлась что ответить, а княгиня восприняла это как согласие.

– Ну полно. Теперь он не часто будет тебя тревожить.

Произнеся эту загадочную фразу, дама замолчала, а Вера не решилась спросить, что это означает.

– Какую книгу будем читать, ваша светлость? – окончательно входя в роль чтицы, покорно вопросила она.

Погруженная в раздумья княгиня ответила не сразу. На туалетном столике лежало несколько французских томиков, однако Браницкая весьма удивила Веру, достав из-под подушки Евангелие. Будто оправдываясь, она произнесла:

– Хочу сходить на исповедь, надобно подготовиться. Прочти первое, что откроешь.

Вера прекрасно знала Святое Писание благодаря маменьке, Марье Степановне. Многие места она могла сказать наизусть. Открыв наугад книгу, девушка прочла:

– «Приносили к Нему и младенцев, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же, видя то, возбраняли им. Но Иисус, подозвав их, сказал: пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам…»

– Довольно! – Вера даже вздрогнула, хотя княгиня произнесла это слово почти шепотом.

Удивленно взглянув на нее, Вера увидела, как смертельная бледность залила постаревшее, усталое лицо княгини, а глаза наполнились слезами.

– Оставь меня, все после… – Она упала лицом в подушки и более не произнесла ни слова.

Вера осторожно положила книжечку на край постели и вышла, совершенно ничего не понимая.

Последующие три дня протекли в тишине и унынии. Княгиня никого не принимала и почти не выходила из комнаты. Воспитанницу более не призывала к себе, и девушка истомилась в одиночестве и неопределенности положения. Она пыталась писать письма, вести журнал, но внутренняя лихорадка только возросла и не позволяла сосредоточиться на чем-либо. Странное поведение княгини не волновало Веру: мало ли тайн на совести пожившей экзальтированной особы. Более всего ее занимал Вольский, опять он. Девушка страстно желала знать, что делал он после того, как прогнал от себя Веру. Неужели был с княгиней? Что делает теперь, где бывает, каковы его намерения? Дав себе слово более не думать о Вольском и, будучи оскорбленной, не питать никаких надежд, Вера с легкостью нарушила это слово.

К тому же любимый роман Фенимора Купера окончательно лишил ее твердой почвы под ногами, окунув в мир грез. С нетерпением ребенка Вера жаждала появления героя, сей же час, сию секунду! Чуть не плача от невозможности немедленно припасть к мужественной груди, оказаться в объятиях благородного Натти или на худой конец юного индейца Ункаса, Вера в забытьи теребила заветную нитку бисера на своем запястье. Она грезила зелеными просторами, водопадами, лесами и прериями дикой Америки, представляя себя то на месте Коры, то ее сестры. Иссушающие мечты, заставляющие сильнее биться сердце и волнующие кровь, разбивались о грубую действительность. Руки искали объятий, но осязали холодную подушку, губы искали поцелуев, но ничего достойнее собственных рук не находили.

Впрочем, как-то незаметно Натти и даже краснокожий Ункас в ее грезах обретали знакомые черты красивого блондина с насмешливой улыбкой и прищуренными глазами. Это было как наваждение, но именно это соседство так волновало, а вымышленные сцены любви делало чувствительными до осязания.

Вконец рассердившись на себя и сходя с ума от одиночества и неведения, девушка решилась на крайний шаг, потребовавший от нее невероятного мужества. Вера рискнула подступиться к Малаше и расспросить ее о Вольском. Улучив удобный момент, когда плутоватая горничная, пользуясь свободой и безнаказанностью, расположилась на кухне, смакуя хозяйский кофе, Вера приступила к опасной миссии. Стараясь избавиться от противной дрожи в коленях, девушка заискивающе произнесла:

– Малаша, ты добрая девушка и не откажешь мне в пустячной услуге.

Горничная хладнокровно смотрела в глаза воспитаннице, даже не сделав попытки встать. Малашу нисколько не смутило, что ее застали за незаконным действом.

– Чего желаете, барышня? – спросила она, по-прежнему бесцеремонно разглядывая трепещущую перед ней девушку.

Вера изрядно покраснела и выдавила из себя:

– Скажи мне, Андрей Аркадьевич давеча, когда уехал Евгений Дмитриевич… он тотчас покинул наш дом?

Беспутная горничная одарила девушку взглядом, в котором читались самые низкие подозрения и самые порочные представления, на какие она была способна. Вера еще более покраснела.

– Мне не велено ничего говорить вам об Андрее Аркадьевиче-с, – наконец изрекла Малаша.

Вера сняла с пальца колечко, подарок княгини, и молча протянула его Малаше. Глаза горничной алчно блеснули.

– Ну, если вы не проговоритесь их светлости…

– Нет-нет, ни слова, будь покойна!

Должно быть, Вере это показалось, но Малаша с необъяснимым злорадством принялась выкладывать:

– Так вот. Давеча Андрей Аркадьевич, когда вас выгнали-с, сели писать…

Бедной воспитаннице показалось, что сердце ее выпрыгнет, когда она слушала ехидную речь прислуги. По словам горничной, Вольский написал записку и попросил Малашу, с которой он, к слову сказать, давно находится в особых отношениях (Малаша не пролила свет на значение слова «особые», но двусмысленная улыбка отчасти выдала ее), отнесла записку Вере. Однако княгиня строго-настрого запретила передавать воспитаннице письма от кого бы то ни было, в особенности от Вольского. Посему преданная горничная, уверив Вольского в исполнении поручения, отнесла записку, но не Вере, а княгине. Та прочла и в гневе порвала листок. Затем велела привести Андрея Аркадьевича к ней.

– Ох и распекали же барыня Андрея Аркадьевича! Ни слова не дали вымолвить.

– О чем она говорила? – мертвея, спросила Вера.

– Да бог весть! О женитьбе Андрея Аркадьевича, о какой-то цыганке, о его матушке… Я что, слушала разве? И в заводе нет подслушивать чужое.

Вера не сомневалась, что Малаша все слышала.

– Умоляю тебя, – ломая руки, простонала Вера, – скажи, что было в той записке?

Малаша удовлетворенно перевернула чашку на блюдце и, торжествующе улыбаясь, ответила:

– Да полно, барышня, откуда мне знать? Я грамоте-то вовсе не разумею.

«Верно, – подумала несчастная девушка, – едва ли горничная умеет читать…» Однако было в Малаше нечто, подсказывающее, что она знает содержание записки.