Звезда в оранжевом комбинезоне - Катрин Панколь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жозефина растерянно выслушивала ее, пыталась пойти на контакт, вымолить себе пощады. Она предлагала: «Ну давай попробуем, некоторое время, давай поговорим через три месяца, через три недели, через три дня… ну хотя бы через три часа?»
Филипп открывал дверь холодильника, чтобы достать кусочек сыра, наливал себе старого бургундского, брал газету и уходил читать ее в гостиную. «Твоя дочь… Что́ я буду вмешиваться?»
Зоэ злилась долго, потом вдруг внезапно – Жозефина не поняла почему – пришла в себя, живо повторяя: «Вот будет мне восемнадцать, вот будет мне восемнадцать! Потому что тогда я буду взрослой и самостоятельной. И тогда вы поглядите!»
Жозефина получила передышку на два года.
Зоэ не умела долго сердиться.
После громокипящих обвинений она перешла к выражению самого что ни на есть душещипательного страдания. Ее одолевали десятки разных болячек. Она хваталась за живот, щупала себе пульс, держалась за голову, высовывала язык, чтобы проверить, не черен ли он от желчи, постоянно требовала сводить ее к врачу и выписать ей справку, что она здорова. Потом, уже вооруженная драгоценным свидетельством, она постепенно начала выздоравливать, грустно и томно влачила из комнаты в комнату свое повзрослевшее тело, замыкаясь в своей тоске, которую она считала непробиваемой, а Жозефина улыбалась, видя, что девочка отбросила свою враждебную, агрессивную тактику и расхаживает с томно-таинственным видом.
Иногда по ночам Зоэ мучила бессонница. Что сделать, чтобы заснуть, если тело требует сна, а мозг отказывается уснуть? Жозефина садилась к ней на кровать, клала ей руку на живот и ждала.
Она смотрела, как розовые чистые веки девочки подрагивают и тяжелеют, как закрывается завеса темных густых ресниц. Зоэ засыпала, уткнувшись лицом в бесформенного потертого плюшевого мишку по имени Нестор.
Жозефина всматривалась в ее круглое личико сластены и лакомки, в ее капризные полные губы и думала: «Моя шестнадцатилетняя девочка объявила мне войну, потому что не хочет разлучаться со своим любовником. Моя шестнадцатилетняя девочка, которая объявила мне войну, потому что не хочет разлучаться со своим любовником, уснула, вдыхая прелый запах своего старого плюшевого медведя».
Зоэ записали во французский лицей, в первый класс, специальность «Литература».
Александра записали во французский лицей, в первый класс, по специальности «Точные науки».
Они везде ходили вместе, как ниточка с иголочкой.
Вечерами долго шушукались или в ее, или в его комнате. Они слушали одну и ту же музыку и по улице ходили как сиамские близнецы, деля на двоих одни наушники. Изъяснялись они между собой на тайном языке, и Жозефина всячески пыталась расшифровать его. Они выкрикивали: «High five!»[20] – и стукались ладонями. Он называл ее Зуй. Она его Лукси. Он спрашивал: «Луксор?» Она отвечала: «Нефертити».
Жозефина не была уверена, что понимает, о чем они…
Все, казалось бы, успокоилось.
Они уходили утром, наспех одевшись и проглотив на ходу чашку горячего шоколада и тосты с маслом, которые делала для них Анни, ворча при этом, что никто не ест стоя, что надо сесть за стол и как следует пережевывать пищу. И что надо пить апельсиновый сок, в нем много витамина С. Они отвечали с набитыми ртами, что у них нет времени, что ей пора сменить пластинку, каждое утро одна и та же песня, надоело уже, Анни!
– А кстати, какой самый надоедливый овощ?
Анни задумалась, сложив руки на животе.
– Горькая редька!
– Ишь вы какие, – пробормотала Анни. – Давайте, пейте сок!
– И вот еще, – добавил Александр, проглатывая бутерброд. – Ты знаешь, почему мамонты вымерли?
– Прекрати разговаривать с набитым ртом!
– Потому что до этого исчезли папонты!
Они расхохотались. Их забавлял растерянный вид Анни, которая пыталась понять их тонкий юмор, но ей не удавалось.
– А ты знаешь, почему садовники скучают без беременных женщин?
Анни закатила глаза.
– Потому что им тогда не воскликнуть «Ого! Роды!», – завопили они хором. – Огороды, Анни!
Они стукнулись ладонями: «High five! High five!»
Похватав пальто, шарфы и рюкзаки, они отправлялись на остановку автобуса. 98‑й, 6‑й или 24‑й и потом немного пешком через парк, а там уже Южный Кенсингтон и их лицей. Зоэ недовольно бурчала, она не любила ходить пешком. Александр стоял на своем: «Зато ты не превратишься в жирную толстуху».
– Я вовсе не жирная толстуха! – возмущалась Зоэ.
– Только потому, что я заставляю тебя ходить пешком.
– А ты… А у тебя шея, как у жирафа, и уши как пепельницы!
– Ну прям! Все девчонки без ума от меня!
– А что ты мне дашь, если я тебе расскажу, что вчера вечером сказала Мелли?
– Что же сказала Мелли?
Жозефина слышала их перебранку на улице. Потом выглядывала в окно и видела, как они удаляются, поворачивают за угол… «Ну вроде все хорошо», – думала она.
Но все равно ей было как-то беспокойно.
Она не слышала продолжения их диалога, когда они ушли за угол и оказались вне пределов слышимости, возле остановки автобуса.
– Слушай, кончай ты с этими младенческими шутками! Мы же уже не дети, – сказал Александр.
– Зато эти поверят, что мы еще сосунки. А иначе они нас постоянно подозревают…
– Ты в этом уверена?
– Да. А я пока спокойно подготовлю все, как надо.
– Ты все делаешь втихую. Это не особо честно.
– А я не могу по-другому. Они и слышать ничего не хотят.
– Ну, когда это случится… им небо на голову обрушится. Неприятный такой сюрприз.
– Но ведь ты не расскажешь? Ты обещал, что не расскажешь.
– Ну в любом случае они будут в шоке. А я как буду выглядеть?
– Ты будешь выглядеть как человек, который ни о чем не подозревал.
– Отец жутко разозлится. А твоя мама вообще!
– Ты ничего не знаешь, вот и все тут.
– Нет. Чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что я так не могу.
– Ты бросаешь меня? Предаешь? Точно? А я‑то думала…
– Подожди, Зоэ, подожди! Это ведь ты не ерунду какую-то затеяла. Это целая история. Большая и важная.
– Ну это же не тебе нужно сделать, а мне! А от тебя требуется только помолчать. Не так уж сложно, в конце концов.
– Не смогу я, клянусь тебе! Нужно придумать какую-нибудь штуку, чтобы я мог себя оправдать, как-то обелить перед ними.
– Ох, вы, парни! Вечно вы всего боитесь!
– Ага! Потому что Гаэтан тоже…
– Вовсе нет! Гаэтан со мной полностью солидарен!
– Ну, я в этом не уверен, старушка.
Этим утром, как обычно, Анни говорила с ними про витамин С в апельсиновом соке, про то, что нужно тщательнее прожевывать тосты, мыть руки перед едой, Александр и Зоэ, как обычно, убежали в лицей, протрубив в дверях: «До вечера, предки!» И Жозефина крикнула им в окно: «До свидания!»
Александр был очень похож на Филиппа.
Высокий, тоненький, темноволосый – ростомер на кухне отмерил ему метр восемьдесят. Прядь волос падает на глаза, худое, почти раздражающе правильное лицо. Его отличает от отца только некоторая расхристанность, нелепость манер и внешнего облика: волосы взъерошены, пола рубашки вылезает из штанов, большие ручищи дискобола, нахально вздернутый подбородок и какой-то неуловимо-высокомерный отблеск в глазах, словно свет карманного фонарика, освещающего душу.
Иногда Жозефине казалось, что в теле юноши скрывается ироничный, насмешливый старик с белой бородой.
А может, это он после смерти матери[21] так повзрослел в одночасье, что детские страдания и боль взрослого мужчины смешались в нем, и потому у него такой строгий, порой даже снисходительный взгляд. Он меняется, когда говорит с отцом, оживляется, раскрывается, но с Жозефиной почти не разговаривает, и его замкнутость действует на нее как серная кислота. Она терялась, делалась неловкой и неуклюжей. Он держал ее на расстоянии. Ледяная вежливость с оттенком «не-тронь-меня». И когда его отец удивлялся: «Ты что, не поцелуешь Жозефину?» – он подставлял Жозефине щеку, не наклоняясь к ней. Прямой, безмолвный, почти презрительный. Она должна была подниматься на цыпочки, чтобы поцеловать его, и бросала свой поцелуй, как баскетболист в корзину, молясь, чтобы не промахнуться. Он никогда ее не обижал, никогда не допускал ни единого грубого слова. В нем была изысканная старинная вежливость, присущая ему с детства, но чувствовалось, что он всем своим существом осуждает сожительство отца с маминой сестрой. Жозефина предпочла бы, чтобы он вел себя не так любезно, пусть бы был колючим и несговорчивым, говорил бы порой что-нибудь резкое, но вместе с тем хотя бы иногда проявлял теплые, нежные чувства. В общем, он ее просто хладнокровно и рассудочно не любил.
