Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

А что – что? – думает Нина. Что тут особенного? Многие испанцы сами похожи на цыган. А эти к тому же андалусийцы – смуглые, кареглазые. И вообще – какая разница?

– У нас в Рогожине цыгане всегда были, – рассказывает Ада Митрофановна часом позже в доме ребенка. – С детства их помню. Мать моя, покойница, все пугала нас – со двора ни ногой, а то цыгане утащат. Боялись мы их – жуть. А чего бояться-то? Чужие дети им не нужны, своих цыганят чумазых девать некуда. Когда-то они были кочевыми, а потом советская власть запретила кочевать. Понастроили домов, а живут по старинке. Детей плодят одного за другим, всех оставляют, сколько ни народится, – это если баба замужем. А вот если в подоле принесет – сдают государству.

Во время своих странствий Нина не раз видела вдоль дороги цыганские дома – большие, богатые, но непременно с каким-нибудь несуразным изъяном – непропорционально высокие, с рядами бестолковых одинаковых окон, с дурацкими, ни к селу ни к городу, колоннами. Пузатые, как бабы на сносях. Ада утверждала, что в домах имелись ковры, дорогая посуда, домашние кинотеатры, компьютеры – все это считалось у цыган престижным. Зато туалет располагался на улице – обычный деревянный домик, воняющий на всю округу. Кругом валялся мусор, бродили тощие псы. На обочину выбегали чумазые дети, что-то орали, строили рожи проезжавшим автомобилям. Как-то раз в Ксенин джип запустили камень. Скорость была большая, камень отскочил, чиркнув по обшивке. Цыганята тут же исчезли, и останавливаться Ксения не стала.

Раньше Нина встречала цыган всего несколько раз.

Когда ей было лет двенадцать, Зоя Алексеевна взяла ее с собой на биостанцию километров за триста к северу от Москвы. Вокруг рос темный, почти непроходимый лес, где водилось много всякого зверья и птицы. Нина с матерью ходили туда за грибами. Грибы мать собирала профессионально – сказывалась таежная сноровка: вставала засветло, наскоро выпивала чашку кофе и бродила по лесу до обеда, а потом полумертвая от усталости Нина еле тащила обратно тяжелую корзину, где внизу лежали грибы поскромнее, подберезовики и подосиновики, сверху аккуратно, напоказ, были выложены белые – гладкие, отборные, без червоточин, прикрытые листьями папоротника и для украшенья веточкой лесной малины с плотными спелыми ягодами.

– Запомни, – поучала мать, – все грибы съедобны. Даже веселки и оленьи рога. В лесу человек не пропадет – грибы помогут выжить. Главное – уметь их найти и правильно приготовить. Ядовитых грибов в наших лесах не так много. Бледная поганка, – остановившись, мать загибала пальцы у Нины перед носом, – мухомор вонючий, мухомор пантерный, чешуйница, ложноопенок, паутинник… Бледная поганка – гриб редкий и очень ядовитый. Прежде в деревнях бабы им соперниц травили.

К Нининой радости, вокруг биостанции росло столько благородных, не вызывающих сомнения грибов, что срезать все подряд было не с руки, а не то Нине до вечера пришлось бы скрести ножом скользкие веселки и пахнущие древесной гнилью оленьи рога. Отказаться от походов в лес ей даже в голову не приходило – заготовка грибов на зиму была обязательным делом всей семьи. Когда из Москвы на выходные приезжал вымотанный за неделю отец, ему вручали корзинку и отправляли в лес.

За грибами мать одевалась, как бывалый полевик: защитного цвета штаны, геологическая куртка с надписью «Шикотан», накомарник и косынка на голове. Наверное, в лесу все это выглядело нормально, но Нина каждый раз боялась, что их кто-нибудь увидит – она стеснялась материного накомарника. Они вышли с тропинки на лесную дорогу, как вдруг за спиной раздался топот, и прямо на них из-за поворота выкатилась телега, запряженная косматой лошадкой. В телеге сидели мужчина и женщина – цыгане. Настоящие, не чета московским, которых Нина мельком видела в пригородных поездах. У женщины были крупные золотые зубы, монисто, на черно-седых волосах пестрый платок. Мужчина – в белой рубашке и коричневой фетровой шляпе.

«Цыгане – первый сорт, прямо как в кино», – с восхищением подумала Нина, разглядывая их во все глаза.

– Пррр, – мужчина дернул вожжи.

Телега остановилась, и лошадиная морда оказалась у Нининого лица. Лошадь скосила на нее ошалелый глаз и слюняво пожевала удила.

– Матушка… – обратилась цыганка к Нининой матери.

Голос звучал спокойно, и во всем ее колоритном облике Нина не заметила ничего враждебного.

Но тут произошло нечто странное. Нина взглянула на Зою Алексеевну и обомлела: ее героическая мать-естественник, полевик с многолетним стажем в лихо закрученном накомарнике замерла, бледнее самой бледной во всем лесу поганки.

– Быстро, – прошипела мать. – Быстро идем отсюда.

Она схватила Нину за руку и поволокла прочь.

– Она же просто спросить хотела… – начала было Нина.

– Быстро, – повторила Зоя Алексеевна сквозь зубы.

– Эй, матушка, да не пугайся ты нас, – крикнула цыганка им вслед.

Но мать даже не повернула головы: она волоком тащила Нину по лесной дороге к биостанции.

– Пшла! – Мужик отпустил вожжи, присвистнул, и телега, грохоча пустыми молочными бидонами, прокатилась мимо, обдав Нину сладковатым запахом конского пота.

После той встречи цыгане пробуждали в Нине память о лете, лесе, брызгах солнца, сверкающего сквозь ветки, о песчаной притоптанной тропинке среди елок и берез, под которыми тоже, вероятно, водились грибы, но матери казалось неспортивным собирать их так близко к биостанции. И теперь, встречая цыган в Рогожине, Нина удивлялась: разве это цыгане? А где монисто? Кудлатая лошадка? Пестрая шаль? Неужели эти некрасивые неопрятные люди – тоже цыгане? Куда же делось все цыганское?

Пока испанцы знакомились с цыганенком, Нина и Ксения сидели в пустом кабинете и поджидали Аду. Дверь была открыта, и Нина видела, как по коридору провели маленькую очень хорошенькую девочку, похожую на фарфоровую куклу, с поразительно бледным, будто напудренным лицом. Нина уже знала: девочку зовут Аля, у нее тяжелый порок сердца и предлагать ее на усыновление иностранцам нельзя. Ксения всякий раз сокрушалась. Она-то знала: если предложить испанцам, девочку возьмут, сделают операцию и будут водить в бассейн и на хореографию. Беда была в том, что до Испании Аля могла просто-напросто не долететь, да и вывезти такого ребенка никто бы не разрешил.

– Испанцы, – объясняет Ксения, – берут всех детей. Потому что они сумасшедшие.

– Кто сумасшедший? – не понимает Нина.

– Испанцы. Во всяком случае, те, которые к нам сюда приезжают. Все до единого… И это для нас большая удача. В Рогожине знают, что испанцы берут детей с проблемами. Вот таких и отдают, а чтобы как-то нас поощрить, здоровых подкидывают.

– Что же с ними будет дальше? – спрашивает Нина. – Ведь это же трагедия

– Никакой трагедии, – Ксения откусывает яблоко: она успела заехать на рынок и купила целое ведро сладких молдавских яблок, которые потом до вечера перекатывались в багажнике и пахли на весь салон. Ксения всегда все приобретала ящиками, ведрами, упаковками, блоками. – С такими детьми случаются чудеса. Допустим, усыновляют испанцы девочку, которая при рождении весила девятьсот грамм…

– Девятьсот? – Нина в ужасе. В ее воображении немедленно возникает кулек печенья или кусок колбасы весом девятьсот грамм. – Разве ребенок может столько весить?

– Может. То есть нормальный ребенок, рожденный в срок, конечно, не может. А вот если он родился шестимесячным, то запросто. К нам такие попадают.

– И что, берут?

– Еще как! – Ксения хихикнула. – А от испанских родителей, между прочим, никто ничего не скрывает – ни веса при рождении, ни всяких неприятных последствий.

– А какие могут быть последствия?

– Любые. Видишь ли, если человек взрослый, то неважно, сколько он весит – сто кило или пятьдесят. На его умственных способностях вес не отражается. А у младенцев иначе. Развитие, интеллект, здоровье – все зависит от веса.

– Значит, если ребенок родился недоношенным, он вырастет умственно отсталым?

– Нет, конечно. Если за недоношенным правильно ухаживать, если им как следует заниматься, то к трем годам его не отличишь от обычного. Даже если родился он с весом девятьсот грамм. Но дело, к сожалению, не только в этом.

– А в чем же еще?

– Дело в мамках. Эти наши мамки – курочки, которые в год сносят по яичку. Они всю беременность пили, кололи наркотики, болели нехорошими болезнями. Или голодали – бывает, представь себе, и такое… У голодной мамки здоровые дети не рождаются… Ну и генетика, Нин. Ты же теперь много ездишь по деревням. Вглядись повнимательнее в лица. Посмотри на простых людей, которые идут тебе навстречу по улице, покупают картошку на рынке. Это же самое настоящее вырождение…

– Неправда, – возразила Нина, мигом вспомнив холеные физиономии рогожинских чиновниц. – Бывает, но не у всех.