Возрождение - Стивен Кинг

— Значит, будешь сдавать Джо Кафферти. Он занимается этим уже двадцать лет. Когда я был констеблем в Касл-Роке, мы с ним иногда выпивали в «Захмелевшем тигре». Это было еще до того, как городок разросся и получил собственное полицейское управление.

Было трудно представить, что Цицерон Ирвинг — седой, красноглазый, худой как щепка, обычно в хаки и майке-алкоголичке — служил в рядах правопорядка, но люди меняются; иногда они поднимаются по лестнице, иногда спускаются с нее. Спустившиеся часто находят утешение в различных веществах — вроде того, к которому Цицерон так пристрастился и которым щедро делился с друзьями сына.

— У старины Джоуи редко кто сдает с первого раза, — сказал он. — Он, похоже, вообще не верит, что это возможно.

Я об этом знал: Джо Кафферти завалил и Клер, и Энди, и Кона. Терри сдавал другому инспектору (может, офицер Кафферти в тот день приболел), и, хотя водил отлично с того самого момента, как сел за баранку, на экзамене нервничал так сильно, что зацепил задом пожарный гидрант во время параллельной парковки.

— Если хочешь получить права — запомни три вещи, — сказал Цицерон, протягивая только что скрученный косяк Полу Бушару. — Первое: держись подальше от этого дерьма, пока не сдашь вождение.

— Ясно.

На самом деле я даже почувствовал облегчение. Трава мне нравилась, но каждая затяжка напоминала об обещании, которое я дал матери и теперь нарушал, успокаивая себя тем, что по-прежнему не курил табак и сторонился выпивки. Получалось, что свое слово я держал на шестьдесят шесть процентов.

— Второе: зови его «сэр». «Спасибо, сэр» когда садишься в машину, «спасибо, сэр» — когда выходишь. Ему это нравится. Усек?

— Усек.

— Третье и самое важное — подстригись, блядь. Джо Кафферти ненавидит хиппи.

Эта идея мне не понравилась. Рос я быстро — с тех пор, как присоединился к группе, вырос на три дюйма, но волос это не касалось. Мне потребовался год, чтобы отрастить шевелюру до плеч. Из-за этого мы часто ругались с родителями, которые говорили, что с такими волосами я похож на бомжа. Энди высказался еще прямее: «Если хочешь выглядеть, как девчонка, Джейми, почему бы сразу не надеть платье?» Нет ничего лучше, чем разумное христианское поучение, правда же?

— Да брось, если я подстригусь, то стану похож на придурка!

— Ты и так похож на придурка, — сказал Кенни, и все засмеялись. Даже Астрид (но потом положила руку мне на бедро, чтобы я не обижался).

— Ну да, — сказал Ирвинг. — Будешь похож на придурка с правами. Поли, ты собрался вечно сидеть и любоваться этим косяком или, наконец, его раскуришь?

На какое-то время я перестал курить траву. Я называл офицера Кафферти «сэром». Я сделал себе деловую стрижку, которая разбила мое сердце и наполнила радостью материнское. Когда я сдавал параллельную парковку, то коснулся бампера машины, стоявшей сзади, но офицер все равно выдал мне права.

— Я доверяю тебе, сынок, — сказал он.

— Спасибо, сэр, — ответил я. — Я вас не подведу.

Когда мне исполнилось семнадцать, родители устроили вечеринку в нашем доме, дорога перед которым теперь была заасфальтирована — прогресс не стоял на месте. Астрид, разумеется, была среди приглашенных. Она вручила мне собственноручно связанный свитер, который я сразу надел, несмотря на августовскую жару.

Мама подарила мне романы Кеннета Робертса в твердых обложках (и я их действительно прочитал). Энди — Библию, переплетенную в кожу (которую я тоже прочел, в основном ему назло), с моим именем, вытисненным золотом. На форзаце он написал цитату из Откровения, 3: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему». Содержавшийся в ней намек на то, что я Отдалился От Церкви, имел под собой определенные основания.

Клер, которой исполнилось двадцать пять лет и которая теперь преподавала в школе в Нью-Гэмпшире, подарила мне шикарную куртку. Кон, скуповатый, как всегда, преподнес шесть наборов гитарных струн. По крайней мере, не самых дешевых.

Мама внесла торт, и все затянули традиционную песню. Если бы там присутствовал Норм со своим рок-н-ролльным голосом, он скорей всего задул бы им свечи. Но его не было, и их задул я сам. Пока мама раздавала угощение, я вдруг сообразил, что ничего не получил от папы и Терри — даже хипповского галстука они мне не подарили.

После торта и мороженого (клуб-ван-шок, разумеется) я заметил, как Терри с папой переглянулись. Папа посмотрел на маму, и она нервно полуулыбнулась в ответ. Только сейчас я задним числом вспоминаю, как часто видел на ее лице эту нервную улыбку, когда ее дети один за другим оперялись и уходили в большой мир.

— Пойдем-ка в амбар, Джейми, — сказал отец, вставая. — Мы с Терренсом кое-что для тебя приготовили.

«Кое-что» оказалось «Фордом-Галакси» 1966 года. Он был чистенький, лакированный и сверкал, как лунный свет на снегу.

— О Боже, — пролепетал я, и все засмеялись.

— Кузов был нормальный, но с мотором пришлось повозиться, — сказал Терри. — Мы с батей отшлифовали клапаны, поменяли свечи, поставили новый аккумулятор и все такое.

— Покрышки новые, — сказал папа, указывая на них. — Ничего особенного, даже без белого канта, зато не подержанные. Нравится, сын?

Я его обнял. Я обнял их обоих.

— Только обещай нам с мамой, что никогда не сядешь за руль даже после одной рюмки. Не хочется мне, чтобы когда-нибудь мы с ней взглянули друг другу в глаза с мыслью: «Наш сын или кто-то другой пострадал из-за нашего подарка».

— Обещаю, — сказал я.

Астрид — чей косяк я добью, отвозя ее домой в своей новой машине, — сжала мою руку.

— А я прослежу, чтобы он сдержал слово.

После второго рейса к пруду Гарри (пришлось съездить дважды, чтобы развезти всех по домам) история повторилась. Я почувствовал, что меня дергают за рукав. Это была Клер. Она увлекла меня в прихожую, как в тот день, когда преподобный Джейкобс вернул Конни голос своим электрическим нейростимулятором.

— Мама хочет, чтобы ты еще кое-что пообещал, — сказала она, — но стесняется попросить об этом сама. Я обещала ей это сделать.

Я ждал.

— Астрид хорошая девочка, — продолжала Клер. — Она курит — от нее пахнет табаком, но это не значит, что она плохая. И у этой девочки хороший вкус. Иначе она не встречалась бы с тобой три года.

Я ждал.

— Она к тому же умница. И обязательно поступит в колледж. Так что обещай мне, Джейми, что не заделаешь ей ребенка на заднем сиденье этой машины. Обещаешь?

Я чуть было не улыбнулся. Эта улыбка была бы наполовину иронической, наполовину — болезненной. В последние два года у нас с Астрид было кодовое слово: «переменка». Оно означало взаимную мастурбацию. Я еще несколько раз заговаривал о презервативах и даже приобрел тройную упаковку «троянцев» (один хранился у меня в бумажнике, два — в тайнике под половицей у меня в комнате), но она была уверена, что при первой же попытке презерватив порвется или протечет. Так что… переменка.

— Сердишься на меня, да? — спросила Клер.

— Нет, — ответил я. — На тебя — никогда, Клер-Эклер.

Это была правда. Мой гнев сберегался для того чудовища, за которого она вскоре выйдет замуж, и этот гнев так никогда и не прошел.

Я обнял ее и пообещал не делать Астрид ребенка. Это обещание я выполнил, хотя пару раз был близок к его нарушению еще до того дня в хижине на Скайтопе.

В те годы мне иногда снился Чарльз Джейкобс (во сне он выкапывал пальцами пещеры в моей понарошной горе; произносил Ужасную проповедь, а голову его, словно электрическая диадема, венчало синее пламя), но сознательно я о нем не вспоминал до того июньского дня в 1974-м. Мне было восемнадцать. Астрид тоже.

Школа кончилась. У «Хромовых роз» на все лето были расписаны концерты (включая и парочку баров, на что родители скрепя сердце дали мне письменное разрешение). Днем же, как и в прошлом году, я собирался работать на ферме Марстелларов. Да, у «Топлива Мортона» дела шли отлично, и родители могли заплатить за мое обучение в Мэнском университете, но ожидалось, что я тоже внесу свою лепту. Поскольку до фермы оставалась еще целая неделя, мы с Астрид много времени проводили вместе. Иногда шли ко мне домой, иногда – к ней. Вечерами мы колесили по проселочным дорогам на моем «Галакси». Парковались в каком-нибудь укромном местечке и устраивали… переменку.

В тот день мы были в заброшенном песчаном карьере на Девятом шоссе, передавая друг другу косяк с не шибко качественной местной травкой. Стояла духота, на западе сгущались грозовые тучи. Прогремел гром, и, наверное, ударила молния: я ее не увидел, но радио на приборной панели кашлянуло статикой, которая заглушила песню «Курим в туалете» (в тот год «Розы» исполняли ее на каждом выступлении).