Два лика января - Патриция Хайсмит

— Может, ты влюбилась в этого сопляка?

— Не знаю.

— Не знаешь?

Честер стоял оглушенный, словно в него попало пушечное ядро, оставив в нем пустоту.

— Что… Что это за ответ? Если так, мы уедем отсюда немедленно. Поняла? Немедленно! Сегодня же ночью! — Его голос гремел.

Он заметил, что напугал ее. И это его немного успокоило.

— Я не влюбилась в него, — сказала Колетта, понизив голос. — Но если ты не перестанешь кричать, нас действительно выставят из этой гостиницы сегодня же ночью.

Честер закурил сигарету и бросил спичку в сторону подноса, стоявшего на прикроватной тумбочке.

— Так-то лучше, — сказал он.

Она обернулась, словно его последние слова снова вывели ее из себя.

— Отчего же? Я ведь тебе ничего не обещала. И по-прежнему не собираюсь выслушивать нравоучения от… — Она замолчала. В ее голосе слышались сдерживаемые слезы. — Я считаю его порядочным молодым человеком и не хочу, чтобы о нем говорили то, чего он не заслуживает. Он мне симпатичен, и я симпатична ему. — Она посмотрела на мужа с вызовом.

Честер почувствовал, как усталость наваливается на него. Еще немного — и он рухнет на пол возле кровати. Честер насупился, тяжело опустился на постель и принялся стаскивать туфли. На сегодня довольно. Завтра все будет по-другому. Он любит Колетту и не собирается никому ее уступать. Она ведь пока его жена, черт побери!

Глава 9

Райдел проснулся в субботу около десяти утра и, посмотрев на часы, вскочил с постели. Если он собирается добросовестно отрабатывать свои пять тысяч долларов, ему давно уже следовало сходить за газетой. Райдел почесал затылок и усмехнулся. Наверняка Честер еще спит у себя в номере в конце коридора. Так стоило ли сломя голову нестись за газетой, в которой, скорее всего, говорится, что полиция до сих пор никого не нашла. Райдел не спеша принял ванну, тщательно побрился и лишь после этого спустился вниз. Как он и ожидал, в тонкой четырехстраничной ханьинской газете не было абсолютно ничего. Он справился и выяснил, что афинские и ираклионские газеты поступят в продажу лишь вечером. Райдел зашел в кафе и выпил чашку кофе. Ханья был маленьким тихим городком, но ему такие городки нравились. Они заставляли замечать то, на что в большом городе никогда не обращаешь внимания. Других занятий здесь просто не было. К примеру, число цветочных горшков на подоконниках в сравнении с их числом в Афинах или в других небольших городах, где он бывал. Количество калек на улицах, добротность домов, обилие или скудость продуктов на рынке. Базар в Ханья выглядел куда примечательнее остальной части города. Райдел подумал, что надо бы предложить Честеру и Колетте осмотреть его сегодня.

Он вернулся в свой номер, чтобы позвонить Макфарландам и сообщить им о газетах. Трубку сняла Колетта.

— Доброе утро. В сегодняшних газетах, точнее в утренних, — ничего.

— Хорошо, я передам Честеру. Это ведь хороший знак, так? — Судя по голосу, она давно проснулась.

— Думаю, да, — сказал Райдел.

— Послушай. Хм… Честер не хочет никуда выходить. По крайней мере, днем. А мне бы хотелось прогуляться. Как ты на это смотришь?

Она приглушила голос, и он подумал, что Честер, по-видимому, в ванной.

— Мне нужно написать письмо, — ответил Райдел. — Это займет от силы минут двадцать. Мы можем встретиться внизу около половины двенадцатого.

— Я зайду за тобой. До скорого, — проговорила она быстро и положила трубку.

Райдел покачал головой, снял пальто и достал пачку писчей бумаги, которую держал на дне своего чемодана. Вчера по прибытии в Ханья Райделу захотелось написать Кенни. Он решил сделать это, пока был в настроении. Завтра оно могло пройти. Райдел не писал брату уже несколько месяцев и даже не знал точно сколько. Во всяком случае, ни разу с того времени, как умер отец. Кенни явно сердился из-за того, что Райдел не приехал на похороны, и тоже ему не писал.

Ханья, Крит Суббота, 13

января 19…

Дорогой Кенни,

я пишу тебе из самого тихого городка, что есть в Греции, разумеется. Это довольно маленький критский порт. Вероятно, летом в нем гораздо оживленнее. Я не задержусь здесь долго. Так что мой адрес прежний: «Американ экспресс», Афины. Недавно я написал Марте, возможно, она тебе об этом говорила. Как поживаешь? Как Лола и малыши?

На днях со мной приключилась удивительная история, которая, впрочем, еще не закончилась. Когда-нибудь я расскажу тебе о ней подробнее. Дело в том, что я познакомился при довольно необычных обстоятельствах с одним сорокалетним американцем, который удивительно похож на нашего отца в том же возрасте, правда, я слабо помню, каким он был тогда, и больше знаю его по фотографиям. Хотя во всем остальном этот человек — полная противоположность отцу. Общение с ним действует на меня странным образом. Извини за некоторую сумбурность письма. Этим утром я чувствую себя до одури счастливым. Только не подумай, что я пьян.

Знаешь, я ведь никогда не воспринимал отца как обычного человека из плоти и крови. Для нас, детей, для меня во всяком случае, он был неким небожителем, являвшимся нам за ужином, когда мы разговаривали на одном из тех языков, которым никогда не пользовались вне дома. Я не замечал, чтобы он хоть раз проявил свое чувство к матери. Хотя ты как-то говорил, что видел. Так вот, знакомство с этим вполне обычным американцем, который, впрочем, из-за определенных обстоятельств вынужден скрывать свое имя, позволило мне неожиданно ощутить отца более реальным, более земным. Объяснить это трудно, особенно после того, как я убедился, насколько этому человеку далеко до столпа добродетели, и если в нем есть что-либо достойное похвалы, не считая уже замеченной мной щедрости на деньги, то мне еще предстоит это узнать. Впрочем, его недостатки мне лишь на руку. У меня ведь свой интерес. Я использую знакомство с ним в собственных эгоистических целях. Он помогает мне посмотреть на отца по-иному, с меньшей обидой и с большим юмором. Одному Господу известно, может, я пытаюсь таким образом забыть обиду? Я ведь уже взрослый. Такие вот дела. По странному совпадению жена этого человека, особа довольно привлекательная, энергичная и к тому же намного моложе его, чем-то напоминает мне Агнес. Не знаю, что со мной происходит. Но во мне снова пробудились давние переживания. Возможно, таково психологическое очищение, и, значит, это только на пользу. Ты всегда понимал меня, когда дело касалось Агнес, старина Кен. Надеюсь, ты не истолкуешь превратно то, что я здесь пишу об отце, и не посчитаешь, будто я неуважительно отношусь к его памяти. То, что я не приехал в декабре на его похороны, не было неуважением. Просто я не мог тогда заставить себя сделать это.

Райдел остановился и перевел дыхание. Увы! Ему все-таки пришлось упомянуть о похоронах. Он поставил точку и продолжил с новой строки.

В ближайшее время я собираюсь вернуться в Штаты и устроиться на службу либо в Бостоне, либо в Нью-Йорке. Вместе с тем из этого сумбурного письма тебе, любезный брат, должно быть ясно, что мне совершенно необходимо возобновить с тобой отношения после столь долгого перерыва. Передай от меня привет своей семье. Береги себя, и да хранит тебя Бог.

Твой брат

Колетта постучала, когда Райдел уже запечатывал конверт. Он открыл ей дверь.

— Привет! — поздоровалась она. — Как я тебе нравлюсь в этих добропорядочных туфлях?

Райдел улыбнулся. На ней были красные туфли без каблуков, с бантиками.

— Американские?

— Нет, черт побери. Греческие. Никогда не подумала бы! Здесь, в Греции, туфли такие дешевые. Я купила пять пар. — Ее звонкий голос сорвался на слове «пар», точно хрупкий голосок маленькой девочки. — Ну так что, идем?

Он взял пальто и письмо.

— Это авиа? У меня есть марки.

Она поставила сумочку на его неубранную постель, села и достала из бумажника греческие марки.

Райдел отобрал две, поблагодарил и снова отметил про себя ее предусмотрительность. Это было вчера вечером. Ему нечем было прикурить сигарету, и Колетта достала из сумочки коробок, хотя не курила. Она объяснила, что всегда носит с собой спички.

— Как Честер? Здоров?

— Да. Легкое похмелье. Подожди.

— Что случилось? — Он уже открыл дверь.

— Разве ты не собираешься… — Она закрыла дверь и прошептала: — Ты забыл, о чем говорил мне прошлым вечером? Что поцелуешь меня перед любой дверью.

Райдел был уверен, что не говорил этого, во всяком случае в этом смысле. Вчера вечером он много каламбурил. Ему стало весело и сейчас. Он поцеловал ее в губы. Оба улыбнулись и вышли. Она заставила его почувствовать себя так, будто ему снова пятнадцать. Правда, уже не было ослепленности, болезненной ранимости и прочих глупостей, свойственных этому возрасту.