Я, Эрл и умирающая девушка - Джесси Эндрюс

– Самое прекрасное в тебе, что ты – не какая-нибудь бибабо, – ответила Рейчел.

Это из «Привет, пока жив», нашей пародии на Джеймса Бонда, в которой все герои – на самом деле наручные куклы. Приятно, когда тебя приветствуют цитатой из твоего творения.

– Ха!

– Спасибо, что зашел.

– Ага, так случилось, что мы соседи.

– Да, мне передали.

Я плохо следил за собой после цитаты из «Привет, пока жив», а когда я плохо за собой слежу, дело обычно заканчивается какой-нибудь рекордно кретинской репликой. Вот вам пример.

– Да, мне показалось странным прийти к тебе без повода, поэтому я попросил Эрла сломать мне руку, чтобы, ну, разработать легенду для прикрытия. Э-э-э. Ну вот.

Иисус Христос в свинарнике! В начале этого предложения, по моим ощущениям, я находился ровно на отметке 4,0 по шкале кретинизма – в районе нормы. К слову «повод» я достиг 9,4, а к концу предложения уперся в верхний предел 10,0. На самом деле просто ушел за пределы шкалы.

Рейчел моего юмора тоже не оценила.

– Может, в следующий раз придешь без повода.

– Да, я уже понял, э-э, да.

– Или можешь не приходить вообще.

– Да нет, что ты такое говоришь?

– Ничего.

– Это просто шутка.

– Я поняла.

– Ар-р-р-рг.

Повисло молчание и я снова зарычал:

– Ар-р-р-р-рг.

– Что это?

– Раскаивающийся белый медведь.

Фырк.

– Белые медведи больше всех животных способны на раскаянье. Ученые не могут объяснить это явление. Но никто не выражает свое раскаяние так ясно, как они. Только послушай, насколько красиво и волнующе это звучит: Ар-р-р-р-р-р-н-н-н-г.

Фырканье, кашель. Откашлявшись, Рейчел заявила:

– Слушай, не надо меня смешить.

– Ой, извини.

– Нет, мне нравятся белые медведи, но мне немного больно смеяться.

– Ну вот, теперь я раскаиваюсь, что начал подражать белым медведям, но это чувство сожаления заставляет меня снова рычать по-медвежьему – чтобы выразить свое раскаяние.

Слабый смешок.

– Белый медведь раскаивается во всем. Он любит рыб и тюленей, это его друзья. И он ненавидит убивать и поедать их. Но он живет слишком далеко на севере, чтобы ходить в «Хоул-Фуд», и…

ФЫ-Ы-ЫРК!

– Прости, прости! Мне пора остановиться.

– Ых-хы-хы. Все в порядке.

– Да.

Снова молчание. Невольно кинув взгляд на «вареную» голову Рейчел, я, наверное, уже в четырнадцатый раз за день почувствовал жжение и покалывание.

– Ну что, как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Нормально, – откровенно солгала она и тут же, видимо, решила наговорить побольше, чтобы я поменьше беспокоился за нее, хотя долгая речь явно истощала ее силы. – Нет, конечно, я чувствую слабость. Извини, что наехала на тебя, когда ты сказал, будто искал повод, чтобы зайти. Я наехала просто потому, что меня подташнивает.

– А уж что я вытворяю с людьми, когда меня тошнит.

– Да.

– Ты выглядишь ничего, – солгал я.

– Нет, не выгляжу.

Я не знал, как настаивать на своем в данном случае. Конечно, глупо было утверждать, что она действительно неплохо выглядит после недели в больнице. Никто после такого не выглядит лучше. В конце концов я выдал что-то типа: «Ты выглядишь очень хорошо для того, кому только что делали «химию»», – и такую формулировку она, кажется, приняла.

– Спасибо.

Тут закончилось время посещений – вошла медсестра и объявила, что мне пора уходить. Если честно, я даже жалел об этом, но лишь потому, что чувствовал, будто бросаю работу на полдороги – я еще не закончил подбадривать Рейчел. Если вы подумали обо мне как о хорошем человеке, напрасно. Просто у меня действительно хорошо получалось веселить Рейчел, а когда у вас что-то получается, вы, естественно, хотите делать это снова и снова, чисто для поднятия самооценки. Так что посидеть с нею еще мне хотелось исключительно из эгоистических побуждений.

– Обожди, что у тебя за рисунок на гипсе? – спросила мама в машине.

– А, это, – я изо всей силы напрягал мозги, но не мог ничего придумать, и оставалось только сказать правду, – это буфера.

– Фу! – пискнула Гретхен, и мы поехали домой. Там я впервые поел нормальной еды за последние несколько дней, и мой желудок малость удивился, и, поверьте мне, подробности вас не заинтересуют.

Глава 24

Заурядный день из жизни рохли

Шла вторая или третья неделя октября, когда случилась вся эта фигня с рукой. Кажется. Уточнять мне влом. Сказать вам, почему? Да, пожалуй, скажу, только это отстой. Наверное, мне бы следовало написать, будто я не хочу уточнять, так как это слишком болезненные воспоминания, но ясно же, что все не так – иначе стал бы я заморачиваться и писать эту книгу. Истинная причина – лень. Я подумывал даже порыться в бумажках из больницы, но, блин, это же такой гемор. Так что просто плюнул на это дело.

Да и вообще как-то странно проставлять рядом с каждым случаем дату – как будто новостной выпуск получается. Словно отражение моей жизни в «Питтсбург-Пост-Газетт» или в «Нью-Йорк-Таймс».

20 окт. 2011

ПОДРОСТОК-РОХЛЯ ВЫХОДИТ ИЗ БОЛЬНИЦЫ

Кинематографист Отмечает Освобождение за Ужином

Перегруженный Живот Приводит к «Кошачьей Болезни»

В общем, да. В книге моя жизнь кажется интереснее и насыщеннее событиями, чем она есть на самом деле. С книгами такое часто случается. Если вы просто прочитаете заголовки к каждому дню моей жизни, вы лучше почувствуете, насколько она скучна и бесцельна.

21 окт. 2011

ПОДРОСТОК-РОХЛЯ ТИХО ПРОБИРАЕТСЯ В ШКОЛУ

Гейнса «Напрягает» Куча Долгов по Разным Предметам

Многие Учителя Даже не Заметили Недельного Отсутствия Своего Ученика

22 окт. 2011

НИЧЕГО ИНТЕРЕСНОГО НЕ ПРОИСХОДИТ

Даже на Ужин Подают Остатки Вчерашнего

23 окт. 2011

ВЯЛЫЙ ПОДРОСТОК ПЫТАЕТСЯ НАРАСТИТЬ МЫШЦЫ НА ЗДОРОВОЙ РУКЕ

Короткая, но Мучительная Тренировка по Поднятию Тяжестей

Кинематографист Восстанавливает Силы Молча, Лежа на Полу Лицом Вниз

24 окт. 2011

ПОЧТИ НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ

Перегруженный Живот Снова вызывает «Кошачью Болезнь»

Школьник Вступает в Несколько Дурацких Разговоров, не Стоящих Потраченного Времени

Возможно, после смерти мы отправляемся в огромную комнату – архив газет, написанных ангелами-журналистами лично про каждого из нас, и мы читаем их, и все они выглядят примерно одинаково. Удручающее чтение. Остается только надеяться, что часть заголовков окажется посвященной другим людям в нашей жизни.

25 окт. 2011

КУШНЕР ПОКУПАЕТ ШАПОЧКУ

Зрелище Лысой Головы, Видимо, Уже Достало и Саму Обладательницу

Удивительно, Но Шапка Навевает Еще Большую Тоску, Чем Голова Дарта Вейдера

26 окт. 2011

ЗА ОБЕДОМ ДЖЕКСОН РАЗРАЖАЕТСЯ ТИРАДОЙ, ВЫЗВАННОЙ НИКОТИНОВЫМ ГОЛОДОМ

Множеству Людей, Неодушевленных Предметов и Абстрактных Понятий Предложено Отсосать у Осла

Пухлый Подросток с Мордочкой Суслика Заключает, что Бросать Курить, «Возможно, Было Ошибкой»

27 окт. 2011

РОДИТЕЛИ ГЕЙНСА НАЧИНАЮТ НОВУЮ СЕРИЮ РАЗГОВОРОВ О КОЛЛЕДЖЕ

«Неутешительные» Оценки Кинематографиста Склоняются Вдоль и Поперек в Подробных Пророчествах его Печального Будущего

Обсуждается Профессиональный Колледж Хобо[8]

Думаю, пока я лежал в больнице, мама с папой решили, что пришло время поговорить со мною о колледже. Конечно, то был не первый наш разговор на эту тему. В первый раз отец зашел ко мне в комнату, когда я еще учился в началке. На лице его было такое робкое обиженное выражение, какое всегда бывает, когда мама заставляет его сделать что-нибудь неприятное.

– Привет, сынок.

– Привет.

– Сынок, скажи пожалуйста, тебе интересно поездить по разным колледжам на Дни открытых дверей?

– Э-э, нет, не очень.

– О!

– Да, мне не хочется.

– Нет. «Нет знакомству с колледжами». Что же, я понял тебя.

– Да нет.

Папа так рассердился, что я не хочу ехать на День открытых дверей, что немедленно вышел из комнаты и не заговаривал об этом несколько месяцев. И хотя с тех пор над моей жизнью постоянно нависала тень колледжа, пока никто не поднимал эту тему, мне удавалось о ней не думать.

По некоторым причинам я просто не мог сжиться с мыслью о колледже. Как только я пытался о нем думать, у меня пересыхало во рту, жгло в подмышках и приходилось срочно переключать мозг на какой-нибудь другой канал. Обычно это была «Природа в твоей голове». Ну знаете, когда представляешь стадо изящных антилоп, резвящихся в саванне, или каких-нибудь игривых бобров, строящих хатку из веток, а может быть, даже суперсерию про амазонских насекомых, кусающих друг друга не на жизнь, а на смерть. Короче, что угодно, пока не пройдет ощущение, что тебе под мышки запустили рой пчел.

Не знаю даже, почему колледж так меня напрягал. Наглая ложь: знаю прекрасно. У меня ушла куча времени на то, чтобы выстроить свою жизнь в школе Бенсона – нарисовать социальную «карту», проложить по ней пути, позволяющие проскочить незамеченным, – и, в общем, на большее моих талантов шпиона, наверное, не хватит. А колледж намного больше и устроен гораздо сложнее школы, – и при мысли о том, как со всем этим справиться, я впадаю в панику и схожу с ума. Только представьте: большую часть времени вы живете со своими однокурсниками в одной комнате. Как тут стать невидимкой? Как можно быть безликим, безобидным и незапоминающимся, живя с другими парнями в одной комнате? Да там даже не пукнешь. Нужно в коридор выходить, чтобы пукнуть. Или никогда не пукать, но ведь никогда же не знаешь, когда припрет.