Последний воин. Книга надежды - Анатолий Афанасьев

— Чудик! — определила его Варя. — Ты правильно про него говорил, Пашенька, такой и мухи не обидит.

— Конечно, ему далеко до твоего Жоры-капитана.

Они частенько веселились, вспоминая Жору, в их воображении навечно прикованного к туалетному бачку. Но отношения между ними были натянутые. Пашута представил её Спирину невестой, на что Варя мгновенно отрезала:

— Не счесть, сколько у меня этих женихов.

В доме она сразу, не советуясь с Пашутой, заняла маленькую комнату, уютно в ней расположилась, будто век тут жила. В комнатке стояла железная кровать, застеленная стареньким ватным одеялом, и громоздкий комод с резьбой на дверцах. Варя навесила на оконце цветные занавески, найденные в комоде, из большой комнаты притащила два стула и тумбочку, на пол бросила плетёный коврик из сеней — и получилась симпатичная девичья светёлка с претензией на девятнадцатый век.

Пашута в первый же день, не вникая в иные заботы, сочинил письма — одно Раймуну в Прибалтику, другое своей безалаберной московской сожительнице Вильямине.

«Уважаемый хозяин, дорогой Раймун! Спешу сообщить, что дела мои складываются неплохо. Сало удалось продать по хорошей цене — 5 руб. за кило. Его оказалось почему-то меньше, чем мы взвешивали на хуторе. Выручка составила 542 руб. Вас, наверное, удивило, что я отправил деньги переводом, а сам не приехал.

Но тут вмешалась судьба. Она перенесла меня в южные края, откуда и пишу вам это письмо. Подробности сообщать не буду, потому что сам ничего толком не понимаю. Не думайте обо мне плохо, честное слово, милиция тут ни при чём.

Ещё скажу, знакомство с вами было мне приятно, я не жалею о днях, проведённых в вашем доме. Как поживает драгоценная Лилиан? Нашла ли своего мужа? Передайте, что я вспоминаю о ней с уважением и любовью. Пусть не плачет, если муж не объявился. При её красоте и душевности любой настоящий мужчина рад будет стать её бессменным мужем. Эх, видать, упустил я сдуру свою жар-птицу. Но ведь, как говорится, на каждый чих не наздравствуешься. Ты слышишь ли меня, любезная Лилиан?

Не торопитесь продавать хутор, дорогой Раймун, а лучше приезжайте ко мне в гости. Что проку сидеть весь век сычом в дупле. Места тут прекрасные, землица не хуже вашей, а главное, много свободных домов. Их никто не продаёт и никто не покупает, хочешь — въезжай и царствуй. Положение это для меня загадочное, но вы, с вашим проницательным умом, быстро разберётесь во всём. До лета я точно здесь пробуду. Приезжайте, ей-богу! Заодно прихватите мои вещи, какие остались на хуторе, а я верну ваш зипунишко. Если не соберётесь приехать, в чём я почти уверен, черкните пару слов, как нам лучше произвести обмен. У меня ведь там костюмчик почти новый и пальтецо, а переправлять всё посылками выйдет накладно и хлопотно. Так что же делать?

Земной вам поклон и наилучшие пожелания в счастливой трудовой жизни.

Павел Кирша».

Второе письмо далось Пашуте тяжко.

«Любимая Вильямина, котёночек мой! Прости, что долго не давал о себе знать. Не о чем было писать. Сейчас тоже писать не о чем, кроме одного. Когда мы с тобой трагически расстались по моей вине, я тебя предупреждал, чтобы ты подыскивала себе другое жильё. И дал тебе полную свободу действий. Неприлично о таком напоминать, но вынуждают обстоятельства. Дело в том, что квартира может мне понадобиться в любой момент, причём пустая, а ты со своей черепашьей расторопностью будешь ещё три года почёсываться, пока над тобой не закапает. Не сердись на меня, Виля, я же не на улицу тебя гоню, у тебя прекрасная комната на Новослободской, и район хороший. А что соседи капризные и не позволяют тебе вести безумную жизнь, так это, может, и к лучшему, Пора тебе остепениться и подумать о будущем, оно у тебя не за горами.

Теперь, раз уж к слову пришлось, давай выясним окончательно наши отношения. Да, нам бывало хорошо вместе, но любви между нами не было. Чего уж там темнить, не было любви, Вилечка. Не было такой любви, которая людей соединяет, как в судороге, так, что они до самой смерти рук не могут разомкнуть. Но и расчёту не было. Свела нас с тобой скука и взаимное одиночество, захотелось хоть какого-то тепла, вот мы и пригрелись друг возле дружки. И я это твоё тепло, которым ты меня одарила, вовек не забуду. Но потяни мы дальше эту резину, стало бы обоим тошно. Никто из нас не виноват, и каяться нам не в чем. Что было, то прошло. Тебе ещё встретится человек, который полюбит тебя по-настоящему, как того заслуживает твоя нежная душа. Но не будь всё же слишком безрассудна, как это тебе свойственно. Верь не всякому и на ложные посулы не попадайся. Помни, тебе не двадцать лет и даже не тридцать, хотя у тебя ещё всё впереди. Прости меня, любимая Вилька, за эти ненужные советы, но сердце моё болит, когда представляю тебя одинокой, да вдобавок в моей собственной квартире, куда я тебя вселил, надо признаться, по большой ошибке ума.

Прочитав письмо, ты, конечно, начнёшь строить разные догадки и придёшь непременно к мысли, что скорее всего завёл этот кобель себе новую пассию и для неё очищает плацдарм, а меня, несчастную, вышвыривает. Все мужики, дескать, одним миром мазаны. Подумав так, ты ошибёшься, Виля. То есть не во всём ошибёшься, но частично. Скажу правду, потому что лучше тебе узнать от меня, чем от других, да ещё в перевёрнутом виде. Может, ты вообще бы ничего не узнала, но на это надеяться не стоит, мир на самом деле тесен, люди вертятся в нём по кругу и время от времени сталкиваются лбами. В этом я не раз убеждался на горьком опыте. Бывают такие столкновения, что диву даёшься, будто мертвецы из могил вылезают к тебе на свидание. Куда-то меня в сторону занесло.

Короче, полюбил я красну девицу девятнадцати годочков и мучаюсь теперь ужасно, потому как вовсе я ей не пара. Не скажу, что она чересчур невинна, даже напротив, но мне не того от неё надо. А чего — и сам не знаю. Ну и хватит об этом. Как видишь, квартира мне требуется не для утех, а просто хочу иметь уголок, куда можно забиться, как в нору, и повыть там всласть. Пойми меня правильно, дорогая Виля!

С тем и остаюсь преданным тебе человеком, готовым на любые услуги, кроме тех, какие оказывал тебе в дни любви.

Твой Павел».

Письмами он остался недоволен. Особенно вторым. Он не хотел обижать безалаберную Вильямину, а получалось именно так. Он ей указывал на дверь, вдобавок унизил женское сердце признанием в любви к другой. Но он знал, что делал. Иначе от Вильки не избавишься. А вот так, закрутившись волчком от злости, она быстренько состряпает себе подходящего мужчину. Вильямина чудесная женщина, без предрассудков, с открытой душой. Если держать её в ежовых рукавицах, из неё выйдет отличная жена. Но не для него, нет. Зачем обманывать себя. Ему никогда не удавалось выразить свои мысли на бумаге, но про скуку он написал точно. Скучно ему было с самого начала, даже в первые встречи, когда тело изнывало от желания.

Перед тем как лечь, они с Варей, одевшись потеплее, пошли прогуляться. Морозец прихватил землю, снег похрустывал под подошвами. Сразу за плетнём деревенька терялась во мгле. Было так чудно обоим, будто очутились на Марсе.

— Ты о чём думаешь? — спросил Пашута.

— А ты?

— О тебе я думаю, Варя. Болтаемся мы, как две сосульки. А ты даже этого не понимаешь. Зачем вот ты со мной сюда поехала?

— Надо же! Ты же сам сказал, в Москву пока нельзя, Павел Данилович.

Пашута хмыкнул. К чёрту! Какого ответа он от неё ждёт? Девочка несётся по земле перекати-полем, попутный ветерок прибил её к Пашуте. Пусть он и сам не святой, а всё-таки знает, какая у человека цена. И пока он ей это не растолкует, они друг друга не поймут.

А как растолкуешь, коли она глухая. Её слух привык к другой музыке. Он для неё лишь столбик на дороге. Зацепилась, чтобы шею не свернуть. Отдышится, отдохнёт — и поминай как звали.

Варя тронула его за руку.

— Да не майся, Павел. Я тебе обузой не буду.

Они прохаживались по тропке вдоль изгороди, не отходили далеко, словно заблудиться боялись. Уютный домик светил им жёлтым глазом.

— Ты раньше бывала в деревне? — спросил Пашута.

— Нет. Мне здесь нравится. И друг у тебя хороший. Рыцарь печального образа. Жена у него смешная. Почему они не остались поужинать?

— Мешать не хотят. Сенька деликатный. Он думает, у нас медовый месяц.

Варя его толкнула легонько локтем в бок.

— А ты хочешь, чтобы у нас был медовый месяц?

— Зря веселишься, — сказал Пашута. — Тебе здесь не только отдыхать, но и работать придётся.

— Как это?

— А вот так это. На пропитание денежки зарабатывать. Я ведь к тебе в услужение не нанимался. Ты, поди, своими руками копейки не добыла. На подачки привыкла жить.

— Не груби, Павел Данилович. У нас уговора не было, чтобы ты любимой девушке грубил.

Упёрлись в забор, повернули обратно. Хорошо гулялось по тёмной ночи.