Том 2. Бэббит. Человек, который знал Кулиджа - Синклер Льюис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот час в Зените триста сорок или триста пятьдесят тысяч Обыкновенных Людей спали — огромная, неизведанная масса.
В трущобах за железной дорогой молодой человек, полгода тщетно искавший работы, открыл газ и отравился вместе с женой.
В этот час Ллойд Маллэм, поэт, владелец книжной лавки «Хафиз», заканчивал рондо, где рассказывалось, как интересно было жить в феодальной Флоренции и как скучно в будничном Зените.
И в этот час Джордж Ф.Бэббит тяжело повернулся на бок, повернулся в последний раз — знак того, что ему надоело ворочаться без сна, — и решил заснуть всерьез и надолго.
И сразу он погрузился в волшебный сон. Он стоял среди незнакомых людей, которые смеялись над ним. Но он ускользнул от них, он помчался по дорожкам полночного сада, где у ворот ждала его юная волшебница. Ласковая спокойная рука легла на его щеку. Он сразу стал храбрым, мудрым и горячо любимым, ее теплые плечи казались белее слоновой кости, а за гибельными трясинами сверкало смелое море.
8
Главными событиями этой весны для Бэббита были, во-первых, тайная скупка земельных участков в Линтоне для некоторых дельцов из Транспортной компании еще до того, как официально сообщили о продлении линтонской линии трамвая, и во-вторых, парадный обед, который был задуман, как Бэббит со смаком внушал жене, «не только как обычный светский прием, но и как по-настоящему интересная, высококультурная встреча, где будут общаться лучшие умы города и самые изящные и веселые дамы».
Бэббита это настолько захватило, что он чуть не позабыл о своем плане — удрать в Мэн с Полем Рислингом.
Хотя Бэббит был родом из глухого поселка Катоба, он уже поднялся до того столичного уровня, когда принимаешь к обеду трех, а то и четырех человек, и готовишься к этому всего лишь день-другой. Но обед на двенадцать персон, с цветами из лучшего магазина и всем фамильным хрусталем, вывел из равновесия даже Бэббитов.
Целых две недели они изучали, обсуждали и наконец утвердили список гостей.
Бэббит был в восторге:
— Конечно, мы и сами — люди современные, но ты только подумай: принимать в доме такого знаменитого поэта, как Чам Фринк, человека, который какими-нибудь стишками, какими-нибудь рекламами выколачивает свои пятнадцать тысяч монет в год!
— А возьми Говарда Литтлфилда! Вчера Юнис сказала мне, что ее папа говорит на трех языках! — заметила миссис Бэббит.
— Ну, это ерунда! Я сам говорю на трех — на американском, на бейсбольном и на карточном!
— Мне кажется, шутить на эту тему просто неудобно! Должно быть, очень приятно разговаривать на трех языках, — и как это может пригодиться! По-моему, вовсе незачем приглашать вместе с такими людьми этих Орвилей Джонсов!
— Ну, знаешь, Орвиль далеко пойдет!
— Да, понимаю, но — прачечная!
— Конечно, иметь прачечную — совсем не то, что писать стихи или заниматься недвижимым имуществом, не тот класс, но все же Орвиль — малый с головой. Только наведи его на разговор насчет садоводства! Да он тебе каждое дерево назовет, даже по-гречески или по-латыни! Кроме того, мы обедали у Джонсов и должны их позвать! И потом надо же нам посадить хоть кого-нибудь попроще, пусть слушают, когда такие мастера пускать пыль в глаза, как Фринк или Литтлфилд, заведут свою музыку.
— Кстати, милый, я считаю, что тебе, как хозяину, лучше помолчать и послушать, дать гостям возможность тоже поговорить хоть немножко!
— Ах, ты так считаешь? Значит, я все время говорю один? Конечно, кто я такой? Обыкновенный делец! Ясно, раз я не доктор философии, вроде Литтлфилда, и не поэт, так мне, по-твоему, и сказать нечего! Так вот, разреши тебе доложить, что не далее как вчера твой дорогой Чам Фринк подошел ко мне в клубе и стал расспрашивать — что я думаю про акции спрингфилдовского школьного треста. Кто ему все объяснил? Я! Будь уверена, все объяснил! Именно я, такое ничтожество! Он подошел, спросил, а я объяснил! Будь уверена! И он с удовольствием меня слушал, — а ты еще говоришь «тебе, как хозяину»… Знаю свои хозяйские обязанности не хуже тебя, и запомни, пожалуйста…
Словом, Орвилей Джонсов пригласили.
Утром перед званым обедом миссис Бэббит не находила себе места.
— Прошу тебя, Джордж, непременно приходи сегодня пораньше. Помни, что тебе надо переодеться.
— Угу. Смотри, в «Адвокате» пишут, что на пресвитерианском съезде голосовали за выход из Всемирного Совета церквей. Значит…
— Джордж! Ты слышал, что я тебе сказала? Ты должен вовремя прийти домой и одеться!
— Одеться? А я уже одет! Что ж, по-твоему, я хожу в контору в одних кальсонах?
— Я не допущу неприличных острот при детях! Ты должен надеть фрак!
— Ты хочешь сказать — смокинг. До чего мне надоели эти собачьи выдумки, все эти парады, фокусы…
Но через три минуты Бэббит таким тоном буркнул: «Не знаю, стану ли я переодеваться», — что было ясно — переоденется он непременно, и разговор перешел на другую тему.
— А главное, Джордж, не забудь заехать по дороге домой к Веккии и взять там мороженое. У них сломался грузовик, а я не надеюсь, что они доставят мороженое на…
— Ну, хватит! Ты мне уже перед завтраком говорила!
— Но я боюсь, что ты забудешь! Я тут буду весь день мучиться, учить новую прислугу, как подавать к обеду…
— Все твои дурацкие затеи, — нечего было нанимать специальную прислугу из-за одного обеда. Матильда отлично справилась бы…
— …и мне еще надо пойти заказать цветы, расставить их, накрыть на стол, купить соленый миндаль, посмотреть, готовы ли цыплята, приготовить детям ужин наверху, да мало ли что. Нет, ты должен обещать, что заедешь за мороженым к Веккии.
— Ла-аа-дно!!! Заеду, заеду!
— Тебе только надо зайти и сказать: «Дайте мне мороженое, которое миссис Бэббит вчера заказала по телефону», — там, наверное, все готово.
В десять тридцать она позвонила ему в контору, чтобы он не забыл взять мороженое от Веккии.
И тут его неожиданно расстроила неприятная мысль: стоят ли званые обеды на Цветущих Холмах всей этой противной суеты и спешки? Но он раскаялся в кощунственном вольнодумстве, когда поехал покупать все необходимое для коктейлей.
Вот как доставали алкогольные напитки в добродетельные времена сухого закона.
Со строгих прямых улиц заново отстроенного делового центра Бэббит поехал путаными переулками через Старый город, мимо грязных, закопченных складов и амбаров, и дальше в «Рощу», где когда-то действительно был славный лесок, а теперь громоздились трущобы — доходные дома и притоны. По спине у него пробегала дрожь, в желудке ощущался приятный холодок, и на каждого полисмена он смотрел с невинным видом, словно желая показать, как он почитает закон и обожает полицию и как ему хочется остановиться и перекинуться шуткой с постовым.
Он оставил машину за целый квартал от салуна Хили Хэнсона, и все же на душе у него было неспокойно: «Ну, ни черта, если меня видели, подумают, что я тут по делу».
Он вошел в помещение, до странности похожее на все кабаки, существовавшие до сухого закона: та же засаленная стойка, опилки на полу, на стене зеркало в потеках, тот же некрашеный столик, за которым грязный старикашка клевал носом над чем-то похожим на виски, те же посетители, пившие у стойки что-то весьма похожее на пиво, то же ощущение толпы, которое всегда бывает в кабаках, как только в них собирается больше двух человек. Бармен, высокий бледный швед с алмазной булавкой в лиловом галстуке, в упор посмотрел на Бэббита, когда тот неловкими шажками просеменил к стойке и шепнул:
— Я… м-ммм… меня, так сказать, прислал приятель Хэнсона. Мне бы немножко джину…
Бармен посмотрел на него с видом оскорбленного епископа:
— Боюсь, что вы ошиблись, приятель. Мы продаем только безалкогольные напитки.
Он стал стирать пиво со стойки тряпкой, которая сама нуждалась в стирке, и сердито покосился на Бэббита, непрестанно двигая рукой.
Старик, дремавший у столика, умоляюще сказал:
— Оскар, я тебя прошу, послушай…
Но Оскар слушать не стал.
— Да ну же. Оскар, послушай! Ну послушай же!
Дребезжащий, сонный голос пьяницы, приятный запах пивных дрожжей словно загипнотизировали Бэббита. Бармен угрюмо придвинулся к толпе из двух человек. Бэббит подобрался к нему осторожно, как кот, и вкрадчиво попросил:
— Послушайте, Оскар, я хочу поговорить с мистером Хэнсоном.
— На что он вам?
— Надо поговорить. Вот моя карточка.
Карточка была великолепная, гравированная, на ней ослепительно черными и ослепительно красными буквами было обозначено, что мистер Джордж Ф.Бэббит представляет Недвижимость, Страхование, Аренду. Бармен держал ее, словно она весила десять фунтов, и читал так, словно на ней было сто слов. Не теряя своего епископского достоинства, он пробасил:
