Брошенные машины - Джефф Нун

— Что происходит? — спросила Тапело.

— Они нас пропускают. Проезжай.

— Ты уверен?

— Ага.

Но я видела, что лошадь напугана. Она вдруг взбрыкнула и резко дёрнулась, издав страшный звук, даже не ржание, а что-то вообще непонятное.

— Блин, — сказала Тапело.

Лошадь вырвалась. Человеку, который держал её под уздцы, пришлось бросить поводья. Лошадь рванулась вперёд и взвилась на дыбы. Её передние ноги с грохотом опустились на наш капот. Удар сотряс всю машину. Тапело и даже Павлин с криком подались назад, прикрыв лица руками.

— Блядь…

Меня тоже трясло, но когда я взглянула на Хендерсон, я увидела, что её выражение не изменилось. Её лицо оставалось таким же, как и последние несколько миль. Сурово сжатые губы, напряжённый взгляд прямо перед собой. Руки сжимают ручку чемоданчика.

А лошадь, похоже, взбесилась.

И снова взвилась на дыбы.

Тапело свернула на аккуратную маленькую дорожку, что проходила среди небольшого лесочка. Обычная дорога, обычные деревья. Ничего примечательного. Но я никак не могла избавиться от ощущения, что я знаю эту дорогу. Я здесь уже была — раньше. Давным-давно. Когда Анджела была совсем маленькой. Мы с мужем и дочкой поехали отдыхать. И мы здесь останавливались, в этом самом местечке. Мы здесь обедали. Именно здесь, я уверена.

Единственный указатель на этой дороге был густо замазан все той же небесно-голубой краской, но там был рисунок — белая голубка — и надпись.

— Народная республика отдыха и развлечений, — прочитала Тапело. — И что это значит?

— Ну, надо думать, тут все отдыхают и всячески развлекаются, — сказал Павлин.

— Но здесь, наверное, есть мастерская, где нам починят машину. Слышишь, Бев?

— Ты её лучше не трогай.

Хендерсон сидела, сгорбившись и сцепив руки в замок. Она смотрела в окно, отвернувшись от всех, и мне было неловко смотреть на неё, и ещё почему-то мне было стыдно, и во рту ощущался неприятный привкус.

— Хотите, останемся здесь до завтра.

— Нет, Марлин, — сказал Павлин. — Только не здесь.

— Я хочу отдохнуть.

— Починим машину и сразу поедем дальше.

— Марлин надо принять лекарство, — сказала Тапело.

— Нам всем надо принять лекарство, — сказал Павлин. — Господи, ну и денёк.

Тапело притормозила.

— Что тут ещё?

Дорогу перегораживал низкий шлагбаум, рядом с которым стоял молодой человек в синем комбинезоне. Тапело остановила машину, и Павлин заговорил с молодым человеком через открытое окно.

— Привет.

— Привет. Меня зовут Пол. Как у вас, все хорошо?

— Вполне.

— А что с вашей машиной?

— Плохо ей, Пол. Очень плохо.

Молодой человек не ответил. То есть ответил, но явно не в тему. Глядя на нас ясным взглядом, он произнёс бодрым голосом, очень культурно и вежливо:

— У вас есть, что декларировать?

— Ни хрена у нас нет.

Молодой человек моргнул и записал что-то на бланке, прикреплённом к дощечке, которую держал в руках.

— Позвольте напомнить вам, — сказал он, — что у нас тут развлекательный комплекс для отдыха. У нас разрешаются только самые высокопробные развлечения.

— Да без проблем, — сказал Павлин. — И сколько?

— Прошу прощения?

— Сколько вся эта радость стоит?

— Вам развлечение на всю ночь или разовое, краткосрочное?

— Нам краткосрочное.

Молодой человек назвал цену.

— Что? — сказала Тапело. — Тут надо платить, чтобы проехать?

— Все нормально, — сказал Павлин.

Он пошарил по полу у себя под сиденьем и достал шоколадный батончик.

— Вот, Пол, держи. Я думаю, этого хватит.

Молодой человек на секунду нахмурился. Посмотрел на батончик в яркой обёртке, потом — на Павлина. Потом — опять на батончик. И его лицо вновь озарилось улыбкой. — Да, сэр, большое спасибо. Надеюсь, вам тут понравится.

— Я даже не сомневаюсь, — сказал Павлин.

— Что с ним такое? — спросила Тапело шёпотом.

— Перегрузился «Просветом».

Вот так оно все и бывает. Шлагбаум поднялся, и мы поехали дальше.

Мы медленно ехали по огромной, переполненной автостоянке, разбитой вокруг главного корпуса. Флаги народной республики отдыха и развлечений были повсюду. На столбах, на растянутых над стоянкой канатах. Белая голубка на голубом фоне. Та же эмблема присутствовала и на холщовых навесах, защищавших машины от солнца.

Между рядами машин располагались ларьки и киоски, где продавали еду и всякую мелочёвку. Люди бродили по торговым рядам или сидели на раскладных стульях: читали и разговаривали друг с другом. Среди киосков носились дети. Тут же бродили собаки. Двое мужчин средних лет, похоже, затеяли драку, но никто не обращал на них внимания. Это была вялая драка, ленивая и беззлобная.

Где-то играла музыка. Несколько человек танцевали прямо среди толпы, прижимая к себе партнёров. Были там и такие, кто танцевал в одиночестве: сам по себе или с воображаемым партнёром.

— Что-то я не понимаю, — сказала Тапело. — Кто эти люди? Что они здесь делают?

— Они здесь живут, — сказал Павлин. — В вечном передозняке.

Что-то ударилось в бок машины, в дверцу с моей стороны. Маленький мальчик прижался лицом к стеклу. А потом Хендерсон тихо вскрикнула. Ещё один мальчик, с её стороны. Точно такой же, как первый. Одно лицо. Одно лицо, повторенное дважды. Два одинаковых мальчика. Близнецы. И куда ни глянь — та же улыбка, то же безмятежное выражение, тот же застывший взгляд, что и у парня на въезде, — и у этих мальчишек, и у всех остальных.

— Сомнамбулы, — сказал Павлин. — Дешёвый порошок. Холодный транс; передозировка плохим «Просветом».

Восприятие обостряется настолько, что сознание «улетает» в другую реальность, не то чтобы оторванную от мира, но так или иначе обособленную.

Мы доехали до заправки, где была мастерская, и улыбающийся механик назвал нам цену за проверку, ремонт и бензин.

— В общем, займись, — сказал Павлин. — Только быстро, ага?

Я заплатила механику, на этот раз настоящими деньгами. Павлин обернулся к нам.

— Беверли. Мы приехали. — Хендерсон ничего не сказала, она просто взглянула на Павлина, и тот, подождав ещё пару секунд, добавил: — Можно пока погулять. — Он повернулся обратно к Тапело. — Девочка, сколько время?

— Время? Да, время. Марлин…

Я передала Тапело её сумку. Она достала часы.

— Два часа. Самое начало третьего.

— Нет, — сказал Павлин. — Мне надо точно.

— Четыре минуты третьего.

— Ещё точнее.

— Два часа, четыре минуты и двадцать пять секунд.

— Хорошо.