Сытый мир - Хельмут Крауссер

Уж не меня ли он там искал? Нет, это я себе навоображал. Чепуха! Но почему он не выпустил из меня воздух прямо у источника «Нептун»? Возможно, ему доставляет извращённое удовольствие охотиться за мной. Психопаты очень обидчивы. Возможно, я сказал нечто такое, что обгадило всё его лабильное мировоззрение. Наверное, причина в этом. Никакой другой я не могу себе представить.

Юдит заглядывает мне через плечо. Я вздрагиваю.

— Эй, где ты пропал, я тебя уже ищу! Что?! Неужели ты читаешь эту газету!

— Только раздел спорта. Отслеживаю результаты игр.

— О-е! Ты всерьёз интересуешься футболом?

— Ну, немножко.

— И что? Твоя команда выиграла?

— Э-э… да-да, шесть-ноль, идём, нам пора наверх!

— А что там?

— Сейчас увидишь.

Мы поднимаемся на лифте. Две трети сидячих мест в планетарии уже заняты. Свет медленно гаснет.

Планетарий — круглое помещение со сводчатым потолком, который целиком затянут полотном-экраном. По кругу-горизонту возникают силуэты Мюнхена. Сперва перед нами разыгрывается картина захода солнца. Вот появляются звёзды. Голос из громкоговорителя ведёт поучительный рассказ о космосе. Юдит заворожённо смотрит вверх. И настолько отвлекает меня от познавательной лекции, что я придвигаюсь к ней и едва не касаюсь губами её затылка. Но я не осмеливаюсь сделать это. Сколько лет уже я не был так близок к нежности, как сейчас. Надо соблюдать осторожность. Подождать. Быть сдержанным.

Юдит раскрывает рот, чтобы туда поместилось побольше удивления. Я тоже открываю рот. Половина космоса силится доказать нам нашу мизерность. Руки у меня дрожат. Мне плевать на космос. Сколько ватт в одной звёздочке? Неужто всё это правда? Надо быть осторожным и строго различать онанизм и действительность. Не путать одно с другим. В любом случае это справедливо. Если пророк не идёт к оргазму, то оргазм идёт к пророку. Я рад. Над нами проплывает серп искусственного месяца, на повышенной скорости преодолевая расстояние от од ного конца помещения до другого. Нам показывают созвездия, проводят линии, объясняют, что такое зенит и надир. Я мало чего улавливаю. Когда наконец-то восходит солнце, зрители аплодируют, пребывая под сильным впечатлением от космоса.

Я в это время думаю совсем о другом. Нет, ни о чём таком свинском, боже упаси. Я думаю о том, что Ирод ведёт на меня охоту. Поэтому мне не следует держать Юдит около себя. Это было бы слишком опасно. Или не так? С другой стороны, может, он уже наблюдает за нами. Ведь я понятия не имею, как он выглядит. Если он уже знает про неё, тогда, наоборот, было бы необдуманно оставлять её одну. При мне она в большей безопасности. Ирод. От этого чмо можно ожидать чего угодно. Мне надо бы обзавестись оружием.

Юдит спрашивает:

— Здорово, правда?

— Да, конечно, — говорю я.

— Тогда почему у тебя такое угрюмое лицо?

— Не обращай внимания.

Мы останавливаемся у доски с планом музея. Сколько этажей! Сколько отделений! Оптика, самолёты, химия, физика, механика, судостроение, туалеты. Много натворило человечество. Всё не объять. Это потребовало бы не одного дня.

— С меня на сегодня хватит, — говорит Юдит.

— Хорошо. Что касается меня, то я вообще не люблю музеи.

— Знаешь, куда мы сейчас отправимся?

— Куда?

— В какой-нибудь пивной парк! Такая дивная погода. Ты знаешь какой-нибудь хороший?

Итак, я авансирован в качестве гида.

— Да здесь на каждом шагу пивные парки. Чем же ты занималась последние недели, если даже не заметила этого?

— Я подолгу просиживала в кино. Показывают только дурацкие фильмы.

Хм. Надо подумать. Тут мне в голову приходит кое-что.

— Но придётся ехать.

— Нет проблем.

— А для меня есть проблемы. Я однажды затеял ссору с охранником в метро. С тех пор эти ребятки меня разыскивают.

— Ты что, побил этого беднягу?

— Ну что ты, если бы я его побил, давно бы не гулял живой!

— Классно! Просто классно!

Мы ещё ненадолго останавливаемся на музейном мосту и смотрим на медленную воду, в которую прибрежные ивы свесили свои ветви. Пивной парк. Хорошая идея. Давно хочется залить в себя какой-нибудь жидкости. В самый раз сейчас, когда в моей жизни такая неразбериха. Всё смешалось и перепуталось.

Юдит дружелюбно улыбается мне.

Вот уже лет пятнадцать, как я поэт. На мои чувства насажены фильтры и шаблоны, касающиеся формы. Всё чувствование и восприятие давно превратилось в рядовую рутинную работу. Я ещё только смотрю на явление — и уже перевожу его на язык поэзии, выбираю возможности для обработки. Юдит. Из какого фильма она ведёт своё происхождение? И чем этот фильм кончается? Меня пронизывает похотливое желание. Разве это хорошо? Разве не надо его придушить? Или, может, следует распуститься? Попасться на удочку? Или ретироваться? И какого типа Юдит — типа А, Б или В? Или Д? Слишком много мыслей. Надо уже напиться, чтобы дать мыслям отдых. Пиво значит для меня сейчас то же, что мягкая кровать для утомлённого путника. Но в пиве нет женщины, разве что залетит в кружку муха женского рода. Я больше не хочу влюбляться. Никогда. Это ад. Самое лучшее — попробовать её соблазнить, сорвать её как можно скорее, как цветочек, пусть бы это произошло, но без больших усилий…

Мы спускаемся на эскалаторе вниз, в метро, и едем. Остановка «Ворота Изара». Мариен-плац. Главный вокзал. Потом поезд снова едет под землёй, по туннелю.

— У тебя есть подруга? — спрашивает она.

— Нет.

— Как же ты живёшь?

— Дрочу уже два года.

— Тебе ещё не надоело?

— Девочка, ты хочешь свести меня с ума? Ведь не собираешься же ты подставить мне свой лоток через четыре часа после знакомства? Нет. Ты только говоришь об этом с такой дерзостью, а потом будешь удивляться, если…

Она быстро поцеловала меня в щёку.

Ну, подождём. Конкретное абстрактнее, чем абстрактное конкретно, и крысы тоже стареют, а крокодилы никогда не кончают с собой и так далее…

У Лайма мы выходим, прокашливаемся через туннель, полный выхлопных газов, и двигаемся в сторону Оленьего сада. Это некая смесь из пивного парка и зверинца, в детстве я тут часто бывал.

Мы идём через автомобильную стоянку, через кусты, и перед нами открываются ухоженные лужайки, на которых люди группами играют в мяч — кто в волейбол, кто в футбол, кто просто так. Рядом на бетонных площадках установлены теннисные столы. С холма скатываются дети. Радостные возгласы. Киоск с мороженым и игровая площадка. Дальше — ограда из широких штакетин, выкрашенных в зелёный цвет. За оградой — олени, оленихи и оленята. А ещё дальше — собственно пивной парк, битком набитый посетителями. Коричневые павильоны для продавцов и длинные столы, выкрашенные охрой. Юдит того и гляди лопнет от радостного возбуждения.

А вон там крутится старомод ная детская карусель, на которой я дважды катался, правда очень давно. Здесь своеобразное освещение. К свету дня примешиваются дубы и каштаны и застрявшие в их ветвях воздушные шары.

Я иду взять две кружки пива. Говорят, пивные парки делают Мюнхен. Это не так. Места красивые, ничего не скажешь. Но как часто они — загоны для глупой толпы, которая изображает из себя детей природ ы. Они громко горланят, отовсюду доносится боевое баварское ржание. Не священное место, о нет. Ветер доносит до меня их свинство. Они перешучиваются, якобы шёпотом. Пятеро грубых весельчаков пялятся на Юдит. «Здравствуйте, я из мандолизного сервиса, вы заказывали язык?» Юдит пропускает это мимо ушей. Или просто не слышит. Я приношу от стойки две кружки пива и тащу Юдит подальше от скамеек, на лужайку, потому что помимо этих болтунов много лишнего шума производит странная траурная компания — вроде бы собравшаяся на поминки, она предаётся утешению так окрылённо, как будто они только что закопали своего злейшего врага. Даже женщина с вдовьей вуалью хихикает.

Древний старик в белом рабочем халате тащится по гальке и собирает пустые пивные кружки. Пахнет рыбой, жаренной на шампурах. Я хочу есть, но цены здесь начинаются от шести марок за паштет, а я уже почти на бобах.

Итальянец с корзиной лавирует между рядами, кричит:

— Макароны, престо-престо, кто желает макароны?

Нет больше никакой надежды.

Я извратил завет мира и объявил себя извлекающим из этого выгоду.

Юдит лежит на траве, согнув колени. Какой-то жучок прыгает ей на голову. Пивные кружки с их золотыми глазами и пеной у рта, в них есть что — то примирительное. Пена так же благословенна, как шум океана или Божьи облака на небе. На детской площадке стоит большой деревянный слон, по его хоботу дети скатываются, как с горки. Получая от этого удовольствие. Слон молча терпит. Нет больше никакой надежды.

— Если быть честной, я рада, что встретила тебя…

Я отвечаю, что меня это тоже радует.