Я тебе изменяю - Амелия Борн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее сын… ее Глеб. Губы задрожали, пересохшие глаза увлажнились от подступающих слез. Как вышло так, что ее мальчик настолько отдалился от нее, настолько пересчитал с ней считаться?..
Это было невыносимо. Нестерпимо. Невозможно…
Она отдала ему всю свою жизнь. Все силы, все время. Все, что у нее вообще было. Просто не могла по-другому, просто не видела иной цели в жизни, как обеспечить сыну все лучшее, все необходимое…
Он стал ее смыслом. Стал целым миром, когда его отец, Андрей, так неожиданно, так шокирующе разбился, когда ехал на очередной вызов в карете скорой…
Он спасал людей, но никто не смог спасти его самого. Римме казалось в тот день, что вместе с ним умерла и она сама. Что больше незачем жить, незачем дышать…
А потом Глеб подполз к ней, дернул требовательно за рукав… и она словно вышла из затяжной комы. Она поняла, что у нее еще есть задачи на этом свете. Что она нужна своему сыну. Что в нем – продолжается жизнь так рано и несправедливо ушедшего мужа, что именно ему она может отдать всю ту любовь, что у нее осталась…
Глеб достался ей тяжело. После многих неудачных попыток, после мучительных, заставляющих умирать самой понемногу с каждым разом, выкидышей. И вдруг – чудо. Настоящее чудо, которого уже не ждала, не надеялась…
Она выстрадала этого ребенка, вымучила каждой частичкой души и тела. Она едва не отдала богу душу, производя его на свет, помнила до сих пор ту адскую боль, что разрывала ее тело, помнила, как долго ее латали после, и могла лишь удивляться, что вообще выжила…
Ради сына она трудилась на нескольких работах сразу. Страшное время – девяностые, вынуждало крутиться из последних сил, чтобы суметь дать своему ребенку то, в чем он нуждался, чтобы он был не хуже других… И при этом она старалась, чтобы он никогда не ощущал себя одиноким. Как бы ни устала, как бы ни умирала, как бы плохо себя ни чувствовала – она находила для него время. Она не позволяла ослабнуть той близости, что всегда между ними была. И стала еще сильнее с того момента, когда они остались вдвоем…
Она так и не устроила свою личную жизнь, не желая травмировать Глеба присутствием в доме постороннего человека. Не желая предавать мужа и все, что их связывало. Даже теперь, пусть только в ее памяти…
И все, чего она хотела – это чтобы Глеб был счастлив. И Римма была полностью убеждена, что человеком, который способен дать ее сыну все лучшее, была вовсе не Оля.
Оля… она другая. Она не как Римма, она не смогла бы раствориться в Глебе и посвятить ему всю свою жизнь. А ее сын заслуживал полной отдачи – она ведь столько в него вложила…
И хотела, чтобы с ним рядом была та, что сумеет это оценить.
Датчики тревожно запикали что-то на своем, медицинском, и в палату мгновенно ворвалась медсестра.
– Что случилось? – поинтересовалась она, тревожно глядя на показатели. – Вам нельзя нервничать…
Нельзя нервничать… как Римме было объяснить ей, что ее сердце, еще живое и бьющееся, было безнадежно при этом мертво?.. Убито жестокостью того, кому посвятила свою жизнь…
– Мой сын… – пробормотала без особой надежды, сама не веря в то, что Глеб может быть рядом.
– В коридоре, – откликнулась медсестра и Римме показалось, что мир вновь обрел краски…
Видя надежду на ее лице, женщина нахмурилась и словно бы неохотно проворчала:
– Вообще-то визиты к вам запрещены, но если ненадолго…
На глазах снова выступили слезы. Ей хватит и взгляда, и словечка… лишь бы просто знать, что сын не бросил ее. Что больше не злится… не ненавидит.
Он вошел в палату: высокий, красивый и… безумно усталый. Материнское сердце сжалось от осознания, что Глеб провел здесь всю ночь. Наверно, не то, что не спал, а даже и не поужинал сегодня…
Он медленно пересек палату, взял ее руку в свою…
– Мама…
Одно это слово – и в нее словно влили новые силы, вернули смысл дышать…
– Прости меня, мама… я не хотел.
Она слабо сжала его подрагивающие пальцы, только теперь заметив страдание, застывшее на его лице, исказившее красивые черты…
– Я знаю… знаю.
Сколь многое она готова была вытерпеть, сколь многое простить за одно лишь это «мама»…
– Что-то не так? – поинтересовалась, заметив, что сын, казалось, был рядом, но вместе с тем – словно бы и не здесь вовсе.
Он поморщился, покачал головой, словно не был уверен, что стоит заводить об этом речь. Но в итоге все же спросил:
– Ты звонила Божене, мама?..
– Когда? – не поняла вопроса Римма.
– После того, как… после всего этого. Она приезжала сюда, но я ее не звал.
Римма невольно улыбнулась: о ней не забыли, о ней волновались…
– Не звонила. Но ты просто подумай, какая она хорошая девочка! Не то, что Оля…
Она допустила ошибку: Римма поняла это в тот момент, когда лицо сына обострилось, сделалось жестче и неприступнее…
– Оля тоже приезжала, мама…
– Вот как…
Глеб резко отвернулся, словно желая скрыть от нее свои эмоции, фальшиво-ровным тоном признался:
– Они пересеклись… здесь. И Оля ушла.
Он снова повернул к ней свое лицо, уже не в силах скрывать эмоций, казаться сильным…
– Я не знаю, как мне вернуть ее… мама.
Он сказал это так обреченно, так отчаянно, так беспомощно… Сердце Риммы дрогнуло: она впервые в этот момент усомнилась в том, что все делала правильно…
Ее мальчик был несчастен. И эта женщина всему виной…
Или все же виновата была не только Оля?..
