Цену жизни спроси у смерти - Сергей Донской

– Нашли этих юных натуралистов? – спросила Лиля лишь для того, чтобы не молчать. Ее ладонь стиснула прихваченный пакетик, как волшебный талисман.

– Они уже выехали из гостиницы. – Голос Громова прозвучал глухо.

– Вы будете их искать?

– Тебе лучше не знать, что я буду делать, девочка. Забудь эту историю.

– И Милену забыть?

– Ее – так в первую очередь.

Лиля хотела спросить почему, но вместо этого капризно пожаловалась:

– Холодно. Иди ко мне, Громов. – Ее голос сорвался на ломкую хрипотцу.

Он никак не отреагировал на то, что она перешла на «ты». Просьбу приблизиться тоже пропустил мимо ушей. Неподвижно стоял в дальнем конце комнаты, напоминая безликую тень на светлых обоях. «Истукан», – сердито подумала Лиля. Ей казалось, что нетерпеливо напрягшиеся соски приподнимают тяжелое покрывало. Проведя холодной, как лед, рукой по такой же холодной груди, она отправила ее туда, где сосредоточился весь жар ее тела. Ощущение было такое, словно ладошка накрыла тлеющий уголек.

– Иди сюда, – повторила она шепотом. – Пожалуйста.

– Тебе нельзя здесь оставаться.

Лилины щеки, которые еще мгновение назад были прохладнее мрамора, вспыхнули:

– Это потому, что я проститутка, да?

– Нет, – буркнул Громов. – Я никогда не имел обыкновения выяснять у женщин, являются ли они проститутками. Все равно я ни одной ни разу не платил. Наверное, я старомоден в этом вопросе, но в моей молодости очень популярной была песня «Любовь не купишь», и она мне всегда нравилась.

– Я не прошу у тебя денег, – тихо сказала Лиля. – Не надо покупать мою любовь. Возьми ее так.

Громов включил бра, расположился за столом спиной к ней и выпил. Для чего он это делал, было совершенно непонятно. Все равно в его голосе до сих пор не проскользнуло ни одной нетрезвой интонации, а в движениях – даже намека на неуверенность. Еще около минуты Лиля видела перед собой только спину Громова, а потом он развернулся к ней лицом и слово в слово повторил сказанное ранее:

– Тебе нельзя здесь оставаться.

– Но почему? Что я такого сделала?

– Просто ты живешь в это время, в этой стране. Вот и вся причина. – Помолчав, Громов спросил: – У тебя есть какие-нибудь родственники за пределами России?

– Ну, брат живет в Севастополе, – неохотно призналась Лиля. – А что?

– А то, что ты должна немедленно к нему уехать. Прямо сейчас.

– Еще чего! И нечего мне приказывать! Тоже мне, ангел-хранитель выискался! – Смерив Громова негодующим взглядом, Лиля прошипела: – Святоша!

Демонстративно отбросив покрывало, она прошлепала босыми ногами к стулу, сгребла в охапку все свои вещи, вернулась на кровать и принялась одеваться, начав с босоножек. Этот демарш должен был доказать проклятому истукану по фамилии Громов, какую ошибку он совершает, отвергнув Лилю. Покончив с обуванием, она встала и стала задумчиво вертеть перед собой маечку-топик, как бы выискивая, где у нее зад, где перед. Ее подбородок был при этом вызывающе вздернут, но она знала, что до утра проплачет в подушку. И слезы ее будут злыми, жгучими. Очень горько глотать такие слезы в полном одиночестве.

– Хочешь, я разыщу тебя в Севастополе? – неожиданно спросил Громов.

– Что? – Лиля оторопела.

– Я разыщу тебя в Севастополе, девочка.

Девочка. Он не впервые назвал ее так, но на этот раз нехитрое словечко заставило ее сердце заколотиться сильнее. Девочка! Это надо же! Удивительное дело, но в этот момент Лиля, вся тертая-перетертая, судьбой не раз битая и оттого не по годам ушлая, неожиданно для себя поверила этому человеку. Вернее, так: ей ужасно захотелось ему поверить. Не имело значения, говорит ли он правду. Скорее всего – нет. Вероятно, он просто лгал, чтобы поскорее выпроводить Лилю из города по известной только ему причине. Но когда ты чувствуешь себя маленькой заблудившейся девочкой, ты готова верить любым обещаниям и ласковым словам. Лишь бы не испытывать страх и одиночество.

– Сейчас я запишу адрес… И телефон. – Она метнулась к столу, но была остановлена насмешливым предположением:

– Может быть, сначала все же стоит одеться?

– Ой, извините.

Лиля сама не заметила, как опять перешла с Громовым на «вы»… Как оказалась одетой с ног до головы, сидящей на том самом месте, где недавно поняла, что не в состоянии взять и расстаться с этим странным человеком… Она казалась себе щепкой, подхваченной стремительным потоком. Ее несло куда-то, а куда именно – разбираться не было ни времени, ни желания.

– Домой не заходи, – деловито произнес Громов. – Домой теперь тебе нельзя.

Лиля машинально кивнула, но тут же опомнилась:

– А деньги? У меня при себе одна мелочь.

Громов раскрыл бумажник:

– Много дать не могу, но на дорогу и на первое время тебе хватит… Вот, держи. Здесь тысяча рублей и сто пятьдесят долларов.

Протянув руку за деньгами, Лиля отдернула ее, словно обжегшись. Такой простенький и привычный жест вдруг сделался невозможным.

– Не кокетничай! – прикрикнул Громов, очевидно, поняв, что происходит в Лилиной душе. – Бери деньги. Считай, что это государство о тебе позаботилось.

– Государство! Можно подумать! От него дождешься!

– Ну, я от лица государства. Какая разница?

– Большая, – тихо сказала Лиля, пряча деньги в косметичку. Сторублевки она дважды перетянула зеленой резинкой, чтобы не валялись как попало среди содержимого, а доллары сложила квадратиком и сунула в кармашек. Там же хранился ее заветный талисман – морской камешек с дырочкой посередине. «Куриный бог», которому она иногда поверяла свои желания. Сначала Лилю подмывало спрятать туда же неиспользованный презерватив, но она решила, что это будет не лучшее напоминание о самой странной ночи в ее жизни. Она незаметно выбросила пакетик в урну и мысленно пожелала себе, чтобы ей больше никогда не пришлось пользоваться подобными штуковинами, которые разделяют мужчин и женщин даже в моменты их наиболее полного сближения.

– Теперь звони на вокзал, – велел Громов. – Тебе нужен ближайший поезд до Ростова. Там сделаешь пересадку и покатишь к брату в Крым.

Лиля послушно набрала номер справочной, выслушала телефонную скороговорку и доложила:

– Отправление в два сорок пять. Посадка начинается за тридцать минут.

– Лучше не придумаешь. – Громов ободряюще улыбнулся. – Теперь вызывай такси.

– Да я и так доберусь, – возразила Лиля. – Любой частник домчит меня до вокзала за десять минут. У меня… У нас еще есть время.

– Вызывай такси, – повторил Громов в уже привычной ему манере пропускать мимо ушей то, что он не считает нужным слышать. – Уточни номер машины, это очень важно. Когда выйдешь, садись только в ту, которую тебе сейчас назовут.

Лиля покорно выполнила новое задание. Правда, все усиливающаяся сумятица в голове помешала ей как следует вникнуть в сказанное диспетчершей. «Жигули» какой-то там модели. Кажется, красного цвета. Чтобы не показаться Громову бестолковой дурехой, она не стала вдаваться в эти подробности. Отрапортовала только наигранно-бодрым тоном:

– Ваше приказание выполнено, товарищ полковник!

– Товарищ полковник… – Он усмехнулся, но лицо его от этого веселее не стало, наоборот, потемнело. И не тень, падающая от света бра, была тому причиной. – Всех товарищей, девочка, давно в расход пустили. – Громов встал, прежде чем угрюмо закончить: – Одни господа остались.

Лиля тоже выпрямилась во весь рост и стояла напротив, ожидая неизвестно чего. Рука Громова неожиданно потрепала ее по волосам, легким касанием огладила щеку.

– Когда обещали подать машину?

– Через пять минут, – ответила Лиля упавшим голосом.

– Тогда тебе пора. Иди. Севастопольский адрес – вот он. – Громов взмахнул перед ее глазами листком бумаги и вернул его на стол.

– Я буду ждать? – Лиля намеревалась сказать это утвердительно, а получился какой-то неуверенный вопрос.

– Конечно. – Он легонько подтолкнул ее к двери. – Обязательно жди. Зачем нам еще жизнь дана, как не для того, чтобы ждать?

– Ждать чего?

– Лучших времен, чего же еще? – Громов улыбнулся так невесело, словно лично он смертельно устал от этого ожидания. – А теперь ступай, девочка. С богом.

Очутившись в пустом гостиничном коридоре, Лиля закусила нижнюю губу, чтобы не разреветься до того, как уткнется лицом в первую попавшуюся подушку.

По мрачному тону Громова, по серьезному выражению его глаз она догадывалась, что дела ее очень и очень плохи. Но главная беда заключалась в том, что она уезжала, а ей еще никогда в жизни так сильно не хотелось остаться.

Только втиснувшись на переднее сиденье «жигуленка» морковного цвета, лихо подкатившего прямо к лестнице, Лиля поняла, что порядком наклюкалась сегодня. С горя или на радостях? Она и сама не понимала как следует. Ни-че-го-шень-ки не понимала. Как говорила покойная мама про такое состояние: в голове пусто, зато на сердце густо.