Игры морока - Екатерина Белецкая

Ладно, про это позже.

Вернемся к кабинету.

Итак, что получается?

А получается полная несусветная чушь, которую, находясь в здравом уме и твердой памяти, объяснить невозможно вообще ничем. Потому что ничего не сходится и не работает.

Брид шевельнулся у него на руках, слабо всхлипнул.

– Спи, – шепотом приказал ему Ит. – Все в порядке. Спи.

– Он как?..

– Он так же. Спи, сказал. Тебя укрыть?

– Не знаю… – Брид снова всхлипнул. – Ему точно не хуже?

– Нет. – Ит отрицательно покачал головой. – Хочешь, сам посмотри.

Брид привстал, с тревогой посмотрел на Тринадцатого.

– Ну, убедился? Слушай, давай ты пока что во втором кювезе поспишь, а? – попросил Ит. – А то мне кровь идти сдавать.

– А с ним кто будет?

– Фэб будет, он подойдет сейчас. Правда, поспи. – Ит погладил Мотылька по голове. – Кир два одеяла купил, возьми одно и отдохни хоть немного.

– Я боюсь, – признался Брид после секундного молчания. – Не уходи далеко, а?

– Не уйду, – пообещал Ит. – Я все время буду рядом. Клянусь.

06. Городские легенды

Инфекционное отделение, в котором находился Тринадцатый, было хорошо отдалено и изолировано от основного, но для рауф с их замечательным слухом расстояние в двадцать пять метров значительным не являлось.

Сейчас Ит стоял рядом с кювезом и прислушивался к тому, что творилось в дальней части коридора. А творилось там такое, что хотелось заткнуть уши ватой, чтобы этого не слышать.

В больнице они пробыли уже больше недели, и, по словам Жени и Фэба, Тринадцатый начал потихонечку выбираться. С аппарата его пока что снимать не планировали, но он стал приходить в себя, общие показатели постепенно улучшались, да и выглядел он теперь вполне пристойно. Вскоре, правда, выяснилось странное обстоятельство – спокойно себя Тринадцатый чувствовал только в присутствии Ита, ну в самом крайнем случае – Скрипача. Даже с Фэбом он начинал нервничать, несмотря на то что держали его пока что на седативных препаратах. В результате Ит, Скрипач, Брид и Фэб просто переехали к нему. Ит и Скрипач в этом, кстати, ничего криминального не видели, для них такое было не в первый раз.

Фэб за прошедшую неделю очень изменился – Скрипач потом потихоньку сказал, что Фэба, кажется, «включили». От его всегдашней робости и нерешительности не осталось и следа, он начал вести себя уверенно, властно, словно обстоятельства, в которые они попали, вывели его на какой-то новый уровень… или же заставили вспомнить о том, кем он, Фэб, был в далеком прошлом.

Ри и Кир приезжали два раза в день, утром и вечером – они бы приезжали чаще, но Фэб не позволял. Когда картина стала улучшаться, он признался Иту, что не хотел «нагнетать», Ри и так страшно нервничает, и не следует его лишний раз травмировать.

Сейчас был день, самое рабочее время, и в коридоре – орали.

Боже, как там орали…

Ит знал эту историю, которая началась позапрошлой ночью, и хоть слушать не хотел, все равно поневоле прислушивался.

Кошмар.

…В отделении этажом ниже позапрошлой ночью родился ребенок с анэнцефалией. Это уже было само по себе событие из ряда вон выходящее, но то, что началось дальше, даже для повидавшего многое Ита стало откровением.

Несчастную девочку, практически полностью лишенную головного мозга, перевели в детскую реанимацию, к Евгении. То, что дело – полный швах, было ясно с первой минуты, такие дети не выживают никогда, но, разумеется, врачи стали делать все что положено.

Одной анэнцефалией дело в данном случае, конечно, не ограничивалось – пороков развития у ребенка оказалось столько, что ни о какой жизни не могло быть и речи. Врачи тем не менее шли до конца, хотя видели всю бесперспективность своих действий.

К сожалению, спасти младенца, лишенного мозга, невозможно – и теперь девочка угасала. Ведущий врач больницы прочла дело и тут же подписала отказ от проведения дальнейших мероприятий.

Сейчас в коридоре мать анэнцефала и Евгения «обсуждали ситуацию».

– Веселова, не надо мне играть тут спектакли. – Голос Жени не предвещал ничего хорошего. – Вы видели заключение. Мы ничего не можем больше сделать. Простите.

– Чего вы ничего не можете сделать?! Мне что, еще рожать?! Вы мне эту полечите! Хорошая же девочка, да как вы смеете… маленькую такую… отключать… – Женщина заплакала, но, видимо, у Жени был большой опыт в таких делах.

– На жалость вы можете не давить. Вы сами добровольно отказались от ультразвукового обследования и родили в результате ребенка с аномалией, несовместимой с жизнью.

– Так вредно обследование для ребеночка! И для мамы вредно!

– Веселова, хватит! – В голосе Жени послышалось негодование. – Признайте тот факт, что вы пролетели мимо трехкомнатной квартиры, и перестаньте ломать комедию! Вам жалко ребенка? Вам?! Да вы только через наш роддом двоих родили, не считая первого, и я что, по-вашему, не видела детей, которых отец приводил?! Они грязнее грязи, нечесаные, забитые! Что вы сейчас давите на жалость, для кого это все?!

– Полечите мне девочку мою! Что вы ее убиваете?!

– Я никого не убиваю!

– Нет, убиваете. – Женщина снова захныкала. – Убиваете вы девочку мою… Я на вас напишу! Напишу, так и знайте!..

– Пишите куда хотите.

– Сговорились, твари, чтобы девочку мою убить!

– Сударыня, послушайте, – вдруг раздался голос Фэба. Видимо, он сидел рядом и до поры молчал, но тут решил вмешаться. – Вы сейчас ошибаетесь. Понимаете ли, в чем дело… Уважаемой Евгении как раз, наоборот, очень жалко вашу девочку. И вас жалко.

– Этой-то суке?!

– Ну зачем вы так. – Фэб усмехнулся. – Девочка ваша ничего, кроме боли, испытывать не может. Дышать сама она вообще никогда не сможет. А если за нее будет дышать машина, она продержится… ну, неделю. А потом все равно умрет. И вы что, хотите мучить ее эту неделю? Ее невозможно вылечить. Вы хоть понимаете, что с ней?

– С головкой там что-то не то.

– С головкой… Сударыня, головки-то у нее и нет. – Фэб вздохнул. – Есть нижняя челюсть, нос и глаза. А головки нет.

– А что ж у нее вместо головки? – испуганно спросила женщина.

– Мешочек из кожи с жиром внутри, маленький такой, – пояснил Фэб. Женщина охнула. – Пойдемте, вы сами посмотрите. Надо же убедиться, правда?

– А куда же головка делась?

– Так не было. – Фэб говорил медленно, степенно.

– Почему это получилось? Радиация, что ли? Или овощи плохие?

– Вполне может быть, что и радиация. Или овощи. Или, может быть, вы чего-то испугались на раннем сроке беременности… Евгения, вы проводите ее, покажите, что и как, – попросил он. – Как мне кажется, вы просто друг друга не поняли.

– Спасибо, Фэб. – Судя по тону, Женя уже взяла себя в руки. – Вы очень правильно все объяснили. Веселова, вы разобрались хоть немножко? Теперь понятнее стало?

– Ага. Она, выходит, и не человек, что ли?

– Ну почему… человек, просто изначально больной настолько, что жить не может. – Женя тут же поняла, как правильно действовать. – Ни вы, ни она, ни мы ни в чем не виноваты. Давайте я вас провожу…

Фэб пришел минут через пять. Сел на стул возле окна, устало вздохнул. Ит, как раз закончивший протирать Тринадцатому лицо, участливо спросил:

– Ну и чем все кончилось?

– Отключили, – пожал плечами Фэб. – Чем оно еще могло кончиться? Эта мама недалеко ушла по развитию от этого несчастного ребенка, – признал он очевидное. – Я спросил у Жени, много ли тут вот таких, как эта Веселова. Она сказала – почти все. Не все, но очень и очень многие.

– Почему?

– Тот самый ровный фон. – Брид укрыл Тринадцатого одеялом и сел по-турецки рядом с ним. – Женя, кстати, из фона выделяется. И сильно. Но знак – очень странный. Он условно-положительный. Кое-что я уже начинаю понимать.

Дверь в бокс открылась, и вошла условно-положительная Женя. Огляделась – Фэб тут же встал, уступая ей единственный стул, – села, опустила голову на руки.

– Не расстраивайтесь, – попросил Фэб. – Все ведь закончилось.

– Да как же, – проговорила Женя мрачно. – Не она первая, не она последняя. Видеть их всех не могу! Ни этих самок человека, ни выродков, которых они плодят! Ненавижу…

– Зачем тогда вы тут работаете? – резонно поинтересовался Фэб. Он знал ответ, но не хотел, чтобы Женя про это догадалась. Ит тут же это понял и решил поддержать игру. Скъ’хара знает, во что задумал играть…

– Заставили. – Она горько усмехнулась. – Еще два года, и получу право на первого… и на другую работу.

– То есть? – Ит посмотрел на нее недоуменно. – Не совсем понял. Вы же детский врач.

– Как бы не так. – Она выпрямилась. – К вашему сведению, Ит, я анестезиолог-реаниматолог. Взрослый. И я никогда не хотела работать с детьми, потому что, простите за подробность, детей до семи лет я людьми не считаю. Это не человек, это эмбрион! – Она треснула себя ладонью по коленке. – Да, мне позволили получить первое образование. И тут же заставили переквалифицироваться на детей.