Покорители вечных бурь (Иллюстрации В. Щербакова) - Виктор Сытин

Александров еще некоторое время обдумывал, как ему лучше поступить, чтобы предохранить первого пилота от толчков при приземлении. Затем внимание его привлекло странное явление. Полосы лунного света, до того медленно колебавшиеся на полу и стенах гондолы, вдруг пришли в более быстрое движение. Они стали все быстрее и быстрее перемещаться и тускнеть.

«Гондола начала вращаться! — догадался Александров. — Неужели еще оборвались стропы? Но ведь я ничего не слышал…»

Он с тревогой взглянул вверх, в оставшийся открытым люк гондолы.

Такелаж был в том же состоянии, что и раньше. Да и баллон не изменил своего положения по отношению к гондоле.

И, только убедившись в этом, воздухоплаватель обругал себя дурнем. Объяснить вращение гондолы было просто: быстро поворачивалась вся система потому, что вошла в воздушный поток другого направления, чем на высотах.

Вскоре Александрову стало ясно, что СЭС понесло в обратном направлении, на запад, а лунный свет потускнел оттого, что в воздухе теперь были облака.

«Ну, это мне просто нравится! Мы, чего доброго, прилетим обратно на опытную станцию… — Александров даже улыбнулся при этой мысли. — А сейчас, пожалуй, можно уже соединиться с атмосферой. Иначе как бы меня не схватил приступ удушья что-то уж очень тяжело стало дышать и голова опять заболела…»

И он решительно включил вентиляционное устойство. Разница между давлением внутри скафандра и в окружающей атмосфере оказалась очень незначительной. Тогда Александров рванул застежку-молнию скафандра и с наслаждением стал глотать холодный, бодрящий воздух.

Надышавшись, он снял шлем, поднялся и прислонился к окну. Панюшкина он не стал «соединять» с атмосферой, потому что у него был еще запас кислорода в баллоне.

…Мимо гондолы снизу вверх неслись клочковатые хлопья облаков. В лицо бил сырой, прохладный ветер. Но вот облака стали редеть, и Александров увидел землю, сначала в виде неправильных, угловатых черных пятен, появившихся в облаках, а затем как огромную темную плоскую чашу.

Кое-где далеко-далеко внизу сверкали желтые искорки костры полевых станов, очевидно, тракторных колонн, которые распахивали степную целину. И лишь у горизонта на юге и юго-востоке искрились и мерцали россыпи электрических огней.

«Это, несомненно, какой-то крупный населенный пункт. Но какой?»

Ориентироваться Александров не смог, но от окна не отошел: уж очень приятно было смотреть на землю.

Через некоторое время, когда СЭС снизилась и до поверхности земли на глаз оставалось не более двух километров, Александров обнаружил, что огни, появляющиеся под гондолой, очень быстро смещаются к востоку. Его снова охватила тревога: было ясно, что СЭС несет очень сильный восточный ветер. Этот ветер был уже не влажный, а сухой и пахнул полынью. Насколько велика сила ветра, Александров вскоре установил: СЭС пронеслась над большой рекой — очевидно, Уралом — всего за полминуты!

Теперь надо было готовиться к приземлению. Александров поднял бесчувственного Панюшкина, усадил его в кресло и крепко привязал. Затем он выбросил в окно все, что можно было: сломанные приборы, рацию, скафандр, даже шкафчики, спустил гайдроп и включил в действие балластосбрасыватель. Этот механизм работал плохо, но все же несколько тормозил скорость снижения.

«Если бы баллон был наполнен водородом и была бы ракетница, я рискнул бы сжечь его ракетой. Тогда мы сразу плюхнулись бы. А теперь нас, видно, крепко потреплет. Бедняга Панюшкин! Только раз мне пришлось садиться на «сферике» при скорости ветра километров двадцать пять в час — отделался вывихом но^и. А сейчас ветер, чорт бы его побрал, дует на все сорок! Рано ты радовался везенью, рано, дружище!»

Впереди в степи показался темный вал, похожий на железнодорожнуюнасыпь. Гондола неслась теперь над землей на высоте всего каких-нибудь 20 метров. Вот она вздрогнула и немного накренилась. Гайдроп несколько затормозил скорость полета, но все же она была значительна. Пилот понял, что ему необходимо вскрыть разрывное приспособление и выпустить весь газ из баллона до того, как СЭС достигнет насыпи. Вот уже совсем близко впереди темный вал…

Скомандовав сам себе: раз, два, три, Александров изо всей силы потянул за разрывную вожжу. Вверху раздался треск и затем шипенье выходящего газа. И сразу же в уши пилота ворвался свист ветра в такелаже и характерный шум листвы. Он бросил взгляд в окно. Гондола неслась над самыми верхушками деревьев…

Глава VIII

НОЧЬЮ В СТЕПИ

Машины с людьми вышли на поиски СЭС с опытной станции одной колонной. Но сразу же у восточной границы земель колхоза «Заря коммунизма» колонна разделилась на три части. Прямо на восток по грейдеру пошла «Победа» с начальником опытной станции Никитиным и врачом сельского медпункта, а за ней два грузовика с инженерами и рабочими станции. Направо, к юго-востоку, направились предколхоза Сельчуков на своем «Москвиче», трехтонка и «санитарка» с аэродрома, на которую, кроме фельдшера и медсестры, посадили, так же как и на грузовик, колхозников из стартовой команды Дубникова. На северо-восток свернул академик Никольский на второй «Победе» с Тереховым и врачом с аэродрома. А за ними, еле поспевая, последовала старая трехтонка «ЗИС», нагруженная прожекторной установкой. В кабине ее, потеснив водителя, сидел дед Дубников, а в кузове — еще двадцать колхозников из стартовой команды и Дубниковмладший.

Фланговые группы, по плану поисков, должны были разъехаться в стороны от грейдера километров на пятьшесть и затем продвигаться по проселкам к востоку параллельно с центральной группой. Таким образом, группы охватывали наблюдением полосу шириной не менее 15- 16 километров. А расчеты профессора Трубокурова показывали, что СЭС должна приземлиться к западу от колхоза «Заря коммунизма» примерно как раз в полосе такой ширины.

…Хорошо весной в степи! Даже в непогоду, в мглистую, ветреную ночь. Воздух пахнет то полынью, то чебрецом и прогретой землей. Он кажется плотным и в то же время необычайно свободно струится в легкие. Он как будто проникает в кровь и разливается по всему телу. И тогда ощущаешь, точно крылья раскидываются за плечами, и хочется приподняться, взмахнуть ими и полететь над серебристым, переливающимся простором, слушать перекличку перепелов и мягкий шорох молодых трав… Хорошо весной в степи!

Академик Никольский сызмальства любил степь. Он вырос на Дону, около станицы Цимлянской. Там, в степях, он играл когда-то в бабки и скакал на неоседланных конях, там впервые ходил на свидание; там, наблюдая за повисшими в воздухе жаворонками, впервые заинтересовался тайной полета птиц.