Шкатулка дедушки Елисея - Лев Штуден

Так вот оно что. Несмотря на мой запрет, он всё-таки наведался в Музыкальную Комнату. Противный мальчишка. Ах, как мне захотелось выдрать его за уши! Вот кто, значит, бродил тут этой ночью. Мало мне страхов и волнений. Я ещё и за него должна бояться! Ну, зачем ему непременно надо совать свой конопатый нос, куда не следует? Ладно, погоди у меня…

Я решительным шагом прошла в Музыкальную Комнату '(но душа у меня всё равно была в пятках). Дверь я нашла приоткрытой. На столе горела свеча. И — никого в комнате. Лишь показалось мне, что за китайской ширмой шевельнулась чья-то чёрная тень. Проверять я не стала — всё-таки страшно было, да и мало ли что в полутьме может померещиться… Пошла назад, заглянула в гостиную. Кот Амадей безмятежно спал на своей лежанке. Всё у нас с ног на голову в этом доме! Пацаны по ночам гуляют, а коты спят!

Где же он? Неужели на улице?

Я пошла в сени, к выходной двери — и сразу наткнулась на моего Вовку. Он стоял на пороге, смотрел куда-то вверх и… плакал! Он плакал молча. А как заметил меня — уткнулся мне сразу в грудь и заревел уже в полный голос. Вся моя злость на Вовку, конечно, мигом пропала. Я погладила его по колючим вихрам:

— Что случилось, Вовочка? Что стряслось, а?

— ОНИ улетели… ОНИ больше никогда не придут…

— Кто ОНИ?

Вовка отстранился от меня, всхлипнул, вытер кулаком глаза и замотал головой:

— Я тебе не буду говорить. Всё равно ты ни во что не веришь.

Бедный мальчик… Не хватало ему ещё свихнуться в этом ужасном доме.

Я решила его пока ни о чём не расспрашивать, повела к умывальнику, сама умыла ему лицо, вытерла, поцеловала, повела в его комнату и уложила в постель:

— Теперь спи, пожалуйста. А утром мы поговорим.

Ох, как же я пожалела в эту минуту, что читала ему записи деда! Нет. Мне нужно их спрятать подальше, а ещё лучше — сжечь. Ни в коем случае я не должна допустить, чтобы мой Вовка заразился этим безумием.

Ещё какое-то время я походила по ночному дому. Тапочки оставила в комнате: старалась не шуметь. Но всё равно мои шаги выдавали половицы. Несносные, нескромные, горластые половицы. Уж не знаю, какую связь с Мировой Гармонией должны были иметь эти угрюмо поющие доски, — видно, дедушка Елисей что-то не так рассчитал и отвёл им в своей музыкальной сказке слишком важную роль.

После нескольких минут задумчивых блужданий ноги сами привели меня к порогу Музыкальной Комнаты. Я подошла к фортепиано. Мне захотелось поиграть: не в полную силу, а так, вполголоса, что-нибудь.

Я взяла свечу со стола — она обгорела уже почти наполовину, — и зажгла от неё две другие свечи, которые были в бронзовых подсвечниках фортепиано. Почему я не стала зажигать электричество? Сама не знаю. Полумрак свечей, смешанный с сиянием полной луны, придавал комнате какое-то особое очарование. Блестели лаком виолы и скрипки, отсвечивала медь, мягко плавали тени, и над всем этим царил ночной и тревожный свет.

Я села на вертящийся стульчик. Погладила клавиши. Почему-то мне было страшно погрузить в них свои пальцы; я долго не решалась. Кажется, в первый раз за всё это время я осмелилась прийти сюда ночью — и ночью начать играть! Но что же я могу, я ведь никогда не была исполнителем?.. Так, — отдельные куски, отрывки из всего, что помню. Из Бетховена. Из Чайковского. Из Рахманинова…

Да, из Рахманинова. Мне почему-то пришло в голову сыграть начало его Второго фортепианного концерта. Я взяла первые аккорды… И когда, по ходу музыки, к моей игре должен был присоединиться оркестр, я вдруг услышала, как отовсюду — справа, слева, сзади и над головой сами собою зазвучали инструменты, развешанные на стенах!

Я опять не поверила своим ушам. Первым моим движением было — прервать игру и оглянуться, но я не смогла этого сделать. Какая-то страшная сила приковала меня к инструменту. Я даже не могла убрать руки с клавиш, помимо моей воли они продолжали игру. «Господи, что со мной происходит?» — подумала я, и тут почувствовала, как по моим голым ногам полоснул ледяной сквозняк. Дикий страх едва не остановил моё сердце, а затем оно бешено заколотилось… Но, как ни странно, руки мои продолжали действовать — они свободно сновали по клавишам, и концерт уже звучал в полную силу.

Я всё пыталась догадаться: какой же это оркестр сопровождает мою игру? Неужели симфонический? Но играют все инструменты, в том числе и старинные! Как это могло случиться?

По-прежнему ни встать, ни оглянуться, ни даже оторвать рук от клавиш я не могла. Я вынуждена была играть. Какое-то дикое чувство, похожее на восторг, я ощущала от этой игры, и вместе — дрожь, страх, изумление, и звуки кругом меня росли, ширились… Я чувствовала, что ещё немного — и сойду с ума.

Единственное, что меня тогда спасло — мысль о моём Вовке. Мне никак нельзя было оставлять его на произвол судьбы. «Нет, — сказала я себе. — Я должна успокоиться. Это не больше, чем сон. Я, конечно, сплю. Я заснула здесь, в Музыкальной Комнате, просто прилегла на диван и заснула, и ногам моим холодно, а в голове звучит музыка… Я должна, я должна успокоиться!»

Концерт, между тем, продолжался. Удивительнее всего, что я исполняла музыку, которую даже не знала наизусть до конца. По какому-то наитию, по слуховой памяти, — я ни разу не усомнилась, правильно ли я беру ноты, — тайный демон продолжал повелевать моей игрой!

И только с последним аккордом первой части мои руки оторвались от клавиш…

Сразу же, как только кончилась музыка — со всех сторон раздались аплодисменты. Вот тут, наконец, я могла оглянуться — и чуть не упала со стула. Боже, что предстало моим глазам!

Возле каждого инструмента стояли, сидели, висели, вцепившись в них, безобразные чёрные твари, похожие на фантастических обезьян. Они шумели, гоготали и аплодировали! Зияли жёлтые клыки, мигали зелёные глаза, шерсть клоками свисала с их безобразных морщинистых физиономий, ручищи хлопали, изо всех концов комнаты раздавались крики «Браво!», «Брависсимо!»

Я машинально встала со стула и взглянула на своих «слушателей». Так вот кто, значит, играл на инструментах. Приятнейшая публика, ничего не скажешь… Приветствуют меня, как знаменитую солистку в столичном концертном зале. А на солистке — один только застиранный старый халат.

Что я должна сказать? Кланяться этим кошмарным существам? Ни за что. Но всё-таки, как мне теперь быть? Честное слово, это было самое глупое положение, в какое мне доводилось когда-нибудь попадать.

Вдруг я увидела, как из-за китайской ширмы высунулась огромная тень в чёрной шляпе и чёрном плаще. «А! Вот кто здесь главный! И вот кто дирижировал музыкой!» — подумала я. Он поднял руку и гвалт остановился.

— Не будем смущать нашу прекрасную даму неумеренными восторгами. Вы хорошо исполнили свою работу. Хозяйка дома благодарит вас. А теперь вы можете убираться вон.

Чёрные ушастые твари засуетились, стали прыгать на пол со стен, замелькали хвосты, горбы, косматые спины. С визгом и шумом они устремились к двери (ах! я ведь оставила её полуоткрытой!) и через пять-шесть секунд все до одной исчезли. Чёрный человек подошёл к двери и закрыл её изнутри на ключ. При этом я с ужасом заметила, что в руках у него — наша связка ключей. (Как он мог завладеть ею?)

Затем он медленно направился к столу. Теперь я поняла: ледяной сквозняк, от которого стыли ноги, исходил от него. Он простёр к столу обе руки -и огонёк свечи, заметавшись, погас. Вслед за ним погасли две свечи на подсвечниках за моей спиной. Остался только лунный свет. Его было вполне достаточно, чтобы видеть этого мрачного визитёра. Мне даже показалось, что при свете луны он виден ещё отчётливей. Почтительно поклонившись и сделав жест в сторону дивана, он сказал:

— Прошу прекрасную даму сесть. Дама не должна стоять в присутствии рыцаря.

Я покорно села на диван, убрала ноги и закрыла их полой халата: хоть так я надеялась их согреть. Человек, назвавший себя рыцарем, уселся напротив меня, по ту сторону стола.

Конечно, самый с моей стороны первый вопрос должен был прозвучать так:

— Кто вы такой и что вам здесь нужно?

Но я не могла произнести ни слова: у меня стучали зубы от страха и холода, всё тело колотила дрожь. Не слыша от меня ни одного слова, он всё-таки понял мою мысль — и начал на неё отвечать. (Очень странно, но я не могу сейчас вспомнить его голос, как ни пытаюсь… Низкий ли он был? Или высокий? Мягкий? Густой? Скрипучий? Что-то неуловимое… Точно так же мы не в состоянии вспомнить голос человека, если он с нами разговаривает во сне… А скорей всего, это и не разговор был, а просто шёл между нами обмен мыслями: я посылала ему, а он — мне.)

— Меня зовут Табольд, я родом из Прованса, из графства Руссильон, которого ныне уже не существует… Я здесь для того, чтобы получить, наконец, в свои руки вещь, причитающуюся мне по праву, вещь, которую я ищу восемь веков подряд. Помогите мне получить её, прекрасная Хозяйка Дома, — и тогда вас ждёт награда, достойная королевы. Если же нет, клянусь, из этой комнаты я вас живой не выпущу.