Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века - Виталий Викторович Пенской
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обрадованный отец не стал затягивать с крещением младенца, превратив этот обычный обряд в значимое действо государственного масштаба, призванное обеспечить покровительство со стороны Господа наследнику и Русской земле. На наш взгляд, на этом казусе стоит остановиться подробнее – в нем, как в капле воды, отразились многие характерные черты того, что потом назовут «ментальностью», а заодно и нравы и обычаи московского двора.
К организации церемонии крещения своего первенца великий князь подошел со всей тщательностью и ответственностью. Местом крещения княжича-младенца был избран Троице-Сергиев монастырь – самая чтимая обитель на Руси. Василий выбрал же и восприемников – крестных отцов для сына. Первым из них в источниках традиционно называем старец Даниил, игумен Троицкого монастыря в Переяславле-Залесском. Другим был Кассиан Босой, инок Иосифо-Волоцкого монастыря, «спостник быв преподобному Иосифу Волоцкому»[155]. Житие старца сообщает любопытные подробности его участия в церемонии крещения наследника Василия. Великий князь, желая, чтобы подвижник стал крестным его первенца, послал в обитель, где пребывал Кассиан, своего посланца инока Тихона Зворыкина, который передал иноку желание государя. Кассиан, как и подобает смиренному чернецу, усомнился в том, достоин ли он такой великой чести, и тогда Тихон, видя его упорство, недолго думая, сделал настоятелю монастыря Нифонту и старцам предложение, от которого они не смогли отказаться («сказа же им и прещение дръжавного» – согласно «Словарю русского языка XI–XVII вв.», одним из значений слова «прещати» является глагол «угрожать, грозить»[156]). «И слыша сиа игумен и старцы таков приказ боголюбивого государя и милостивого царя, и с великим трепетом потекоша, и на-чаша молити старца Касияна, еже не ослушатися боголюбивого государя», – продолжал далее агиограф и, завершая свой рассказ о визите государева посланца в обитель, сообщил, что, внемля просьбам игумена и других иноков, Кассиан дал свое согласие[157]. Древнего старца «яко младенца привезоша, и бяше поддержим некоими избранными двема иноки тоя же обители» в Москву, где его встретил сам Василий III, поклонившийся подвижнику и поблагодаривший его за согласие принять участие в крестинах, на что Кассиан ответствовал ему: «Буди, царю дръжавный, Божия воля и твоя, государя всея Руси»[158].
Читая историю с приглашением Кассиана Босого на крестины сына великого князя, как не вспомнить фразу из знаменитых записок С. Герберштейна, который писал о Василии III, что «властью, которую он имеет над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов мира… Всех одинаково гнетет он жестоким рабством, так что если он прикажет кому-нибудь быть при дворе его, или идти на войну, или править какое-либо посольство, тот вынужден исполнять все это за свой счет»[159]. Казус с приглашением Кассиана Босого на крестины наследника Василия III как будто подтверждает этот тезис имперского дипломата и мемуариста (почему как будто – об этом подробнее мы скажем дальше, когда будем характеризовать особенности московской политической системы). И еще одна цитата из записок имперского дипломата, имеющая самое непосредственное отношение к описанной истории. По словам Герберштейна, московиты «прямо заявляют, что воля государя есть воля Божья и, что бы ни сделал государь, он делает это по воле Божьей. Поэтому они… веруют, что он – свершитель божественной воли»[160]. Согласитесь, уважаемый читатель – совпадение сказанного Герберштейном и написанного агиографом чуть ли не дословное, и имперец сумел уловить одну из важных черт русской политической культуры того времени. Вот только, к сожалению, дать этому наблюдению верное толкование он, будучи человеком эпохи Возрождения, не сумел («трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ становится таким грубым»[161]).
Однако вернемся обратно к крестинам. На церемонии, которая состоялась 4 сентября 1530 г., «в неделю, на память святого священномученика Вавилы архиепископа Великиа Антиохиа», присутствовал также троицкий старец Иов Курцов (Курцев), ставший третьим крестным отцом, «а действовал священническаа игумен Троецкой Иасаф Скрипицын»[162] (между прочим, будущий митрополит всея Руси, преемник упоминавшегося нами прежде митрополита Даниила). В Троицу Василий прибыл в сопровождении своего брата Андрея и блестящей свиты, а княжича-младенца, ехавшего в отдельной «колеснице», сопровождали «две жены вдовствующие», одной из которых была «мамка» Аграфена Челяднина, вдова боярина В.А. Челяднина, и третья женщина, кормилица младенца[163].
И снова небольшое, но опять же важное, отступление от основной темы нашего повествования – небольшое, но полезное для иллюстрации тогдашних обычаев и нравов при дворе. Аграфена Челяднина, вдова дворецкого Василия III Василия Андреевича Челяднина (умер еще в 1516 г.), влиятельного придворного великого князя, была дочерью князя Ф.В. Телепни Оболенского. Братом Аграфены был князь Иван Овчина, воевода Василия III и будущий фаворит вдовы великого князя Елены. И Аграфена, и Иван присутствовали на свадьбе Василия III с Еленой Глинской[164]. Сестры же Аграфены были выданы замуж одна за Федора Беззубцева, родственника Романа Захарьина, отца Анастасии, первой жены Ивана Грозного, другая за князя Семена Курбского, попавшего в опалу за то, что он был против второго брака Василия III. Племянник князя Семена Михаил Карамышев-Курбский, по словам Ивана Грозного, «с великим князем Дмитреем внуком на отца нашего, блаженные памяти великого государя Василия, многи пагубы и смерти умышлял»[165], ну а про сына князя Михаила Андрея и говорить не стоит – кто не знает о князе Курбском, князе-«диссиденте»? Третья же сестра Аграфены была выдана отцом замуж за И.П. Федорова, будущего боярина и конюшего Ивана Грозного.
Однако и это еще не все. В житии преподобного Даниила Переяславского, того самого крестного Ивана Грозного, о котором шла речь выше, говорится о том, что его молитвами братья Челяднины, Иван и Василий (отец Аграфены), прежде пребывавшие в опале, получили государево прощение. В благодарность же братья устроили встречу Даниила с Василием III, в результате чего Даниил сумел реализовать свою мечту основать свою обитель[166]. Так что Даниил был старым знакомцем великого князя и никак не может быть назван человеком с улицы.
