Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века - Виталий Викторович Пенской
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выполняя государев наказ, Д.Ф. Бельский и его товарищи «послали за Оку воевод князя Ивана Феодоровича Оболенского Овчину (того самого Ивана Овчину, о котором уже шла речь прежде и о котором еще будет сказано многое дальше. – В. П.), а в другое место князя Дмитреа княжь Феодорова сына Палецкого, а в третье место князя Дмитреа княже Юриева сына Дрютцкого не с многими людми»[195]. Задача, стоявшая перед «лехкими» воеводами, была проста – добыть языков и погромить отдельные, оторвавшиеся в погоне за добычей, небольшие татарские отряды. Летописи сохранили в кратком пересказе «отписки» Д.Ф. Палецкого и И.Ф. Овчины о своих действиях. Палецкий, по словам летописца, «пришед» к «Николе к Зараскому на Осестре» (ныне город Зарайск. – В. П.), где он узнал, что в 10 верстах, в селе Беззубово, «поместье Ларивонова», стоит татарский отряд. Князь немедля сел в седло и со своими людьми «потопташа их (татар – В. П.), и многи же избиша, а иных живых изымаша и к великому князю отослаша»[196]. Ивану Овчине повезло меньше – молодой и горячий воевода, действуя во главе отряда из детей боярских и дворян великого князя, сперва «доеде сторожеи татарских, и потопоша их, и поби». Обращенные в бегство крымцы тем не менее не потеряли головы, «и намчаша наших людеи на многие люди (татарских. – В. П.)…». Ситуация мгновенно переменилась, и охотник превратился в добычу – «и туто князя Ивана повстретиша и его с людми розтолкнули, а иных взяша»[197].
Как бы то ни было, но действия отрядов князей Палецкого и Овчины встревожили крымских «царевичей», и они, по словам летописца, «побегоша борзо из украйны великого князя вон»[198]. Их отход был настолько стремителен, что посланные «большим воеводой» князем Д.Ф. Бельским вдогон «лехкие воеводы» не сумели их догнать: «Воеводы же великого князя за ними (татарами. – В. П.) ходили, но не дошли их и возвратишася»[199].
Получив известие о том, что противник ушел, 26 августа Василий III отпустил своих братьев в их уделы, распустил большую часть собравшегося в Коломне войска по домам и, оставив сильный гарнизон в Коломне, вернулся в столицу к семье[200]. Государя в его столице ожидал торжественный прием, и, конечно же, среди встречавших победителя бусурман был и его старший сын – не один, но в окружении «мамок» и слуг. Среди них выделялась фигура Аграфены Челядниной, которая, судя по всему, продолжала играть важную роль при дворе.
Любопытна реакция летописца на все эти грозные события: «Людие же поразсудив, и глаголаху в себе, яко быти во царстве пременению некоему…»[201] Можно, конечно, сказать, что перед нами типичный пример послезнания, однако все же, принимая во внимание особенности тогдашнего менталитета и убежденность не только книжников, но и обычных «простецов» в том, что «сия вся наведе на ны Бог грех ради наших понеже множество согрешихом и беззаконовахом, Бог же праведным своми судо приводя нас на покаяние ово убо пожаром ово убо гладом ово же убо ратных нахождением ово убо мором»[202]. Так что разговоры о том, в Русской земле непременно будут некие перемены, несомненно, имели место. Но вот какие перемены?
Ждать перемен пришлось недолго. 21 сентября 1533 г. Василий III вместе со своей супругой и детьми отъехал из Москвы в Троице-Сергиев монастырь поблагодарить чудотворца Сергия за то, что кризис миновал – засуха завершилась, татары поспешно ушли в Поле, обычная жизнь как будто стала налаживаться. Прибыв в Троицу 24 сентября, великий князь с семьей на следующий день присутствовал на торжественном богослужении в монастыре в «память» Сергия.
Помолившись и выказав признательность святому за то, что он не оставляет Русскую землю своим вниманием, великий князь с семейством отправился «во свою вотчину в Великии на Волок на Ламскии тешитися»[203]. Увы, в этом году все было против князя Василия – сперва богомолье и охоту сорвал набег татарских «царевичей», а теперь, когда, казалось, все беды миновали, Василия внезапно настигла болезнь. «Явися у него мала болячка на левои стране на стегне на згибе, близ нужного места, з булавочную головку, верху же у нея несть, ни гною в неи несть, а сама багрова»[204]. На первых порах, сгоряча, Василий не обратил внимания на загадочную «болячку», однако воспаление развивалось пусть и не стремительно, но неумолимо. 8 октября великий князь, несмотря на то, что накануне ему стало чрезвычайно плохо, так, что он с трудом поднялся с постели, «с великою нужею доиде до мылни, за столом седе в постелных хоромех», решил все-таки отправиться на охоту вместе с братом своим Андреем. Увы, болезнь оказалась сильнее, и, проехав верхом пару верст, Василий был вынужден вернуться обратно, после чего окончательно слег[205]. Лечение не помогало, равно как и обращение за помощью к Богу и святым угодникам, и великий князь понял, что дни его сочтены. «Надо было готовиться к смерти, а монарх даже в смерти себе не принадлежит. Нужно успеть отдать последние распоряжения», – писал о последних днях Василия А.И. Филюшкин[206].
23 ноября 1533 г. смертельно больной Василий III вернулся в Кремль, и в тот же день в его резиденции состоялось совещание, в котором приняли участие его брат Андрей и ряд виднейших бояр, сановников и дьяков. Судя по всему, на этом совещании обсуждался вопрос об окончательном варианте духовной грамоты великого князя взамен сожженной еще в октябре прежней, составленной в 1510 г.
Грамота эта, к сожалению, не сохранилась, и споры о том, какие положения в нее входили, идут до сих пор и вряд ли когда-либо будут удовлетворительно разрешены – слишком много бурных событий прошло после смерти Василия, перечеркнувших его расчеты и надежды, и слишком много было заинтересованных лиц, которые хотели бы, чтобы в историю вошло именно их толкование последней воли умирающего государя[207]. Мы не будем вдаваться в подробности политических интриг, разыгравшихся вокруг смертного одра Василия III, поскольку это не входит в нашу задачу. Тем же, кто заинтересуется этим вопросом, мы
