Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века - Виталий Викторович Пенской
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Представляется, что выбор, сделанный Василием, относительно того, кому поручить опеку над Иваном, был если не лучшим, то, во всяком случае, на тот момент как минимум неплохим. Своей поддержкой Василия в ряде важных политических дел (второй брак великого князя был не единственным таким случаем – Даниил сыграл также важную роль в «поимании» в 1523 г. Василия Шемячича, владетеля пограничного Новгород-Северского княжества, вассального Москве) и в споре вокруг вопроса о праве монастырей владеть землями бескомпромиссной позицией, Даниил, как мы уже отметили выше, нажил себе немало врагов при дворе. Поэтому Василий мог быть уверен в том, что митрополит вряд ли переметнется на другую сторону. Но есть и еще один любопытный момент. Повествуя о ранних летах Ивана. Его «собинный друг» (если верить его писаниям) и злейший враг князь Андрей Курбский (да и не только он один – тот же составитель Пискаревского летописца, собирая слухи и разговоры, немало в этом преуспел) рисует нам облик типичного представителя «золотой» молодежи, взбалмошного, бестолкового и вместе с тем жестокого.
Однако такой облик юного царя входит в противоречие с тем образом Ивана, который предстает перед нами из его посланий. Мы уже приводили ранее цитату из «Повести» князя Катырева-Ростовского, который характеризовал первого русского царя (приведем эту фразу еще раз) как «мужа чюднаго разсужения, в науке книжняго почитания довольного и многоречивого зело». Одно в принципе не исключает второго, и если бояре, потакавшие юному Ивану в его «художествах», могут быть названы в качестве виновников чинимых им безобразий, то кто мог внушить юному Ивану почтение к книжности и преподать ему первые ее уроки? Даниил, как человек, безусловно, весьма начитанный и прилежающий книжному чтению, хорошо запомнился современникам именно в этом качестве. Вот, к примеру, такую рекомендацию Даниилу дал Максим Грек, советуя Николаю Булеву, врачу, астрологу и писателю при дворе Василия III: «Егда же разумом просвещен будеши, господина и учителя Данила, митрополита всея Руси, о том вопросиши, той тя научит всю истину: зане аз неученне и неразсудне, варварским и дебелым словом списах; той своим учением просветит и возвестит тебе. Тогда откровение узриши; колико отстоит солнце от звезды по светлости, толико отстоит он от нас благодатию и разума светом. Тогда луну отринеши и солнцу прилепишися… Егда изящного разума Христова закона доктора святого митрополита многими сообщении художествы узриша, любезнее слышати имаши, – пощади, честный друже, малословию и трости моей буей, коя кратко начертах…»[221] Действуя методом исключения, мы приходим к выводу, что человеком, начавшим «огранку» светлой стороны личности юного великого князя, был именно митрополит Даниил (а довел этот процесс до конца другой митрополит – знаменитый Макарий, но об этом речь пойдет дальше).
Но если с опекуном и воспитателем Ивана ситуация более или менее ясна, то такого единодушия относительно состава «регентского» совета, то есть поименного списка тех людей, которые должны были де-факто управлять государством от имени малолетнего княжича до достижения им совершеннолетия («и приказа его беречи до 15 лет своим бояром не многим»[222]), единодушия нет. «Итоги многолетних попыток исследователей проникнуть в тайну пропавшего завещания Василия III убеждают в том, что при нынешнем состоянии источниковой базы ясный и убедительный ответ на вопрос, кому великий князь доверил власть и опеку над сыном, вряд ли может быть получен», – писал по этому поводу М.М. Кром[223]. Вместе с тем он высказал довольно убедительное предположение, что фактически «регентами» при Иване Василием были назначены его душеприказчики (?) князь М.Л. Глинский (дядя Елены Глинской), боярин М.Ю. Захарьин и дворецкий тверской И.Ю. Шигона Поджогин – те самые люди, с которыми Василий совещался (вспомним Берсеня Беклемишева!) «сам-третей» у своей постели вечером 3 декабря перед самой своей кончиной. «Функции душеприказчиков… фактически подразумевали немалый объем властных полномочий», – отмечал исследователь[224]. Выбор их весьма примечателен – Глинский литовский «перелет», не имевший прочных «корней» при дворе великого князя; боярин Захарьин, происходивший из знатнейшей старинной московской боярской семьи, издавна служившей московским великим князьям, надо полагать, должен был гарантировать поддержку триумвирату со стороны немалой части московского боярства; Шигона Поджогин, любимец великого князя, выходит, как бы олицетворял собой покойного государя.
Однако, сделав митрополита Даниила опекуном и воспитателем своего сына и наделив особыми контрольными полномочиями триумвират в лице М.Л. Глинского, М.Ю. Захарьина и И.Ю. Шигоны Поджогина, Василий не стал вносить каких-либо радикальных перемен в сложившуюся в последние годы его жизни систему управления государством. Похоже, что «триумвиры» и семь других присутствовавших при составлении духовной великого князя персон (князья В.В. и И.В. Шуйские, по меткому выражению Г.В. Абрамовича «принцы крови», знатнейшие и благороднейшие аристократы, вполне лояльные Василию III и входившие в круг его ближних людей[225]; бояре М.С. Воронцов и М.В. Тучков-Морозов – оба представители древнейших московских боярских родов; казначей П.И. Головин, близкий к семейству Шуйских, а также писавшие грамоту Василия его доверенные дьяки Меньшой Путятин и Ф. Мишурин – последние трое как бы олицетворяли собой набирающий силу при великокняжеском дворе слой «технократов» – профессиональных управленцев, администраторов и бюрократов) составили вместе своего рода «децемвират», которому Василий своей предсмертной волей «приказал» заботиться «о устроении земском, и како быти и правити после него государьства»[226].
Митрополит (олицетворявший собою церковь, организацию весьма могущественную и влиятельную, – выше мы уже приводили пример того, как она в лице Иосифа Волоцкого вмешалась в конфликт между Василием III и его братом Юрием и способствовала их примирению – правда, на время), «триумвират» и «децемвират» образовывали три «круга» власти, на пересечении которых находился великий князь. Однако помимо этих «кругов», носивших неформальный характер (к митрополиту это относилось в меньшей степени, тогда как к «триумвирам» и «децемвирам» – в существенно большей). Однако не стоит забывать и о других «кругах» власти. Прежде всего это, конечно же, Боярская дума – чрезвычайно влиятельный политический институт, полномочия которого хотя и не были четко прописаны в писаном праве, однако прочно устоялись в традиции. «С вами царствовах и землю Роускую дръжах… и мужествовах с вами на многы страны, и противным страшен бых на бранех, и поганыа низложих Божиею помощью, враги покорих, княжение оукрепих, и мир и тишину земли створих, отчину свою с
