Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Княжна приняла добычу, сжала в ладони. Горящими глазами вперилась куда-то в незримое.
– Нет! Возьми обратно, не надо мне.
– Что такое? Отчего не надо?! Или не хочешь, что жених тебе верный был?! Иль не помнишь, что и я, и Машка тебе про дворец и Слободу сказывали?
– Хочу. Помню всё. Только…
– Да что «только», Варя?! Знаю, не верится тебе, что с чернавкой какой загуляет, и в том ты, может, и права – побрезгует, да мы ж тебе о другом толкуем, о царицыной половине, куда жених твой вхож, а у царицы девки все хороши так, что не всякая княжна им ровня… Сама подумай, – горячим шёпотом внушала Люба, – разве кто удержится от соблазна, когда вот оно, под боком, а тем паче – молодец горячий!
– Неужто они к себе такое… допускают? И не следит никто? Блуд же это, выходит…
– Ой, простодушная ты! Он не абы кто, а царёв любимец, ближний, кто ему откажет! И кто увидит-то, кто узнает… А сказывают, вольные там нравы, за стенами да за дверьми дворцовыми.
– Откуда же сказы такие, если никто не видит и никто не знает? – не слишком твёрдо возразила княжна Варвара, а в мыслях всё крутилась нечестивая и завлекательная до сладкой дрожи сказка про Хотена и царевну Чаяну414.
– Вот же! Опять она за своё. Сделай, да и всё, для пущей обережности!
– А можно, скажи, заговор твой переиначить?
– Неслыханное дело, не ведаю такого, чтобы привороты выдумывали всякий как хочет! Не пойму я тебя, Варя.
– Раз нельзя – так и вовсе не буду гадать, – решительно ответила княжна, сдерживая сотрясающий её мелкий озноб, и, присев на сухой корень, склонилась снова доплетать свой венок, – не могу я такого пожелать ему, чтобы сохнул и горевал. Хочу, чтобы без этого была я ему милее всех, и радость бы лишь одну он мыслил, меня вспоминая!
Подруга воззрилась на неё с изумлением. По водной глади, издали, доносились то глухо, то звонко весёлые крики гульбы, и полились томные протяжные обособленные пения, и появились на тёмной полосе, у камышистого того берега, первые огоньки плывущих венков…
– Ну как знаешь! И давай побыстрее доплетать, покуда фонарь наш не прогорел вовсе. Ой! – тут она всплеснула руками. – Варенька, а как же тебе на суженного по венку гадать, если он уже есть? Не можно никак! На беду, говорят…
– Маша идёт, кажется… Наконец-то! Да, с фонарём спускается. Никому не скажем, а гадать буду на то, суждено ли нам с ним вместе-то быть… Али год этот постылый никогда не кончится?! – княжна поднялась, осмотрела свой венок таким взором, точно это был меч со щитом, которым ей от врага отбиваться предстоит. – Всем говори, на благополучие гадаю. Сглазят ещё…
– И Маше?
– И Маше. Отговаривать станет. Спросит – сама отвечу.
– Варя, страшно-то как!!!
– Жуть как страшно, Любаша. Только сил моих больше в неведении ожидать нету, сама иссохну и околею скоро. Маша, – она махнула подходящей к ним в пышном красивом венке, слегка запыхавшеся от крутизны тропинки и заботы о сохранности несомого фонаря с туесом, улыбающейся разрумянившейся княжне Марье. – Машенька, давай же скорее!
– И так бегу! Весь подол истоптала… Так, держите всё, и раздеваться давайте… Побожились тётка с Фомой, что глядеть не станут, покуда сами не позовём, или не вылезем.
Сумерки уже совсем сгустились, и целые ручейки тонкого огня разлились, разрябились по прибрежному течению вдоль шумного деревенского берега, и кто-то с криками полнейшего восторга плескался на мелководье…
И вот закачались, неторопливо повлеклись, слегка подталкиваемые, по невидимому ленивому течению и их три венка… Мельком глянув через занавес ветвей на теремных, которые уже отпустили по воле плыть свои, и стояли в воде чуть не по пояс, неузнаваемые из-за свечного озарения снизу и глубоко-лазоревого отсвета с неба, княжна проводила своё загаданное, подгоняя от берега осторожной волной от ладони. Люба следила за своим венком с мостков, не побоявшись устроиться на самом краю. Маша стояла поодаль тоже в воде, подобрав рубаху, в задумчивости, и иногда только неслышно вздыхала. И комара отгоняла прихваченной предусмотрительно полынной веткой.
Мало-помалу, колыхаясь, сближаясь, расцепляясь снова, выправили их огоньки к свободной воде, и стали огибать вдающийся в реку камышовый клин… Скоро, чтобы видеть их далее, в опрокинутом в заводи небе, придётся на мостки в рост вставать, а после – наверх понемногу подыматься, пока совсем не скроются они из виду.
А время текло само собой мимо, глаз не отвести было от моргающий огоньков, красиво удвоившихся в текучей темени. Княжна Варвара беззвучно шептала приходящие на язык слова-желания, манило зайти в реку дальше и замереть, покачиваясь, в ней, донным травам и венкам подобно… И захолонуло сердце, внутри занялось, на качелях будто – вот бы сейчас быть не одной, а с ним, здесь, об руку, чтоб можно было молча любоваться и желать неведомого, только вместе, единым вздохом и взором став, и знать, что он то же чует, то же слышит и желает, и убежать подале ото всего мира… Выявилась прямо перед ней его улыбка, замерцало влажно в зелёных очах, от которых она цепенела. «Русалкин подменыш!», – шарахнулось в звенящей пустоте…
И тут где-то совсем рядом громко отчётливо ухнул и угукнул филин почти человечьим голосом. Все втроём разом подпрыгнули и вскрикнули сдавленно, обернулись и уставились в непроглядный теперь густой куст, что был у тропинки, на полпути на верх берега…
– Что там?.. – прошелестела со своих мостков княжна Люба под общий взгляд, вопрошающий оживший куст.
– Филин… – неуверенно молвила княжна Марья. И тут явственно сильно плюхануло позади них, как тяжёлой лопатой по водной тьме, близко совсем. Мигом с задушенным визгом вынесло их на берег, и теперь вглядывались они в то место, откуда плескануло, и вширь шли ровные круги.
– А это что?..
Они пятились от реки подальше, прибившись друг к другу.
– Сом… Наверное… – опять отважилась успокоить их рассудительная княжна Марья.
– А… А девки-то наши где?! – в ужасе указала на соседнюю, пустую и тёмную, заводь, княжна Варвара. С того берега всё долетали какие-то невнятные звуки, и бегали огни, но внезапно охватившего их до дрожи страха они не могли развеять. – Ойй, беда, чую, беда… Кресты скорее! – она очнулась первой и бросилась к своему кошелю, раздавая всем крестики, без разбора, где чей, и трясущимися руками они быстро возвращали их на шеи. – Хватаем всё и наверх! Говорила тётка Наталья… – и замолкла, глядя вверх, откуда не доносилось сейчас ни звука, и тьма там была такая, хоть глаз
