Князь Благовещенский: Князь Благовещенский. Наместник. Пророк - Виталий Сергеевич Останин

– Тело лишь сосуд. Душа – бессмертна.

И почему-то его слова взбесили следователя. Вроде бы ну что такого он сказал, чего Глеб не слышал уже тысячи раз от попов? Но те, с разной степенью искренности служившие Творцу, имели право на подобные высказывания. А убийца – нет.

Самоуверенный, считающий себя неуязвимым, иезуит был орудием, которому очень нравилось то, как его используют. Влюбленный в свою работу топор палача. Но его действительно было непросто достать.

И Самойлов передал заказ триаде. Вместе с солидной суммой со специального счета, к которому имел доступ, и материалами дела, которое вел в Хабаровске. Исполнители должны были отчетливо понимать, какого зверя им поручили затравить.

Уже к вечеру он получил подтверждение заказа. А через три дня, ровно в назначенное время, принял и сообщение о его исполнении. Минцы не зря брали огромные деньги за работу.

«Ну что же, Игорь Сергеевич, свою часть работы я выполнил», – подумал следователь, усаживаясь за руль. Порыв ледяного ветра последний раз лизнул лицо и помчался задирать других прохожих. В салоне было прохладно: хотя «Москвич» простоял на улице каких-то десять минут, панель приборов уже смущенно мигала датчиком остывшего двигателя. Минус тридцать два плюс ветер – воистину, лишь имея машину, человек мог примириться с дальневосточной зимой.

«А в Риме плюс десять!» – мелькнула мысль, тут же сменившись вопросом: «Как, интересно, братству удалось подловить пророка?»

Задача была нетривиальной. Глеб за эти три дня сознательно погрузил себя в пучину самой ненавистной ему части работы – в отчеты. Он был готов на что угодно, лишь бы даже мыслью не спугнуть пророка. Не дать ему понять о готовящемся покушении. Следователь понятия не имел, как именно работал дар Экхарта, поэтому подстраховался на всех уровнях.

Самойлов достал телефон, раздумывая: назначить встречу с Гуань Пэнем с целью вытащить из него подробности исполнения контракта или пока не стоит? Все-таки убийство двух охраняемых гостей князя в его личном, можно сказать, имении. Не мышь чихнула…

Жизнь в очередной раз лишила его выбора – телефон в руке Глеба завибрировал и отобразил на экране номер дежурки воеводства.

– У нас чрезвычайная ситуация, господин Самойлов. Сбор по оранжевому рангу.

«А не слишком ли круто – оранжевый?» – удивился про себя Глеб. – «Ну убийство, ну заказное. Даже с учетом важности лиц – максимум желтый ранг! Оранжевый – уровень массовых беспорядков или техногенной катастрофы. Они бы еще алый объявили!»

– Буду, – подтвердил получение команды следователь и, не удержавшись, спросил: – А что случилось-то?

– Множественные взрывы в гостинице «Албазин». Данные пока неполные, но, кажется, она полностью разрушена.

Все еще глядя на погасший экран телефона, Глеб обреченно вздохнул. И проговорил без выражения:

– Когда ты вернешься, я тебя убью.

Вынырнув из потока Самойлова, я потратил несколько секунд на то, чтобы взять под полный контроль собственное тело. Так бывало при полном погружении в сознание другого человека – словно забываешь себя и становишься тем, кого смотришь. Тело реагирует острее всего: все его части будто после перезагрузки возвращают себе функции контроля. Руки чужие и центр тяжести не там…

Прости, Глебушка, но другого пути я не нашел. Ты все правильно сделал, и китайцы пошли единственно возможным путем – устроили огромную площадь поражения. Настоящий ад, зону которого предвидящий вероятности Стефан просто не успевал покинуть.

Гостиницу жалко, это да, мне она нравилась. Да и Поярков там любил шашлыки с ближним кругом устраивать. Зато люди не пострадали: триада понимала, что в русских княжествах им еще долго работать, а крови местные не простят, поэтому отдельная бригада бойцов братства была направлена на принудительную эвакуацию персонала и охраны гостиницы перед взрывом.

Итог – все плохие парни умерли. Видящий не успел спасти своего господина, сам Экхарт был занят в информационном поле моим заданием по Восточной Европе. Из хороших пострадал, точнее пострадает, только Самойлов. Его вычислят меньше чем за час – все-таки фонд княжеский и мониторится плотно. Получат объяснения – дядька будет в бешенстве и едва удержится от рукоприкладства – и оставят в «темной» до особого распоряжения. Пару дней посидит, ничего с ним не сделается. Ругаться будет, когда приеду, это да. Но разберемся. Мы же друзья!

Хорошие и плохие. Я сознательно все упрощал до черно-белого, иначе бы не смог работать – свихнулся бы просто. Обратная сторона дара – когда видишь людей, начинаешь их понимать и, соответственно, принимать. А как считать плохим человека, мотивы которого тебе понятны? Когда ты знаешь, как он стал тем, кем стал?

Вот взять Доминика. Уверенного в своей правоте далеко не святого отца, который искренне верит, что его путь правильный. Так ли он ошибается, считая, что человечество превращается в тупое, потребляющее развлечения, стадо? Забывшее о движении вперед, о развитии, о вызовах? Его готовность пустить больше половины этого стада под нож, чтобы выжившие взбодрились и нашли новый путь – это хорошо или плохо?

А Экхарт? Он плохой или хороший? Между прочим, он честно, в меру отпущенных ему сил и возможностей, пытался спасти мир от апокалипсиса, к которому его тащили католики. Да, приказывал убивать людей. Но спасал-то при этом тысячи, если не десятки тысяч других! А я? Я ведь точно так же поступаю. И буду поступать, потому что у меня свое видение правильного. Плохого и хорошего. И какой тогда я?

Разминая затекшую от долгого лежания шею, я усмехнулся. Рефлексия гуманитария во всей красе! Можно сколько угодно замечать в себе изменения, с опаской наблюдать за превращением пресс-секретаря в пророка, но базовое образование, все эти Чеховы с Чернышевскими и Толстыми за компанию, никуда не денется. Говорят, западному человеку проще жить, чем русскому – у него мозг со школы не забит экзистенциальной херней про тварей дрожащих и право имеющих. А мы вот вечно вязнем в паутине мучительного выбора. В то время как надо бить морду.

Но я все же меняюсь. Откаты подобного рода накрывают меня все реже. И последствия собственных поступков уже не заставляют с надрывом вопить: «Что же я наделал, Господи!» Даже Глеб, и тот заметил.

Он, кстати, совершенно прав относительно моих мотивов устранения Экхарта. Два пророка в одной бочке – это вдвое больше, чем нужно миру. Свою роль немец уже сыграл, а вот в будущем запросто мог испортить мне все плетение. Ни о каком воздаянии я даже не думал – голый расчет. Я не для того днями и ночами торчу в поле, создавая возможность снять с доски две фигуры, чтобы мыслить категориями преступления и наказания.

– Ты закончил?

Голос протектора вырвал меня из снежного кружева мыслей. Девушка вбила себе в голову, что во время работы с полем меня нужно охранять, а я не стал ее разубеждать. Челия сидела в кресле и смотрела на меня без выражения.