Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные. - Константин Радов

Лейтенант Торвальдсен, командующий судном, что-то прокричал - по-русски, однако со зверским акцентом. Матросы (как только они его понимают?) налегли на кабестан, корпусом нацеливая жестко встроенные мортиры. Команды Апраксин прислал неплохие, но меткость вырабатывается только практикой и привычкой к своим орудиям. Палить же таким калибром весьма накладно. Ладно, пока можно упражняться, ведя беспокоящий огонь - чтобы не дать легкой жизни крепостным сидельцам, кои тоже стреляют. Не по нам. Их цель гораздо важнейшая: вереница кораблей и прамов, осторожно пробирающихся по дальнему от крепости краю фарватера. Бьют пока не слишком точно и даже не слишком часто. Мурад-паша переправил на Тамань большую и лучшую часть гарнизона, а обратно вернуть не успел. Великое дело случай. Какой военной хитростью можно такого добиться, чтобы крепость в Европе, а гарнизон - в Азии?!

Матвей Христофорович с тяжелым сердцем отдал приказ на форсирование пролива. 'Старого Орла' оставили в Азовском море, затем что с его осадкой пришлось бы идти под самым крымским берегом. Вице-адмирал перенес флаг на сорокавосьмипушечник: эти смоллшипы похожи друг на друга, как утята из одного выводка. Матросы на шлюпках впереди всей колонны размечают буйками путь; авангардный корабль отдифферентован на нос, дабы при нужде сняться с мели; идущие следом разгружены до предела, как только возможно в трех днях пути от собственной гавани. У прамов другая беда: сносит сильно. После крепости надо идти в галфвинд, для них это почти предел. Плоскодонные суда плохо лавируют, даже с опущенными шверцами; если б и хорошо могли - сие немыслимо в опасной близости вражеских батарей. Коли ветер зайдет хоть на румб, будем буксировать. Остатки моей гребной флотилии рядом, в готовности - только сразу девять тяжеленных корыт они не утащат. Ну, а случись неудача и отступление - совсем худо придется, ибо добавится встречное течение. Так что дорога нам в один конец: надо побеждать. Побеждать опытных моряков, со времен Хусейна Мезоморто никому не уступающих по выучке и храбрости. Чертов калабриец! Жаль, что ни Дюкен, ни д'Эстре, ни сам Франческо Морозини не смогли убрать первую половину из его прозвища, означающего 'полумертвый'. Еникальскую крепость тоже строил итальянец-вероотступник. Горстка степных воинов тем и превратилась в многомиллионный народ, что давала приют ренегатам, отнимала детей и воровала женщин; один аллах ведает, какая кровь намешана в жилах нынешних турок. О прежнем султане, старшем брате Ахмеда, недовольные подданные шептались: дескать, надоело глядеть на эту русскую рожу!

Вдали занимают позиции еще три бомбардирских судна: каждое встает на два якоря, долго выверяя направление стрельбы. Это против южного приморского бастиона. Хотелось иметь побольше - но у нас, как обычно, не хватает всего: корабельного лесу, парусины, работников... Нет, вру! Пороха и бомбовых корпусов достаточно. Хотя литье на редкость кривое. Руки бы оборвать тем мастерам - и еще кое-что впридачу, чтоб такие больше не родились...

Следующая бомба ложится внутри укреплений; разрешаю датчанину перейти на огонь в два ствола, ибо разброс из-за дурного качества бомб все равно превысит погрешность прицеливания. В крепость попадем, а там - Божья воля... Чтобы сбить пушки, надо действовать не таким оружием и не с такой дистанции. Добавим пыли, дыма и страха турецким канонирам - и то хорошо.

Выстрел гремит за выстрелом; дюжины разрывов усеивают берег; но видимых повреждений у турок нет. У наших, впрочем, тоже - хотя попадания были. Только при очень большом невезении одиночное ядро способно причинить кораблю заметный ущерб. Караван весь прошел: надо сниматься, иначе огонь перенесут на мои кечи. Вот они как раз уязвимы: боевые припасы взяты с перегрузом, в крюйт-камеру не вмещаются. Становимся в хвост кильватерной колонны, как предусмотрено диспозицией. Когда пролив расширяется, убираем паруса и отдаем якорь. Матросы плохо вышколены: в лицах читается недовольство. Хотят драться - но сейчас черед линейной эскадры.

Суда, затонувшие позавчера, создают обоюдную помеху. Змаевич оставляет их между нашей линией и турецкой, избрав для боя дальнюю дистанцию. Обычно такой выбор свидетельствует о недостатке решимости, сейчас - о точном расчете. Кроме двух или трех, вооруженных по-европейски, неприятельские корабли на гондеке несут крупнокалиберные короткостволки под каменное ядро, способные причинить страшные разрушения при стрельбе в упор, но дальнобойностью много уступающие обыкновенным морским пушкам. Без них огневая мощь снижается примерно втрое - орудийные калибры убывают снизу вверх, и батарея верхней палубы много слабее нижней. Учитывая, что у нас шесть кораблей и девять прамов против восьми вражеских (фрегаты в линию не поставили), превосходство весьма солидное.

Не спеша выстроились, завели шпринги на якорные канаты, по общей команде открыли огонь. Турки давно уже палят - безо всякого толку. Им бы сблизиться, да 'утопленники' не пускают: придется нарушить строй, и воцарится хаос. Время бежит. Обеим сторонам скоро становится очевидно, насколько действеннее русская артиллерия. Ущерб от нее пока не смертельный - но, если ничего не предпринимать, к концу дня турецкий флот обратится в руины. Отступить? Уход в Черное море будет окончательным признанием поражения, а падение Керчи и Еникале станет более чем вероятным. Реал-бей избрал другой путь. Замельтешили вдали шлюпки, натянулись якорные канаты: видно, как вражеские корабли верпуются ближе к берегу, выходя из досягаемости наших пушек. Теперь Матвею Христофоровичу решать, тянуться ли за ними, сломав линию, или смириться с нерешительным исходом баталии.

Положение бессильного зрителя мучительно. Лихорадочная жажда действия сжигает изнутри, в уме проносится множество вариантов, один другого нелепее. Впрочем... Не доверяясь памяти, разворачиваю карту с промерами глубин - точно! Наблюдаю в зрительную трубу вражеские эволюции...

- Перо и бумагу! Гичку приготовить!

С мичманом посылаю записку Змаевичу. Зову Торвальдсена.

- Лейтенант, вы очень меня обяжете, если выведете кеч вот сюда. Поднимите сигнал, предписывающий прочим бомбардирским судам повторять ваши маневры.

Датчанин с недоумением созерцает прозрачными северными глазами крестик на карте. Обойдется пока без разъяснений. Может, ничего и не выйдет.

Следующий час укрепляет в мысли, что выйдет. Из обширного пространства Керченской бухты крупным судам доступна лишь малая, по морским меркам, часть: три версты на полторы. Впадина изгибается полумесяцем вокруг мели, продолжающей под водою мыс Ак-Бурун. Здесь-то и происходят все главные события. Сейчас шесть из восьми неприятельских кораблей плотно набились в ближнее к городу ответвление фарватера. Достаточно плотно, чтобы вероятность попадания из мортиры поднялась до приемлемых значений.