Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

И здесь, мне думается, Сталин во многом был прав. Как впоследствии показал начальный период Великой Отечественной войны, заслуженные военачальники времен Гражданской войны (такие, как Ворошилов, Буденный и ряд других) оказались несостоятельными с точки зрения критериев, предъявляемых современной войной. Иными словами, чистка в армии, помимо своих очевидных отрицательных сторон, имела и другую сторону — она открыла путь для продвижения новых молодых кадров, что безусловно сыграло положительную роль в плане подготовки страны к войне. Конечно, времени на подготовку новых кадров было отпущено не много, но 3–4 года все-таки были в распоряжении страны и они не были потеряны даром.

Подводя общий итог рассмотрению проблемы репрессий в отношении военных кадров, можно констатировать следующее. Во-первых, репрессии безусловно нанесли немалый ущерб военному строительству Советского Союза и отрицательно сказались на общей боеготовности нашей армии и флота. Историческую ответственность за это несет прежде всего и главным образом сам Сталин. И любые аргументы, призванные каким-либо образом оправдать его действия, нельзя признать состоятельными, какими бы убедительными они не казались тем, кто их выдвигает. Во-вторых, Сталин, будучи реалистическим политиком и даже кое в чем явным прагматиком, не мог проводить линию на подрыв оборонной мощи страны. Его репрессии в отношении военных кадров были, можно сказать, дозированными. А вождь, как считали его главные политические противники, был великим дозировщиком. Поэтому, в-третьих, не следует непомерно преувеличивать реальные масштабы репрессий и число жертв этих репрессий. В-четвертых, если обвинение военных деятелей в заговоре против сталинского режима имело под собой реальную подоплеку, то проведение репрессий против них находит какое-то историческое оправдание. И дело здесь не в том, что такая логика, мол, оправдывает режим личной власти вождя и что его устранение было бы благом для страны. Дело в том, что военный заговор ставил под угрозу само существование нашего государства, а не только и не столько сталинского режима как такового. Москва не стала Мадридом, куда четырьмя колоннами вошли войска генерала Франко, а пятая колонна действовала в самом Мадриде. В-пятых, вопрос о военном заговоре против Сталина, как мне представляется, до сих пор остается открытым. Аргументы как в пользу, так и против такой версии, нельзя отбрасывать с порога, ибо не в силу поговорки — нет дыма без огня — а в силу явной противоречивости и двойственности многих фактов (или же отсутствия таковых) реальная картина остается до сих пор непроясненной. Аргументы, приводимые теми, кто решительно и категорически отвергает версию заговора, нередко страдают схематизмом и не во всем убедительны. В этом контексте несомненный интерес представляет книга Н. Черушева, в которой приводится чуть ли не вся совокупность доводов против существования такого заговора[971].

Здесь нет возможности детально анализировать и сопоставлять аргументы и контраргументы по вопросу о существовании заговора среди военных. Хочу лишь высказать свое личное мнение по этому вопросу. Мнение это таково: в действительности военного заговора против Сталина не было (по крайней мере в той форме, как это было преподнесено на процессе Тухачевского, Якира и др.) Военные не представляли собой сплоченной группы, а тем более организации. Больше того, они были разобщены, между ними существовала конкуренция и личное соперничество. Конечно, многие из них испытывали глубокие сомнения и даже недовольство в отношении политики Сталина в целом. Однако недовольство — это еще не заговор. К тому же, не следует игнорировать тот факт, что армия, и особенно центральные ее звенья, были буквально нашпигованы агентами НКВД. Это обстоятельство также не могло не приниматься в расчет теми, кто мог бы замышлять нечто вроде дворцового переворота. Реальной причиной столь крутых мер Сталина против военной верхушки было его недоверие к ней, опасения вождя, что военные способны на любые меры, чтобы устранить его. Далее. Необходимо постоянно учитывать фактор международной обстановки. Эта обстановка была тревожной и политический барометр однозначно указывал на то, что в ближайшие годы разразится война, в которую наша страна будет обязательно вовлечена. Сталин, в силу понятных причин, не мог допустить, чтобы в такой ситуации среди военных появились даже малейшие признаки несогласия с его политическим курсом. В этом коренится одна из причин столь суровых репрессий, обрушенных на военные круги.

Все эти обстоятельства (а я остановился лишь на наиболее существенных из них) должны приниматься во внимание при общей оценке данного периода нашей истории и конкретной роли Сталина в развертывавшихся тогда событиях.

2. Презумпция виновности: процесс Бухарина — Рыкова и др.

Процесс над военными потряс всю страну. Но ее ожидали еще более крупные потрясения. В планы Сталина входило и проведение публичного процесса, который стал бы своего рода венцом всей этой кампании. На очереди явственно проступали контуры подготовки самого грандиозного из всех процессов. И было совершенно очевидно, что центральными фигурами предстоявшего судебного действа должны стать Бухарин и Рыков. Принятые на февральско-мартовском пленуме решения не могли не получить своего логического развития в организации процесса. Видимо, Сталин испытывал чувство неудовлетворенности в связи с тем, как были проведены два предыдущих судебных спектакля, поскольку в их ходе, как уже отмечалось, несмотря на тщательную подготовку, имелись существенные накладки, вызывавшие у некоторых, особенно за границей, обоснованные сомнения в виновности осужденных. Новый процесс, в числе прочих задач, призван был развеять эти сомнения. Но главное — он должен был продемонстрировать полное и безоговорочное банкротство всех бывших политических оппонентов вождя. Причем важно было представить их перед всей страной и перед всем миром не в качестве политических противников, а как группу политических бандитов, шпионов зарубежных разведок, террористов и изменников, людей, не имеющих ничего общего с партией большевиков. Масштабы замыслов Сталина, конечно, наводят на мысль, что ему изменило чувство меры и здравого смысла, поскольку он решил соединить в одно целое вещи несовместимые. Идея существования объединенного правотроцкистского блока, положенная вождем в основу готовившегося процесса, у любого, знакомого с историей внутрипартийной борьбы в 20-е годы, не могла не вызвать больших сомнений.

Ведь Бухарин на практике показал себя непримиримым противником Троцкого и его политических концепций. Порой он в борьбе с троцкизмом проявлял себя даже более жестким, чем сам Сталин. Известно, что в ряде случаев Сталин занимал по отношению к Троцкому более мягкую позицию, чем приверженцы правой линии. А сейчас вождь решил объединить их в нечто единое целое. Хотя надо сказать, что их скорее всего объединяло лишь то, что они оказались на одной скамье подсудимых. Не считая, разумеется, ненависти к вождю, в одинаковой степени присущей как тем, так и другим. Сталин, конечно, знал из истории и собственного опыта политической борьбы, что общая ненависть порой сплачивает гораздо сильнее и надежнее, чем общинность идейных платформ и т. п. Короче, у вождя были свои веские расчеты и всякого рода морально-этические и иные соображения его не особенно беспокоили, они отступали на второй план перед перспективой сконструировать некий общий правотроцкистский заговор, в котором Троцкий играл главную роль, а Бухарин, Рыков и другие танцевали под его дудку.

Подготовка нового процесса в виду его, можно сказать, универсального характера (как по содержанию предъявленных обвинений, так и по персональному составу подсудимых) потребовала немало времени и усилий. Нужно было сломить сопротивление прежде всего главных фигур предстоявшего судебного спектакля — Бухарина и Рыкова. Особую трудность представлял в этом плане Бухарин. Сталин, конечно, знал не только его слабые, но и сильные стороны и отдавал отчет, что сломить Бухарина будет не так просто, как это было с Зиновьевым и Каменевым, а также Пятаковым, Радеком и Сокольниковым.

Тем более, что после своего ареста 27 февраля 1937 г. прямо на пленуме ЦК Бухарин на допросах проявлял стойкость и отсутствие всякой готовности идти навстречу следствию. Протоколы допросов посылались лично Сталину, и он, можно сказать, давал основное направление ходу всего следствия. Со своей стороны, Бухарин многократно обращался с личными письмами к Сталину, в которых решительно отметал обвинения, предъявлявшиеся ему. А эти обвинения, в частности, базировались на показаниях секретного сотрудника НКВД В. Астрова, принадлежавшего в свое время к школе Бухарина. Этот сексот усердно выполнял роль провокатора, в чем он позднее, когда в послесталинские времена осуществлялась проверка обоснованности приговора и всего процесса, признался сам.