Как в индийском кино - Марина Серова

– Мне сказали, что ее здесь хоронили, – заметила я.

– Отсюда! – подтвердила Анна Ильинична. – Вадим мне позвонил и сказал, что мама умерла, ну а я всем остальным. Так что мы всем двором ее в последний путь и проводили! И Николай приехал, и Геннадий, а вот Аглая нет! Видать, крепко она обиделась за что-то на Валю и Вадима, а может, тут и Надька какую роль сыграла? Может, говорила Валя Надьке, что хочет ей все завещать, вот она соперницу и выжила – а ну как Аглае тоже что-нибудь досталось бы? А во дворе тут и на кладбище Надька, притворщица, прямо рыданиями исходила! Это ж надо – артистка какая! А Вадим, тот прямо почернел! Прямо лица на нем не было! Николай все его утешал и говорил, что тот к нему может в любую минуту обращаться за любой помощью, – вспоминала она.

– А Романа там не было? – на всякий случай спросила я.

– Не видела, так ведь народу незнакомого много понаехало. Да и времени-то сколько прошло! Могла ведь и не узнать! – подумав, сказала она. – Раньше-то он был черноволосый да черноглазый, веселый такой, шустрый, как веник, все в руках горело… А уж каким стал, бог весть! Если жив, конечно.

– Анна Ильинична, вот вам моя визитка, – сказала я, поднимаясь. – Вы же больше всех знаете о Вадиме и его матери. Если вдруг вспомните что-нибудь полезное, так позвоните мне, пожалуйста.

– Неужели нет? – возмутилась она. – Если что узнаю, тут же сообщу! Да и вы мне позвоните, как Вадима найдете. Уж я ему по старой памяти мозги прочищу, чтобы больше так не шутил.

Я записала ее телефон и, оставив Анну Ильиничну убирать учиненный внуком разгром, вышла и, сев в машину, задумалась, куда ехать.

К Надежде? Так, черт его знает, куда она делась! Вдруг ее и в деревне нет? И потом, с такими деньжищами ее просто пришибить могли. Заставили снять со счета или перевести на другой, и все! Ладно, не буду гадать! Надя, судя по ее виду, девушка домашняя, не вертихвостка. Вот и получалось, что если она жива, то должна была к родителям вернуться, чтобы помочь: например, дом им хороший выстроить или купить. Видимо, она, как и многие другие, приехала в город, чтобы денег заработать и обратно вернуться, только повезло ей намного больше, чем другим, ухватила птицу счастья за хвост. Ладно, к ней – завтра, а сейчас – к Николаю Николаевичу! Причем именно ехать, а не звонить, потому что, пока я туда доберусь, он Вадима может куда угодно отправить. Если же у него Вадима нет, попробую хотя бы выяснить, что это за Роман такой. Если он служил под началом отца Вадима в Афганистане, то Николай Николаевич может о нем знать, а если в Хабаровске? Тогда, как это ни печально, придется обращаться к Красавчику.

Я проклинала все на свете, потому что мост между Тарасовом и Покровском стоял намертво, причем во всех смыслах этого слова: и в буквальном, и в переносном. Пробка была страшенная! Мы двигались со скоростью старой больной черепахи, которая к тому же никуда не торопится, а гуляет для собственного удовольствия, периодически останавливаясь, чтобы полюбоваться пейзажем. Я тихо сатанела от ощущения собственного бессилия и цедила себе под нос слова, категорически противопоказанные к употреблению в приличном обществе. Короче, до дома Николая Николаевича я добралась, когда уже смеркалось, и настроение у меня было такое, что, попадись мне в ту минуту под руку Смирнов, я убила бы его своими руками.

Оставив машину возле солидного вида ворот в добротном высоком заборе, я подошла к калитке, но звонка там не увидела. Обычная задвижка-вертушка словно приглашала войти даже без стука, но я рисковать не стала, а забарабанила изо всех сил – в ответ на это тут же раздался такой басистый лай явно очень большой собаки, что я похвалила себя за осторожность. За забором зажегся свет, и низкий мужской голос неласково крикнул:

– Чего надо?

– Николай Николаевич! – закричала в ответ я. – Впустите, пожалуйста! Я Вадима Сергеевича ищу!

Моя откровенность была полностью оправдана, потому что хитрить смысла не имело – сама же я из-за собаки войти не могла. Оставалось ждать, что сделает Николай Николаевич. Если он впустит меня немедленно, то Вадим вряд ли здесь, а вот если откажется впускать или попросит подождать, и этот неприятный процесс затянется, то тогда возникнут варианты. Но пробиваться с боем я не собиралась, проще было позвонить Куратору, и уж он-то найдет выход из положения.

– Заходи! – тут же услышала я в ответ и разочарованно поняла: облом!

Войдя во двор, в свете горевшего над высоким крыльцом фонаря я увидела возле двери в дом невысокую, почти квадратную из-за накинутого на плечи черного овчинного полушубка фигуру, а внизу возле ступеней крутилась здоровенная немецкая овчарка, смотревшая на меня с большим подозрением.

– Чего стряслось? – спросил мужчина. – Что значит «ищу»?

– Так пропал Вадим Сергеевич, – объяснила я.

– Тьфу ты, черт! – помотал головой Николай Николаевич и пригласил: – Проходи! Не бойся! Без команды не тронет!

По дороге к дому я огляделась – ну что ж, устроился отставник по-купечески, то есть основательно. Добротный кирпичный дом на высоком фундаменте, что свидетельствовало о наличии большого подпола, где кого угодно спрятать можно. Внушительных размеров теплица, большой гараж, баня в глубине сада, границ которого я в темноте рассмотреть не смогла. Даже дворовый туалет не выглядел ветхим скворечником, а производил очень солидное впечатление.

Войдя вслед за ним, довольно сильно хромавшим, внутрь, я поняла, что дом этот явно достался ему от родителей, если не от деда с бабкой, потому что мебель была не старая, а старинная, массивная, из натурального дуба. Да и сам Николай Николаевич казался ей под стать, такой же массивный и тяжеловесный. По виду хозяин дома был самым настоящим классическим военным, то есть врать не умел и притворяться тоже, так что его выражение лица еще раз подтвердило мне, что Вадима здесь нет. Хорошо, если хоть какую-то полезную информацию смогу у отставника получить.

– Раздевайся и вон туда проходи, – пригласил меня Николай Николаевич. – Ужинать будем.

– Спасибо, я не голодная, – соврала я, хотя на самом деле есть хотелось страшно.

Сказав это, я увидела на столе миску с солеными помидорами и огурцами, причем, судя по запаху, настоящими бочковыми, квашеную капусту с луком, заправленную пахучим подсолнечным маслом, нарезанную крупными кусками селедку и невольно сглотнула слюну.

– Да ладно тебе! – усмехнулся он. – У меня по-простому.

Отказаться от всего этого великолепия было свыше моих сил, и я села к столу.

– Только картошку уж сама себе чистить будешь, – сказал он.

Николай Николаевич достал из печки, занимавшей большую часть комнаты, и поставил на стол чугунок. Когда он снял с него крышку, оттуда пахнуло таким ароматом, что у меня тут же засосало под ложечкой. Потом он достал из холодильника графинчик и налил себе стопку, а мне сказал:

– Тебе не предлагаю, ты за рулем.

Картошка в мундире жгла пальцы, а взять ее вилкой было нельзя, потому что она тут же разламывалась на две, словно посыпанные изнутри сахаром, половинки – да, такой картошки я не ела уже очень давно. Да еще под соленья, да под селедочку с луком!

Когда мы утолили первый голод, Николай Николаевич потребовал:

– Ну, рассказывай, что приключилось!

Он молча меня выслушал, а потом, вздохнув, сказал:

– Надо мне было Вадьку прямо с поминок, что на сорок дней, сразу сюда забирать. Пусть бы отлежался, отоспался и душой отмяк. Он же до самой последней минуты мать за руку держал, а она, как мне Надя сказала, ох и тяжело умирала. А захотел бы остаться, так не пропали бы вдвоем.

– Так вы его сюда звали? – спросила я.

– А как же? Сказал ему, давай прямо из-за стола и ко мне! А он мне: работа! Она ему всю жизнь заменила! Да что взамен дала? Ни семьи настоящей, ни дома своего! – вздохнул он и налил себе еще стопку.

– То есть вы знаете, что квартира Валентины Дмитриевны Надежде досталась? – уточнила я.

– Знаю! – кивнул Николай Николаевич. – И вот что я тебе скажу: заслужила девчонка! Вадим из-за своей работы жизни не видел, и она – из-за своей! Вот скажи мне, за какие деньги ты согласилась бы горшки из-под чужого человека таскать?

– Из-под чужого – ни за какие, – честно ответила я.

– А вот она таскала! – выразительно сказал он. – И мыла Валю, как малого ребенка! И все другое делала! Да не швырком, не абы как, а как за своей родной матерью за ней ухаживала! Так что, дай бог девочке счастья, хотя я и атеист.

– Как вы думаете, где сейчас может быть Вадим? Я объехала все возможные места, но его нигде нет. Вы знаете, у меня тут нехорошая мысль возникла… А не мог он с собой что-нибудь сделать? – Я говорила чистую правду, потому что такая мысль у меня действительно порой проскальзывала.

– Вадька?! – вытаращился он на меня. – Да ты в своем уме?! У него характер отцовский! Кремень! А то, что у него это на лице не написано, еще ничего не значит!