Человек, который бросил Битлз - Алан Уильямс

Глава шестнадцатая

В кожаных штанах и с бичом в руке

В течение следующих полутора лет в «Кайзеркеллере», «Топ Тене» и затем в «Стар-клубе» БИТЛЗ процветали подобно экзотическим цветам в музыкальной оранжерее. В Гамбурге с ними происходило нечто такое, что инъектировало в их сердца и в их музыку некую таинственную жизненную силу, которая потом останется с ними навсегда.

Вслед за Сеньорами и Битлами на гамбургской сцене появились Джерри и Пейсмейкеры, Рори Шторм и Ураганы, Кинг Сайз Тэйлор и Доминоз. Все они играли долгие изнурительные часы. В будние дни работа заканчивалась в два часа ночи, а по субботам в три. Неудивительно поэтому, что все группы вынуждены были прибегать к возбуждающим таблеткам и алкоголю. Ребята были молоды и здоровы, но, чтобы выдержать такое напряжение, стимулирующие средства были просто необходимы.

Достать амфетамины было очень просто, а об алкоголе и говорить нечего. Среди популярных таблеток были черные, красные и зеленые «бомбардировщики», стимулянты, депрессанты и даже «шпанские мухи» — афродизиакальное (повышающее половое возбуждение) средство, которое можно было тоннами закупить в любом порномагазине этого района (не спешите туда: оно все равно не действует). Алкоголь в сочетании с пилюлями и таблетками образовывал мощную возбуждающую комбинацию, которая накладывалась на, и без того живой, темперамент ливерпульских музыкантов.

Многие группы жили вместе с проститутками, которые услаждали их, покупали им еду, одежду, а иногда даже дорогие инструменты. Как и все, ночные дамы Гамбурга были без ума от Битлов. Даже сейчас, если пройти по улицам Репербана (как это сделал я совсем недавно), где полуголые проститутки сидят на подоконниках публичных домов и зазывают клиентов, вы можете остановиться, поболтать с ними, и они расскажут вам удивительные истории про этих «озорных Битлов».

Битлы получали много денег, но они также легко уходили, как и приходили. Ребята не думали о том, что будет завтра. Когда они вдруг оказывались на мели (а такое тоже бывало), всегда находилась какая-нибудь красотка, которая покупала им еду и выпивку. Ребята впервые в жизни были так далеко от дома. Гамбург вскружил им голову. Но кто станет винить их за это? В перерывах между выступлениями ребята знакомились с какой-нибудь красоткой, выпивали вместе, обнимались, шептали слова любви, потом проводили с ней ночь и думали: может, это и есть любовь? А потом, гуляя по кварталу публичных домов, они видели, как их подруга, в кожаных штанах и с бичом в руке, зазывает клиентов, сидя на подоконнике. Конечно, такие вещи служили питательной почвой, на которой вырастало циничное отношение к женщинам и к жизни вообще. Но это же и закаляло их и без того твердые характеры. Они узнавали жизнь с разных сторон.

Некоторые музыканты — я не буду говорить, кто именно, — ходили в клубы гомосексуалистов и влюблялись в трансвеститов неописуемой красоты. Вы думаете, я преувеличиваю, говоря о «неописуемой красоте»? Держу пари, что вы не отличите мужчину от женщины, если у него (у нее) роскошные груди, стройные ноги и кожа, как персик. Некоторые ребята — опять же я не скажу, кто именно — одевались в женскую одежду, чтобы извлечь максимум удовольствия из общения с трансвеститами. Эти странные мужеженщины (или женомужчины) выращивали свои привлекательные груди с помощью силиконовых инъекций или гормональных препаратов. Им не составляло никакого труда соблазнить ничего не подозревающего человека, который думал, что его развлекает фантастическая женщина. Но потом наступал критический момент, и соблазненный вдруг обнаруживал, что «она» на самом деле во многих отношениях подобна ему, а то и превосходит его кое в чем. Из чистого любопытства я бывал во многих местах, где собирались трансвеститы. С ними всегда было интересно и весело, даже если вы не собирались с ними спать. Бурно — тот вообще там пропадал, а я мог терпеть это только в маленьких дозах.

В Гамбурге тех лет пышно цвела преступность. Гангстерские элементы, которыми всегда кишмя кишит клуб-ленд, нанимали бандитов, чтобы те устанавливали угодные им порядки. Полиция же не вмешивалась в эти дела, рассуждая так: пусть гангстеры убивают друг друга, лишь бы не трогали «простых граждан». Все швейцары и вышибалы носили револьверы на плечевой перевязи под куртками. Это я узнал из разговора с одним владельцем клуба, с которым успел подружиться.

«Удивляюсь, как этот маленький человечек умудряется поддерживать порядок. У него росту, наверное, два вершка, не больше.» «Не волнуйся, — сказал мой друг. — У него есть кое-что вот тут», — он похлопал себя по плечу. Потом он подозвал этого человека. Коротышка подошел. «Покажи ему своею пушку.» Тот подозрительно покосился на меня. «Не бойся, это свой.» Человек сунул руку под куртку и вытащил пистолет такого огромного размера, что я ахнул. В его крошечных руках он был похож на пушку. Это был самозарядный пистолет 45-го калибра. Такие есть в американской армии. Этой штукой можно снести башку, если стрелять в упор. Или проделать дырку в теле величиной с тарелку. Хорошо иметь при себе такое средство убеждения. «А как смотрит на это полиция? — спросил я. — Там, откуда я приехал, такие вещи запрещены законом.» «Полиция не суется в наши джунгли. Здесь мы хозяева. А полиция только помогает иногда, если кто-то выходит за рамки. В этот бизнес вложено много денег, и продолжает вкладываться. А те, кто это делают, не желают, чтобы их вклады оказались в опасности. Они знают нужных людей. Нужные люди знают полицию. Все очень четко продумано.»

Несмотря на все это, или наоборот, благодаря всему этому, район Санкт-Паули — Репербан — Гроссе Фрайхайт был вполне безопасный. Если вы приходили разлечься и занимались только своим делом, ни во что не вмешиваясь, то могли чувствовать себя в полной безопасности. Относительно, конечно. Во всяком случае, в нынешнем Лондоне куда опаснее, чем в тогдашнем Гамбурге.

Вот в такие времена и в такой обстановке очутились ливерпульские группы. Они много пили, глотали много таблеток и работали до рассвета, играя свою музыку, которая стала музыкой всего мира. Долгие часы соперничества с Сеньорами, Пейсмейкерами, Кинг Сайз Тэйлором, Доминоз и Большой Тройкой сослужили Битлам добрую службу. Чтобы выдержать эту гонку, им приходилось выкладываться и постоянно искать новые пути. Другие группы начали бег раньше, они имели фору. БИТЛЗ сначала поравнялись с ними, затем включили максимальную скорость и всех перегнали. Они стали группой N1. Остальные признали их превосходство.

Выходки и чудачества Битлов далеко не всегда приходились по вкусу немцам, многие из которых еще помнили минувшую войну и чувствительно реагировали, когда кто-то задевал их национальную гордость. Война закончилась 15 лет назад, но крайне ранимое тевтонское самолюбие еще давало о себе знать. Впрочем, немцы были разные. Были и такие, кто был рад забыть мрачные времена, когда был «один народ, один рейх, один фюрер».

Леннон не давал им этого забыть. Он орал: «Зиг хайль!» со сцены «Кайзеркеллера», вскидывая руку в нацистском приветствии и обзывал публику «проклятыми нацистами». Ему доставляло удовольствие дразнить немцев, напоминая им о мрачном прошлом. Хотя, при этом шуме и гаме, который стоял в зале, мало кто его слышал. А если кто и слышал, то, наверное, не верил своим немецким ушам. Но все равно в такие моменты я всегда боялся, как бы чего не вышло.

Взрывоопасные ситуации возникали и без провокации со стороны Битлов. Иногда в клуб являлись толпы гангстеров и посылали на сцену дюжины ящиков с выпивкой. Если бы Битлы отказались от угощения, дела могли быть плохи. Этим типам ничего не стоило начать пальбу. А я хотел, чтобы ребята остались целыми и продолжали делать деньги.

Хотя я знал, что Леннону бесполезно делать замечания за его выходки, я все-таки иногда его бранил за сквернословие на сцене. Такие слова, как «shit», «fuck» и «piss» были частью обычного сценического лексикона БИТЛЗ.

Леннон пил не больше, чем все остальные обитатели тех мест. Бывало, правда, и он хватал лишку. Я видел его за кулисами в состоянии, близком к обморочному: голова низко опущена, слюна у рта, он что-то бормочет и тянется к очередному стакану. В такие моменты я думал: «Ну, этот парень теперь не выйдет на сцену». Но, клянусь всеми святыми, он выходил-таки, заводился и делал великую музыку. Крепкий парень.

Вообще удивительно, как Битлы не превратились в отчаянных алкоголиков. Кто-нибудь из публики, желая выразить свое восхищение, всегда рвался к сцене, хватал Битлов за щиколотки, угощал шампанским. Пьяницы-энтузиасты выносили даже целые ящики с пивом или шампанским и с грохотом ставили их на сцену. «Тринкен, тринкен!» — орали пьяные благодетели и, шатаясь, шли на свои места.

Ребята открывали бутылки любым предметом, который оказывался под рукой: гитарой, ножом или с помощью «усилка». Я видел, как Леннон открывал пивные бутылки зубами. Видя это, я всякий раз морщился. Я думал: ну, сейчас он выплюнет кучу зубов. Но этого никогда не случалось. Однажды вечером толпа в «Кайзеркеллере» никак не могла дождаться, когда начнется музыка. Какой-то пьяный немец кинулся к сцене, просунул голову за занавес и заорал: «Мек шоу, мек шоу!» Но он выбрал неподходящий день: Леннон набрался пива и был в агрессивном расположении духа. Немец кричал, что привел с собой важных гостей и они не могут ждать так долго. Не услышав в ответ лакейского «Яволь, майн херр!», немец распалился и стал ругаться. Леннон не выдержал и крикнул: «Убери прочь свою толстую харю!» Тот не унимался. Тогда Леннон размахнулся и ударил его носком сапога в лицо. Пухлое тело немца, описав дугу, удалилось в том направлении, откуда появилось.