Человек, который бросил Битлз - Алан Уильямс

Путешествие в Гамбург вышло не без приключений. У ребят не было официального разрешения на работу в Германии. На границе Голландии и Германии пограничники и иммиграционные служащие высадили их из поезда. Они застряли там на грязном ж/д вокзале с вещами и инструментами, почти без денег. Ту ночь они провели, ежась от холода, на вокзальных скамейках, проклиная Алана Уильямса и Бруно Кошмидера на одном дыхании.

Ребята сказали пограничникам, что они — студенты и едут на каникулы к друзьям, а инструменты — чтобы развлекать этих друзей. Чиновникам было достаточно одного взгляда на Сеньоров, чтобы сказать: если вы студенты, тогда мы — не иначе, как Сестры Эндрюс. Собрав последние деньги, ребята позвонили мне в «Джек». Ах, этот телефон в «Джеке»! Если бы к нему было приделано устройство, записывающее все разговоры, вышла бы еще одна толстая книга.

«Эл, мы застряли на границе. Нас ссадили с поезда. Что делать? Выручай!» В голосе Хауи были неподдельно тревожные нотки. Мой мозг лихорадочно работал. Что делать? Надо срочно связаться с Бруно. Я знал, что у него есть свои люди в гамбургской полиции (и, как я потом узнал, не только в гамбургской). «Сидите смирно, Хауи, Никуда не отлучайтесь. Я сейчас же свяжусь с Бруно. Он поможет. Должен помочь.» Мой голос звучал совсем не так уверенно, как может показаться. Я был почти в панике. Но Бруно успокоил меня. То, что я воспринял чуть ли не как катастрофу, ничуть его не встревожило. Он позвонил кому надо, и пограничники сразу заулыбались. Сменив гнев на милость, они пропустили ребят в Германию. Путь был открыт: в страну и к славе.

Дэрри и Сеньоры прибыли в Гамбург поздно вечером. Не побрившись и даже не помывшись, они сразу прыгнули на сцену — грязные, оборванные, усталые. Дэрри схватил микрофон, и группа ринулась в свой первый номер. Измученные, голодные, грязные, они разнесли «Кайзеркеллер» в щепки. Ливерпульский звук пришел в Гамбург. Это сделали ребята во главе с Дэрри, цветным парнем из Вест-Индии. Ничего подобного Гамбург раньше не видел и не слышал. Слухи об удивительном звуке из Ливерпуля поползли по всему городу. В «Кайзеркеллер» потекла толпа народа… и могучая прибыль. Дэрри и Сеньоры завоевали мгновенный успех. Девушки висли на их плечах. Ребятам не пришлось тратиться на выпивку: стоило им повернуться к бару, как десятки рук уже стремились наполнить их стаканы. Они были подобны оборванным пилигримам, которые, преодолев пустыни, горы и реки, очутились на земле обетованной. И это не избитая фраза из кинобоевика. Так оно и было на самом деле. Гамбург, сияя пьяной улыбкой, протянул ребятам из Ливерпуля свои крепкие, жирные руки, принял их в свои потные объятия и открыл им свое щедрое сердце.

Да, то были великие, незабываемые дни. В жизни каждого человека есть моменты, когда его охватывает жуткая ностальгия, он вспоминает прошлое и говорит: «Да, друзья, то были лучшие из лучших дней моей жизни». Жаль только, что тогда этого не осознаешь. Кажется, что все лучшее впереди, где-то в будущем. Истина же в том, что лучшие времена всегда сейчас.

Бруно был доволен: старые клиенты вернулись, появилось много новых. Дэрри и Сеньоры стали королями Репербана. Я не удивился, получив вскоре письмо от Бруно, полное восторгов и благодарностей. Он писал, что собирается открыть еще один клуб в том же районе и просил прислать еще какую-нибудь группу. Клуб, о котором шла речь, назывался «Индра» и был расположен совсем рядом с «Кайзеркеллером». Бруно не упоминал никаких конкретных названий, но я решил, что мои Битлы готовы поехать осваивать новые пастбища. Я спросил их, что они думают о такой возможности.

«Едем!» «Гамбург, так Гамбург.» «Не все ли равно, где голодать?»

Типично битловская реакция — скептическая и довольно резкая. Конечно же, они хотели поехать. Общаясь с ребятами, я научился сдирать корку внешней суровой неприступности и определять, что у них делается внутри.

Я ответил Бруно, что БИТЛЗ, о которых я говорил ему раньше, хотят и готовы ехать в Гамбург. Я написал также Хауи Кэйси, менеджеру Сеньоров, извещая его о возможности приезда БИТЛЗ в Гамбург. Хауи ответил быстро и с поразившей меня категоричностью. Смысл того, что он писал, был таков: «Послушай, Эл, мы развернули здесь такие дела, а ты собираешься все испортить, прислав этих Битлов. Они ни к черту не годятся. Мы не хотим их здесь. Они испортят все дело. Если хочешь прислать еще одну группу, присылай Рори Шторма. Это офигенно хорошая группа.»

Хауи всегда был прямым человеком и говорил то, что думал. Он считал, что БИТЛЗ еще не готовы для такого места, как Гамбург. Я принял к сведению его мнение, но у меня были другие соображения. Если не БИТЛЗ, то кого же посылать? Джерри Марсден и Пейсмейкеры были тогда очень популярны в Ливерпуле, но они и не хотели связываться с Гамбургом. Их устраивали гиги в домах отдыха на берегу моря. Я не хотел раздражать Дэрри, Хауи и остальных ребят, но БИТЛЗ тоже имели право откусить кусок сладкого пирога. Я был уверен, что они готовы к этому.

У них, правда, до сих пор не было ударника. А без ударника ехать в Гамбург нельзя. Но где его найти? Хорошие ударники встречаются крайне редко. Это искусство требует от человека быть одновременно атлетом и музыкантом.

Глава четырнадцатая

Угрюмый Битл

Вскоре ударник нашелся. Я устроил Битлам несколько гигов в одном кофейном баре на окраине Ливерпуля, в Хейманс-Грине. Хозяйкой бара была миссис Бест, очень симпатичная женщина, вдова Джона Беста, знаменитого импресарио-устроителя боксерских матчей на Ливерпульском стадионе. Именно на этом стадионе я устроил свой первый большой концерт бит-музыки, на котором, среди восторженной публики, были и Битлы: они были тогда робкими новичками, с завистью глядевшими на таких титанов, как Рори Шторм.

У Бестов был сын, по имени Пит. Пит был худым, темноволосым, угрюмым парнем. Когда Битлы играли там, они разрешали ему садиться за ударные, потому что он совсем неплохо стучал. В других гигах он не участвовал, но всякий раз, когда БИТЛЗ играли у Бестов, Пит неизменно садился за ударные, заполняя вакуум.

В первую же нашу встречу мне стало ясно, что мне с ним не поладить. Нет, враждебности не было, но чувствовалось какое-то отчуждение, какая-то глухая стена между нами. Может, в этом была моя вина, но мне хочется думать, что это не так. Я легко вступаю в контакт с людьми (за исключением отъявленных злодеев. Не выношу насилия. Я уже видел столько крови, что мне этого хватит на всю оставшуюся жизнь, благодарю покорно.)

Но Битлам Пит Бест нравился, и они собирались сделать его своим настоящим ударником. Ну, а если он им подходит, тогда я не возражаю.

Битлы знали, что у меня с Питом натянутые отношения. Пит «работал» под Элвиса Пресли и Тони Кертиса: длинный, смазанный бриолином клок волос свисал с его лба. Вид у него всегда был мрачный, угрюмый. Ему было легко культивировать образ мрачного парня: он и по природе был таким. Он был полной противоположностью остальным Битлам, которые, несмотря на свой напускной цинизм, были, в сущности, уживчивыми, отзывчивыми и добрыми.

БИТЛЗ играли тогда по всему Мерсисайду, и я решил, что им пора ехать в Гамбург, чтобы принять настоящее боевое крещение. Ведущей ливерпульской группой тогда были Джерри Марсден и Пейсмейкеры («Задающие Темп»). Мой старший друг Боб Вулер, ведущий диск-жокей Мерсисайда, был их страстным поклонником. Он пропагандировал «звук Мерси» с какой-то фанатичной одержимостью, и если когда-нибудь будет написана история Мерси-бита, его имя должно быть вписано туда самыми крупными буквами. По сравнению с Брайаном Эпстайном он выглядит намного выше.

Когда Рэй МакФолл превратил «Пещеру» на Мэтью-стрит в бит-мекку молодежи, Боб Вулер стал там постоянным диск-жокеем. В те времена он всегда носил с собой толстую записную книжку, куда заносил интересные разговоры с группами и журналистами.

Боб был постоянным посетителем пресс-клуба на Лайм-стрит. Там, за бутылкой виски, он рассказывал столичным журналистам интересные истории о бит-сцене. Но только гораздо позже, когда эта сцена приобрела общенациональную и всемирную популярность, эти журналисты поняли, что проглядели великий музыкальный и социальный феномен, который развивался у них под самым носом. Они рвали на себе волосы, били себя в грудь, но было уже поздно. А в те дни, если они приходили в свой офис и рассказывали о новой музыке, которая сводила с ума ребят в Ливерпуле, боссы встречали их такими словами: «Все это хорошо, приятель. Но отдает провинциализмом, тебе не кажется? Слушай, займись-ка ты лучше вот чем: беги в такой-то суд, там разбирается дело об убийстве. Пахнет настоящей сенсацией.»

Наверное, никто лучше самого Боба Вулера не мог бы описать события тех лет. Может, он еще возьмется за это. А может, и нет. Он не заработал больших денег на ливерпульском буме. По моим сведениям, сейчас он занимается лотереями.