Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1963-1966 г.г. - Светлана Бондаренко

Он удивительно сложен, этот простой мир. И глава о сложности мира называется «Люди, люди…».

Его сложность — это и сложность человеческой души, неслыханно обогатившейся, раскрывшейся, но вечно неуспокоенной, и противоречивость человеческих стремлений и столкновения различных пониманий жизни, главного в ней.

Но главная сложность этого мира — это мысли людей, это их поиски, смятения чувств и их возвышенное кипение, их страдания, гнев, боль, радость, любовь — и всегда и во всем необыкновенное жизнеутверждающее ощущение мира. Различны люди — различны их мысли и чувства. «Томление духа» Поля Гнедых, у которого в голове лишь звенящая пустота и какой-то идиотский голос твердит: «Извлечем из чего-нибудь квадратный корень…» — и скорбное молчание охотника Харина перед черепом разумного существа, первого и единственного, встреченного человеком в Космосе и по нелепой случайности погибшего от Харинской пули, нетерпеливый героизм Сидорова — и мудрое бесстрашие Горбовского, и их неизбежный спор, спор двух людей, равно преданных своему делу, но разно понимающих жизнь. Всё это — случайные страницы жизни, но на каждой из них — спор, спор, спор. Великий, нескончаемый спор о том, как жить, как понять свой мир, как найти свое место и свое главное дело.

Люди, разные люди, но нет среди них равнодушных, душевно сытых, успокоившихся. Их споры не окончены — прерваны делом, бегущим временем, которое задает новые вопросы. Их споры не окончены, потому что сами они — в поиске, потому что их мир спорит с собой, отрицая себя, вчерашнего, во имя завтрашнего себя.

Завтрашний мир уже проступает в сегодняшнем контурами грандиозных экспериментов, надвигающихся проблем, дальних горизонтов науки.

Он входит, завтрашний день, резко, контрастно, тревожно-зовуще в успокоенный на миг, задыхающийся от счастья сегодняшний мир. Поэтому глава о нем называется иронически: «Благоустроенная планета» — это название одного из рассказов как нельзя кстати оказалось там, где речь зашла о дерзком, беспокойном поиске, рвущемся из сегодняшнего благополучия. Поэтому глава начинается рассказом о полноте жизни, о беспокойном счастье, погоне за вечной мечтой.

Здесь познается движение этого мира, и в самой грандиозности стоящих перед ним задач — исполинский размах его свершений. Проблема этих рассказов — на самых пределах сегодняшних наших знаний: Великое Кодирование человеческого мозга, расшифровка рассеянных следов информации прошлого, поиск взаимопроникающих пространств и, наконец, первый в истории человечества контакт с миром разумных существ. Но уже и на этих пределах вырастают еще более далекие цели, еще более величественные перспективы — полумифический человек из будущего с подчеркнуто обыкновенным именем «Петр Петрович» приотдергивает завесу времени — «смотрите, какими вы будете».

Притча словно подводит итог. Она, конечно, излишня. Объяснения не нужны этому живому и сложному миру. Он не подводит итогов, он перешагивает за их черту.

Так новое видение будущего, впервые и робко провозглашенное еще в «СБТ», кульминирует в «Возвращении» в картинах прекрасного и величественного мира, где люди подлинно и впервые свободны — свободны творить добро, свободны быть благородными, свободны следовать безошибочным движениям души. Воинствующий гуманизм этого мира обращен против всякого порабощения человека — несправедливостью, ложью, грязью быта и догмами навязанных схем.

В мире этом Стругацких подстерегала опасность — сделать его слишком прекрасным и слишком величественным, потерять в нем живого человека и живую жизнь.

Но особое, иронически-веселое понимание сложности жизни, в высшей степени присущее Стругацким и создающее неповторимо-привлекательную окраску их стиля, пронизало собой этот мир и оживило его. Исполинский повседневный труд человечества, грандиозность событий, опасности — всё это ушло в подтекст, стало дальним планом происходящего. На переднем плане — подвиг-будни, готовый в любую минуту кульминировать в подвиг-событие. Дальний план служит своеобразным психологическим, романтическим подтекстом жизни, он создает высокую приподнятость, предощущение подвига. Но без переднего плана с его отепляющими, снижающими пафос озорными, насмешливыми, ироническими тонами дальний был бы вымученно-героичен, как у Ефремова, или ложно-патетичен, как у Альтова; в любом случае, он был бы декларативен. Эта двуслойность мира пронизывает образ каждого героя, придавая им жизненную правдивость: в подлинной жизни подлинное и великое скрыто в простом и малом.

Этот, новый в фантастике, путь создания живого человеческого образа до сих пор неправильно понимается и оценивается критикой. «Запорожцами в космосе» назвал сердитый критик молодых и насмешливых смерть-планетчиков из «Стажеров». Критик разгневан шутливым жаргоном научных лабораторий, подобно Ильф-Петровскому персонажу, хмуро вопрошавшему: «Что это за смешки в реконструктивный период? Над чем смеетесь? Над собой смеетесь!» Гнев его проистекает от предвзятых схем, с которыми он подходит — нет, даже не к завтрашней, а уже к сегодняшней жизни.

«Возвращение» — это гимн человеку, земному, простому, великому, вдохновенной радости свободного мира, прекрасному будущему свободного человечества.

Как всякий гимн — немного восторженный и обобщенный.

Обобщенность — в бесконечной размноженности, по существу, одного героя. Собранный из Горбовского, Кондратьева, Сидорова и многих других персонажей образ человека будущего — действительно живой и полнокровный образ, но повторяемый многократно он вызывает ощущение однообразия — Горбовский в чем-то повторяет Юрковского и Быкова, но Горбовскому повезло больше других, другим героям негде развернуться в тесной клетке мозаики эпизодов. Они статичны и, может быть, именно поэтому так похожи. То, что было достаточным в рассказах, где только намечались черты человека будущего, стало ограниченностью в том сложном мире, каким должен был бы быть мир «Возвращения». Сложный, движущийся и непрерывно изменяющийся мир требует сложного, непрерывно развивающегося образа и характера.

Восторженность сквозит в том внешнем, по существу, характере конфликтов, которые намечены в романе, в молчаливом ощущении каких-то центральных, основных конфликтов времени, и прежде всего непрерывной борьбы за становление и обновление человеческой души. В спорах «В» сталкиваются разные люди и разные мысли, но споры их не меняют, не заставляют задуматься, они расходятся — каждый со своим, как ЭТО было уже в «СБТ», «ПнА».

Отсутствие главных, определяющих конфликтов эпохи удачно маскируется мозаичностью формы, а может быть, эта мозаичность даже вызвана этим отсутствием.

Можно сказать, что, едва разрешив противоречие нового содержания и традиционной формы, Стругацкие оказались перед новым противоречием — угаданный в воображении сложный мир выдвигал свои глубинные проблемы, не умещавшиеся в мозаичной, хроникальной форме повествования. Но дело не только и не столько в форме. Стиль определял неизбежность поверхностного — в сравнении с истинной глубиной мира — раскрытия его. Вызревали новые проблемы и требовали нового стиля, нового метода их постановки и решения.

В «Стажерах» намечается новый круг тем фантастики Стругацких. Это, по существу, старая тема становления характера, но звучание ее теперь изменилось. Тема переосмысляется, как воспитание в человеке человека, борьба за человеческую душу. Эта борьба понимается теперь как главное условие возможности осуществления мира «Возвращения», как главное содержание исторического переходного этапа к коммунистическому обществу 22-го века. Тема из узко-психологической стала исторической и социальной. В этом выразилось новое, более сложное понимание будущего и путей к нему. Понятно возвращение назад по хронологической лестнице, ко времени Быкова, Юрковского и их смены — инженера Ивана Жилина, стажера Юры Бородина. Соответственно новому, углубленному пониманию задачи, основная тема «С» сразу ставится на широком фоне, ей сразу задается социальное звучание. Оно задается заставкой повести, внешне не связанной с сюжетным развитием событий, но в действительности определяющей ее внутренний идейный лейтмотив.

Заставка — это спор Дауге и бывшей его жены, Марии Юрковской. Спор о том, как жить. Но теперь против Дауге выступает не друг, не соратник, а откровенно мещанское мировоззрение.

Вынесенная в композиционный эпиграф декларация нового, социалистического мещанина звучит как главная угроза, ожидающая человечество в случае поражения в битве за души растущих поколений.

Повесть сделана еще в прежнем, хроникальном стиле Стругацких. Внешнее сюжетное движение следует перипетиям полета генерального инспектора Юрковского по станциям Солнечной системы. Один за другим проходят эпизоды, сцены, лица — международный ракетодром Мирза-Чарле, Марс — будни астрофизиков, облава на «летающих пиявок», находка следов Пришельцев (Стругацкие, словно по инерции, продолжают прочерчивать новые линии связей и перекличек с «Ночью на Марсе», со следопытами «Возвращения»), Эйномия — полигон для изучения гравитационных волн, Бамберга — последние, жалкие могикане частнособственнического сектора — и дальше, дальше.