Цветы на чердаке - Вирджиния Эндрюс

А я не могла отказаться от воспоминаний о нем — не могла и не хотела, хотя уже достаточно смутно помнила, как он выглядел. Все равно я, наверное, просто чувствовала его.

МИНУТЫ КАК ЧАСЫ

Дни шли и шли. Без всяких изменений. Что бы вы делали со своим временем, если бы оно было у вас в таком избытке? На что бы вы направили свое внимание, если вы уже видели все вокруг тысячу раз? Какое направление приняли бы ваши мысли, когда все ваши мечты и стремления разбились о непреодолимые проблемы? Можно было вообразить, как ты выбегаешь наружу в лес и слышишь хруст сухих листьев под ногами. Можно было представить себя купающейся в озере неподалеку от дома Фоксвортов или в прохладном горном ручье. К сожалению, я понимала, что все эти мечты похожи на паутину, разрывающуюся на части при слабом прикосновении, и не могла не осознавать той мрачной реальности, в которую окунули нас последние события. Где было счастье? Ждало нас впереди или осталось позади? По крайней мере не здесь, в этой секунде, минуте, часе. Единственным, что давало нам силы, была надежда.

Крис говорил, что тратить время зря — преступление. Время — это самое ценное, что у нас есть. Ни один человек еще не обладал достаточным временем, чтобы узнать все, что он хотел. Вокруг нас мир был охвачен суетой, восклицая: «Торопитесь, торопитесь, торопитесь».

У нас была масса времени, миллион книг для чтения, часы, когда мы могли дать волю воображению. Творческий гений рождается в момент бездеятельности, мечтая о невозможном и впоследствии воплощая это невозможное в жизнь.

Мама, как и обещала, навещала нас с новыми играми и игрушками, чтобы занять наше время. Мы с Крисом были в восторге от «Монополии», «Скрэббла», китайских шашек, обыкновенных шашек, а потом, когда она принесла двойную колоду карт для игры в бридж, мы стали настоящими асами!

С близнецами все было сложнее. Они не могли играть в игры со сложными правилами. Ничто не могло удержать их внимания: ни множество крошечных машинок, купленных для них мамой, ни самосвалы, ни электрическая железная дорога, которую Крис соединил так, что поезд проходил под кроватью, под трюмо, в сторону тумбочки и под комодом. Мы все время рисковали на что-нибудь наступить. Одно можно было сказать определенно, они ненавидели чердак и боялись его.

Мы всегда вставали рано. Будильника не было, у нас были только наручные часы. Но какая-то независящая от моей воли биологическая система заставляла меня вставать, даже если я этого совсем не хотела.

Очередь на пользование ванной менялась через день: один день первыми были мальчики, один — девочки. Перед приходом бабушки мы должны были быть полностью одетыми. А то…

Она входила в нашу всегда сумеречную комнату, а мы стояли по стойке смирно, ожидая, когда она поставит корзину для пикника и удалится. Она редко заговаривала с нами и обычно спрашивала, молились ли мы перед тем, как сесть за стол, и перед сном, и читали ли страницу из Библии.

— Знаете, — сказал в один из ее приходов Крис, — мы читаем не по страницам, а целыми главами. И если Вы думаете, что это для нас наказание, то забудьте об этом. Это очень увлекательное чтение. Там можно найти больше похоти и насилия, чем в любом фильме, а о грехе в Библии говорится больше, чем в любой книге, которую я до сих пор читал.

— Заткнись, мальчишка, — огрызнулась она. — Я спрашивала не тебя, а твою сестру.

И она приказала мне прочитать выученную цитату. Мы часто подшучивали над ней, потому что, если как следует поискать, в Библии можно найти цитаты на все случаи жизни. В тот раз я ответила:

— «Для чего вы заплатили злом за добро?» Бытие, глава 44, стих 4.

Она оскалилась, развернулась и вышла. Через несколько дней она бросила Крису, не глядя в его сторону:

— Прочитай мне цитату из книги Иова. И не пытайся делать вид, что ты читаешь Библию, когда я прекрасно знаю, что это не так.

Крис был во всеоружии.

— Иов, 28:12 — «Но где премудрость обретается, и где место разума?» Иов, 28:28 — «И сказал человеку: „вот страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла — разум“. Иов, 31:35 — „Вот мое желание, чтобы Вседержитель ответил мне, и чтобы защитник мой оставил запись“. Иов, 32:9 — „Не многолетние только мудрые и не старики разумеют правду“.

И он продолжал бы до бесконечности, но бабушка залилась краской от бессильной ярости. Больше она никогда не просила его повторить цитаты, а потом перестала экзаменовать и меня, потому что я тоже старалась находить что-нибудь двусмысленное.

Мама появлялась каждый вечер около шести, всегда второпях и задыхаясь. Она приходила с грудой подарков, новыми играми и книгами. Потом она опрометью неслась принимать ванну и переодеваться в свои апартаменты для какого-нибудь званого обеда с обязательными слугами, подающими на стол, и, судя по тому, что она успевала впопыхах рассказать, с ними часто обедали гости.

— Очень многие вопросы решаются за обедом или ленчем, — поведала она.

Лучше всего было, когда ей удавалось унести со стола изысканные канапе и прочие деликатесы. Но конфет никогда не было, чтобы мы не портили зубы.

Только по субботам и воскресеньям ей удавалось побыть с нами подольше и пообедать за нашим низким столиком. Однажды она похлопала себя по животу:

— Смотрите, как я растолстела. Ведь мне приходиться есть с моим отцом, потом говорить, что я хочу вздремнуть и снова садиться за стол с вами.

В такие минуты мы были особенно счастливы, потому что они напоминали доброе старое время, когда папа был еще жив.

В одно из воскресений мама вошла в комнату, пахнущая свежестью, с квартой ванильного мороженого и шоколадным тортом из пекарни неподалеку. Мороженое почти растаяло, и скорее напоминало суп, но мы все равно съели его. Мы упрашивали маму остаться ночевать с нами и спать на кровати между мной и Кэрри, чтобы, проснувшись утром, все еще видеть ее. Но она оглядела заваленную игрушками спальню и покачала головой.

— Простите меня, но я не могу. Действительно не могу. Горничные удивятся, что я не спала на своей кровати, и, кроме того, троим в одной постели будет слишком тесно.

— Мама, — спросила я тогда, — долго нам еще ждать? Мы здесь уже две недели, а кажется, что по крайней мере два года. Когда наконец дедушка простит тебя за то, что ты вышла замуж за папу? Когда ты скажешь ему о нас?

— Мой отец разрешил мне пользоваться одной из своих машин, — ответила она, как мне показалось, уклончиво. — Поэтому, я думаю, что он собирается простить меня, иначе он не позволил бы мне спать под одной крышей, питаться с его стола и ездить на его машине. Но пока у меня не хватает решимости признаться, что я прячу от него четверых детей. Мне необходимо очень точно рассчитать, когда и при каких обстоятельствах сделать такое признание. Вам придется потерпеть.

— Что он сделает, если узнает? — спросила я, не обращая внимания на нахмурившегося Криса, который уже не раз говорил мне, что если я не перестану задавать вопросы, мама будет приходить к нам все реже и реже. Что мы тогда будем делать?

— Не знаю, как он поступит, — боязливо прошептала она. — Обещай мне, Кэти, что ты сделаешь все, чтобы слуги вас не услышали. Он жестокий, бессердечный человек, и он обладает огромной властью. Дайте мне время, и я скажу ему все, когда он будет готов это услышать.

Она ушла около семи часов и вскоре после этого мы легли спать. Мы рано ложились, потому что рано вставали. И чем дольше ты спишь, тем короче кажутся дни. Сразу после десяти мы тащили близнецов на чердак. Исследования гигантского чердака были лучшим способом убить время. Там было два пианино, и Кори часто взбирался на круглую табуретку, высоту которой можно было регулировать, и вертелся на ней. Время от времени он ударял по желтым клавишам, поднимал голову и внимательно вслушивался. Пианино было расстроено и от его звуков болела голова.

— Неправильно звучит, — сказал он однажды. — Почему звук неправильный?

— Его нужно настроить, — отвечал Крис, не раз пытавшийся сделать это.

В конце концов он только порвал струны внутри. На этом попытки извлечь что-либо из двух пианино закончились. Кроме них на чердаке было пять патефонов, каждый с небольшой белой фигуркой собаки, очаровательно поднимающей мордочку, как бы вслушиваясь в звуки музыки. Правда, работать мог только один. Мы часто заводили его и по чердаку разносилась странная, диковинная музыка со старых пластинок. В нашем распоряжении было несколько стопок пластинок с записями Энрико Карузо, но, к сожалению, они пришли в негодность, сложенные одна на другую даже без картонных конвертов. Сев полукругом, мы слушали их несколько раз. Мы с Крисом знали, что он был одним из величайших певцов-мужчин, и теперь у нас была возможность оценить его искусство. Его голос был таким высоким, что казался фальшивым. Непонятно, что в нем было такого великого. Правда, по непонятной причине Кори он очень нравился.