Маленькие победы. Как ощущать счастье каждый день - Энн Ламотт

А дом благоухал двадцатью четырьмя глазированными банановыми мини-маффинами, которые она испекла. Разгневанная, я напомнила им, что не употребляю сахара.

– Попробуй хотя бы один, – попросила она. Я сказала: спасибо, но нет. Я способна устоять перед десертами на основе бананов. Мой брат жизнерадостно сказал:

– Просто попробуй штучку – это фирменное блюдо Конни.

– Нет, спасибо, – снова сказала я. Но они так просто не сдавались. Я уж думала, придется застрелить одного из них – или обоих. Наконец, Бог свидетель, Конни подошла ко мне с теплым глазированным банановым маффином в руках и сказала:

– Это был рецепт моей матери.

Я выхватила его и откусила раз, потом другой. Потом съела несколько маффинов целиком. Пришлось спрятать оставшиеся восемнадцать или около того, но, к счастью, я сумела отыскать их утром и съесть еще несколько. Мне потребовалось четыре дня после их отъезда, чтобы вернуть сахар в норму. Оставшиеся «Клондайки» я выкинула. На следующей неделе они притащили еще.

Однако со временем поняли – и перестали привозить так много сладостей. Я, в свою очередь, перестала морщиться, если они допускали ошибки. Удивительно, насколько хорошо мы справляемся, потому что это – нелегкий учебный процесс для всех нас, а предстоит еще более трудный. Мы не только получили назад своего старшего братца, но и слегка помяли его – в лучшем смысле слова. Он смягчил свою позицию в отношении людей; не думаю, что он по-прежнему остается евангелистом, а если и остается, то не слишком фанатичным. Например, на Рождество я наблюдала, как он запал на трансвестита-конферансье на гигантском световом шоу ЛГБТ «Мировое древо надежды» в ротонде Сити-холла. Пару раз он упоминал о нем на следующий день, называя «она» – Донна.

Джон стал новым человеком, как и обещал богу: он ощущает свою небезупречность, негибкость и смехотворность – и позволяет нам быть рядом. Бросает взгляд вдоль длинного темного коридора жизни и понимает, что не способен заклеить трещины скотчем; теперь его не обмануть. Этот коридор заполучит всех нас; возможно, первой – Конни, но теперь мы будем держаться вместе в этой вновь обретенной любви.

Воздушное

Лыжный патруль

Не так давно я каталась на лыжах в горах, где мы с Сэмом проводим по паре выходных почти каждую зиму. Ныне он частенько пропадает где-то с ордой сноубордеров. Полагаю, он несколько стесняется, когда его видят с мамой; однажды, стоя рядом с ним и приятелем у подножия горы, я опрокинулась на спину без всякой на то причины. А в самый первый раз, когда пошли кататься вместе, проехала странно медленным шагом около сотни футов, угодив прямо в огромную сеть у подножия склона, возведенную для защиты маленьких «медвежат-лыжников» от крушений. А потом запуталась в ней, точно рыба.

После исчезновения Сэма я обычно поднимаюсь на фуникулере на вершину «детского» склона для пары спусков, с которыми справился бы кто угодно. И праздную победу! Несусь вниз по легкому уклону, воображая себя олимпийкой. Преисполнившись уверенности, штурмую самый легкий из склонов потруднее, на котором сначала падаю или скольжу вниз на заднице, но потом, несколько отрезков по четыре-пять минут, еду по-настоящему. И ко второму спуску по «продвинутому» склону триумфально держусь на ногах почти все время.

Но на этот раз, когда подъемник донес меня до вершины продвинутого склона, с которого только что съехала, я испытала мгновенную растерянность – вероятно, порожденную гормонами, большой высотой и легким снегопадом. Не сумела вспомнить, действительно ли площадка, к которой мы приближались, та самая, с которой я только что съехала вниз. Кресла замедлили ход и снизились, чтобы люди смогли высадиться; соседка выбралась и молнией унеслась прочь, я же продолжала сидеть, разрываясь между желанием соскочить и мыслью о том, что моя остановка – следующая.

Кресло дернулось вперед и возобновило подъем. Я стала оглядываться по сторонам, ища знакомые приметы, но видела лишь стайки ярко одетых лыжников и была совершенно уверена, что это не моя остановка… пока секунду спустя не осознала, что ошиблась – и проехала свою остановку. К этому времени кресло было уже в четырех-пяти футах над землей и продолжало подниматься. Но я не позволила этому обстоятельству запугать меня: сделала долгий глубокий вдох, извиваясь, соскользнула на край кресла и бросилась в снег – как каскадеры бросаются на крышу набирающего скорость поезда или клоун седлает на ходу брыкающегося мустанга, вытаращив глаза на потеху толпе.

Вероятно, я была примерно в пяти-шести футах от земли в то вневременное мгновение вечности, после которого рухнула в снег. Приземлилась тяжело, вновь доказав теорию земного притяжения, еще миг каким-то образом стояла на лыжах, затем – опрокинулась.

Не думаю, чтобы кто-нибудь видел нечто подобное: человек летит в открытый космос с такой низкой стартовой точки. Я чувствовала себя Икаром, близким к гибели в снегу, с тающими лыжами вместо крыльев.

И тут же осознала две вещи: я не сильно пострадала, а большинство людей притворились, будто ничего не заметили – по доброте душевной, от ужаса или по причине мучительного стыда. Я – вечная дочь своей матери, поэтому первым побуждением было уверенно улыбнуться всем и помахать ручкой, точно политик, проводящий встречу с избирателями из редко используемой горизонтальной позиции.

– Со мной все в порядке, – сказала я двум красивым женщинам, которые подошли и предложили помощь. Они сочувственно поохали и покатили прочь. Я уселась и оперлась на руки, уперев локти в снег за спиной.

К тому времени, как я наконец встала, руки превратились в ледышки. Я запыхалась, была пристыжена, растеряна, избита – и благодарна лишь за то, что Сэм меня не видел. Он бы умер, закололся бы лыжной палкой, раз за разом втыкая ее в голову.

И стоило подумать, что хуже уже не будет, как подступила тошнота – волна за волной, как токсикоз у беременных, – и я подумала: меня сейчас стошнит в снег! Леди и джентльмены, приготовьтесь увидеть следующий трюк… Я притворилась, что зажимаю нос от холода, но на самом деле прижимала ладонь ко рту, чтобы сдержать позыв. Голова закружилась, и я взмолилась: «Помоги мне, Иисусе, помоги мне». Так молилась в моей церкви старая женщина по имени Мэри в самых сильных приступах страха и горячки, прямо посреди проповедей и гимнов: «Я знаю, моя перемена грядет, но коснись меня ныне, господь».

Я знаю: сто́ит воззвать, и Бог окажется рядом, выслушает и поможет, но – со временем. Это «со временем» вгоняет порой в отчаяние!

Не знаю, сколько времени я простояла с прижатой ко рту ладонью, поддерживая себя лишь лыжными палками и драной, заплатанной верой. Единственное, что знала – что помощь всегда в пути. Руми говорил: «Кто-то наполняет чашу, стоящую пред нами». Я знаю: сто́ит воззвать, и Бог окажется рядом, выслушает и поможет, но – со временем. Это «со временем» вгоняет порой в отчаяние! Например, прямо сейчас я знаю, что Америка будет восстановлена, хотя трудно предвидеть это в данный момент; нашей стране и миру может понадобиться столетие или больше, чтобы оправиться от эпохи правления Джорджа У. Буша. Но это произойдет. Бог всегда слышит наши отчаянные крики о помощи – но, право, удивительно, какую форму принимает порой эта помощь. В старом анекдоте человек, чей самолет потерпел крушение в тундре, с горечью рассказывает сочувственно внимающему бармену, что Бог покинул его: он напрасно ждал божественного вмешательства и умер бы в снегу… если бы не какие-то эскимосы, случайно проходившие мимо. Так что, возможно, вскоре мимо проедет высокий сильный мужчина с медицинскими санями, или те добрые женщины, или Иисус в теплых наушниках.

Вместо этого рядом со мной через пару минут притормозила низкорослая полная женщина. На ней была оранжевая шапочка и форменная куртка с символикой лыжного курорта.

– Кажется, меня сейчас вырвет, – предупредила я, чтобы она не слишком приближалась.

– Что ж, тогда давайте просто постоим минутку, – сказала она. У нее были обветренные щеки и маленькие карие глаза.

– Кажется, понадобится помощь, – сказала я; слова, которые всегда приходится выдавливать из себя через силу.

– Вы так жестко приземлились! Я видела вас сверху.

Я покачала головой, ошеломленная, на грани истерики.

– Вы из лыжного патруля? – спросила я.

– Типа того. Я здесь, чтобы помогать при ситуациях, не угрожающих жизни, таких как эта. Почему бы вам не пойти со мной?

Она сошла с лыж и встала на мои крепления, чтобы я смогла выбраться из своих. Мы подобрали лыжи, и я побрела вслед за ней по снегу.

Кое-как добрались до деревянной будочки десять на десять футов, стоявшей в стороне от подъемника. Там обнаружились две длинные скамьи, складной стул и полки, нагруженные предметами первой помощи, бутылками с водой, немытыми кофейными чашками, рациями; было тепло от керосинного обогревателя. И были два мутных окошка, сквозь которые виднелись заснеженные сосны. Женщина налила в миниатюрную бумажную чашечку воды, но лицо так заледенело, что я не могла шевелить губами – и обливалась водой, как старуха под анестезией в кабинете стоматолога.