Проклятое наследство - Татьяна Корсакова

Ударила бы! Непременно ударила, если бы не Миша. Иногда Анне казалось, что в сложившейся ситуации именно он чувствует себя неловко и отвратительно. У него ведь совершенно особенная, тонкая душевная организация. И он не приучен к подобному хамскому обращению. Сама она тоже не приучена, но, случись что, постоять за себя сумеет. Наверное…

– Вы не правы, Клим Андреевич! – сказал Миша одновременно возмущенно и страстно. – Анна Федоровна очень красива.

– Это в вас сейчас кто-то другой говорит. – От Мишиных возражений Клим Туманов отмахнулся так же, как до этого от грязного носового платка. – Возможно, ваша неопытность. А я на своем веку красавиц повидал немало, так что могу судить…

– Не можете! – вспылил Миша и даже попытался встать со скамьи, но стукнулся макушкой о потолок. – Ничего-то вы, сударь, не понимаете!

– Миша, успокойся. – Анна сжала его холодную ладонь, а потом поцеловала в щеку. Назло сидящему напротив негодяю. – Господин Туманов не плохой человек, он просто дурно воспитан.

– А вы неблагодарны, миледи. – Он нисколько не обиделся, наоборот, кажется, развеселился. – Я уже начинаю жалеть, что пришел к вам на помощь. Мне бы стоило высадить вас прямо сейчас же, но, боюсь, я все-таки не так дурно воспитан, как вам думается. Я не бросаю женщин в беде.

– Совсем недавно едва не бросили.

– Едва не считается. К тому же я подумал, что вы обычная деревенская девка, не нуждающаяся в моей помощи.

Вот она и согрелась! Оказывается, злость греет не хуже шерстяного пальто. Но и пальто отдавать Анна не станет, мало радости в том, чтобы сидеть остаток пути на мокрой лавке. Она просто перестанет разговаривать с этим человеком. Разговаривать ее точно никто не заставит!

Он и не попытался, усмехнулся только многозначительно, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, а потом и вовсе уснул. И проспал до самого вокзала, а проснувшись, лишь холодно кивнул в ответ на неловкие попытки Миши поблагодарить за помощь. И от собственного пальто отказался.

– Оставьте себе, миледи, – сказал этаким снисходительным тоном. – Я не люблю, когда от моих вещей пахнет дамскими духами.

Да не пользовалась она никакими духами! Если только душистым мылом, да и то так давно, что уже успела об этом позабыть.

Ни оскорбиться, ни отреагировать должным образом на этакое хамство Анна не успела, ее опередил Миша. Он ударил Туманова резко, без предупреждения, попал кулаком в челюсть, а потом прошептал срывающимся голосом:

– Сударь, я терпел ваши выходки слишком долго, но вы перешли последнюю черту. Немедленно извинитесь перед дамой!

Наверное, впервые за весь этот долгий и нелегкий день Анна испугалась, но не за себя, а за Мишу. Теперь уже она схватила его за руку, пытаясь оттащить от Туманова, увести прочь. А Туманов, кажется, ничего подобного не ожидал. Затянутой в перчатку рукой он коснулся разбитой в кровь губы, с недоумением посмотрел на Мишу, а потом неожиданно сказал:

– Вы совершенно правы, Михаил Евсеевич.

– Извинитесь! – Миша рвался в бой, удержать его было все тяжелее. – Немедленно!

– Миледи, – Туманов перевел взгляд на Анну, – прошу прощения! – Он даже поклонился, вот только поклон вышел неискренний, шутовской.

Она ничего не ответила, просто не нашлась что сказать стоящему напротив мужчине, поэтому обратилась к Мише:

– Нам пора. Поезд, наверное, уже подали.

Пальто, ставшее вдруг в десять раз тяжелее, воняющее уже не мокрой шерстью, а псиной, Анна оставлять себе, разумеется, не стала. Но и выбросить добротную вещь у нее не поднялась рука. Пальто пришлось почти впору стоящему у входа на перрон нищему. Пусть хоть кто-нибудь порадуется такому подарку…

Миша злился, Анна видела, как ходят под его кожей желваки, как вздулась вена на виске, видела и не узнавала в этом разъяренном мужчине своего тихого, интеллигентного Мишу. Он за нее заступился, не побоялся ударить Туманова, унизил публично. А такие, как Туманов, публичные унижения не прощают. Анне казалось, что они вообще ничего не прощают. И в том, что он отступился и даже попросил прощения, ей виделось настоящее чудо. Кроме того, она испытывала облегчение от того, что не случился скандал. Не хотелось ей быть причиной скандала, как не хотелось, чтобы из-за нее пострадал Миша. И все-таки как хорошо, что, несмотря на свою интеллигентность, он оказался вот таким отчаянно-решительным, что не побоялся вступиться за ее честь! Кто бы еще вступился? Дядя Витя, Трофим и Венька вступились бы непременно, но нет их больше в ее жизни, она сама так решила. А Миша есть, и теперь он единственный ее защитник, и только что доказал, что выбор она сделала правильный.

На поезд они не опоздали, но в вагон входили едва ли не последними. Миша проводил Анну в ее купе, помог пристроить еще влажные после недавней грозы чемоданы, спросил участливо:

– Аннушка, ты как?

– Я хорошо, можно сказать, замечательно! – Без тумановского пальто ей снова стало холодно, даже познабливать начало. Или все это из-за нервов? Из-за того, что реальность, от которой родные всеми силами пытались ее защитить, только что совершенно бесцеремонно ворвалась в ее жизнь?

– Мерзнешь? – Миша присел рядом, обнял за плечи, прижал к себе. Его пиджак был мокрым и холодным. Анна с запоздалым смущением подумала, что в отличие от нее ему так и не довелось переодеться в сухое.

– А ты? – Она потерлась носом о его подбородок.

– Это мелочи! – Миша провел ладонью по ее волосам, а потом сказал: – Я распоряжусь, чтобы тебе приготовили чаю. Ты голодна?

Есть Анна не хотела, а вот от горячего чаю не отказалась бы. И от шерстяного пледа. И от книги. И от уюта своей комнаты…

Стоп! Из всего, о чем ей нынче мечтается, получить она может лишь горячий чай, а остальное – призраки прошлого. Прошлое это, несомненно, заслуживает того, чтобы его помнить и беречь в воспоминаниях, но и от будущего она отворачиваться не станет.

– Чаю! – сказала Анна решительно. – Сладкого чаю и пирожков. И приходи ко мне на чай, как только переоденешься в сухое!

Чай подали, когда поезд уже тронулся в путь. За окном в стремительно сгущающихся сумерках проплывал готовящийся ко сну город. Зажглись лампы, и в до блеска отполированном стекле Анна видела свое несчастное отражение. Чтобы не расплакаться и не расстроить Мишу еще сильнее, она взялась за испеченные Ксюшей пирожки. Обычно пирожки, так же как и теплое молоко, помогали ей вернуть душевное равновесие. Но не в этот раз, увы. Чаепитие у них получилось не самым веселым, каждый думал о своем. Да и принесенный чай оказался слишком сладким, таким сладким, что Анну замутило. Видя, в каком она состоянии, Миша не стал задерживаться надолго, пожелал спокойной ночи и почти сразу же ушел к себе, а Анна, которая до этого, казалось, была готова свалиться от усталости, еще очень долго не могла уснуть.