Нужный образ - Джеймс Хоран

— Н-да, Барни, думаю, мы уже потратили много вашего времени, — сказал Джош, вставая. — Рад был с вами встретиться. Мы вернемся.

Барни потряс его руку, потом мою. Положив руки нам на плечи, он проводил нас из кабинета.

Сияя, как будто у него на попечении было два короля, Барни сказал молодому Абернети:

— Два мои великих друга — Финн Маккул и Джошуа Майклз, названный в честь знаменитого пророка.{43}

Я был вдвойне удивлен. Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь пользовался этим именем. Даже Джош удивился.

— Доброй ночи, джентльмены, — произнес молодой Абернети. — Было приятно встретиться с вами обоими.

— Наши двери всегда открыты для них, Джин, — сказал Барни.

— Да, сэр.

Оба телохранители зевали и казались сонными.

Пожилая негритянка в домашней одежде робко поднялась с ближайшей скамьи.

— Миссис Вильсон хотела бы поговорить с вами, — доложил Абернети. — Это насчет ее сына, которого на прошлой неделе арестовали за ограбление пивной.

Барни кивнул.

— В любом случае впустите леди.

Он хлопнул меня по спине.

— Джентльмены, я должен вернуться к работе, заботясь о своих людях. Помните, двери для вас всегда открыты.

Я был удивлен, увидев едкое презрение в черных глазах молодого негра, наблюдавшего, как Маллади входит с женщиной в свой кабинет.

— Неплохой у вас босс, — сказал Джош.

Губы едва шевельнулись, и ответ был ровным и неискренним.

— Да, сэр, неплохой босс.

Когда мы вышли на улицу, я спросил Джоша, что он думает.

— Он стрелянная птица, но думаю, его можно купить. Или сломать. Держу пари, у него чудесный контракт с профсоюзом, а своим шоколадкам он платит, как китайским кули. Понадобится уйма времени, чтобы доказать это. Парочка окружных прокуроров гоняется за ним не один год.

— А как насчет ФБР? Бюро налогов?

— Они не трогали его. Пока. Но дай ему споткнуться, и они проверят каждый доллар за многие годы.

— Как тебе болтовня этого Робина Гуда?

— Насчет ограбления богатых? Конечно, он не без этого. Интересно, где он получает награбленное?

— Политик у власти имеет много возможностей, Джош. Мне нет надобности говорить тебе об этом.

— От вымогательства? Помнишь Хайнса{44}?

— Может быть. Каждый год ты слышишь о политиках, которые кормятся вымогательством. Но если Барни этим занимается, деньги проходят долгий путь, пока не попадут в его карман. И то, что он не попался все эти годы, доказывает, что он умен.

— На всех них есть день расплаты.

— Может, лучше всего было бы купить Барни, как предлагал сенатор.

— Есть лучший способ.

— Сбросить его с крыши?

— Не надо драматизировать. Меня осенило, когда я вытягивал из него вопросы размера контрактов на сладких шоколадок. Я заметил это в его глазах. Барни боится: он знает, у него больше поводьев, чем он в силах контролировать. Видел, как на него смотрел этот молодой негр?

Он задумчиво добавил:

— Что там говорил о нем Барни? Что-то о том, что когда-то он был скверным парнем? Когда-нибудь нам придется разобраться с этим.

— Ты говоришь так, будто передумал, — ответил я.

— Почти, — он улыбнулся. — Чем больше я влезаю в это дело, тем больше вижу возможностей: миллион в год плюс пятьдесят тысяч ежемесячно на расходы и шанс провести кого-то в Белый Дом! Давай отправимся по штату на пару дней и исследуем климат там.

Итак, мы отправились в путь и повидались с лидерами: мощным мужчиной с тяжелым лицом, известным в своем кругу тем, что он контролировал игорный бизнес и политиков; старым партийным боссом, который утверждал, что все было бы лучше широкого раскола в партии накануне важной кампании по избранию губернатора.

Мы пообедали со спикером Ассамблеи и лидером большинства в Ассамблее, где демократы сохранили большинство, и в Сенате, где они его утратили, но все, что мы выведали, было теми же жалобами, враждой и беспорядками. Единство было забыто.

Иными словами, у демократов не было сильного кандидата на губернаторский пост; арена была свободной.

По пути в аэропорт Олбани Джош молчал. Я хорошо знал его и понимал, что он приходит к решению. Когда мы стояли на ветреной полосе в затухающем свете серого дня, он быстро и тихо спросил:

— Что ты думаешь об этом, Финн?

Я ответил так быстро, что это удивило меня самого. В общем-то ответ крутился на кончике моего языка несколько дней.

— Думаю, мы должны принять предложение.

— Почему?

— Может, это и дико звучит, но думаю, следующий президент может быть у нас в кармане.

— Неизвестный конгрессмен? Политическое ничто?

— Как сказал Келли, наша работа будет заключаться в том, чтобы это изменить.

— Ты считаешь, мы сможем это в такой короткий срок?

— Я все время возвращаюсь к этой красной папке. Это часовая бомба, Джош. Если пустить ее в ход, может измениться вся политическая картина.

— Но когда существует такой тип, как Маллади…

— Маллади не пугает меня, Джош.

— Да и меня, Финн, но сложи все вместе и посчитай, и ты сам скажешь, что только ненормальный может думать об этом, — он в раздражении выпятил нижнюю губу: — И что-то говорит мне, Келли обладает тем, что захватывает воображение. Боже, он действительно привлекателен и в чем-то наивен.

— Я считаю, здесь нечто более глубокое, Джош.

— Я тоже так думаю, но будь я проклят, если могу влезть в это дело.

Ветер пронесся между нами, вздыхая словно котенок.

— Не знаю, что это, — сказал я, — отнеси это на счет старой ирландской интуиции или явной сентиментальности, но в один прекрасный день, мы увидим, как Келли Шеннон входит в Белый Дом.

— Ладно, увидим, — согласился он.

Я твердо верил в то, что сказал Джошу. Но то, что я не сказал, было странными тревожными мыслями об этом улыбающемся, замечательном молодом человеке…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Смоляное сердце

На следующий день мы получили вести от Келли. Был срочный звонок из Род-Айленда от нашего клиента-конгрессмена, и Джош вернулся в Вашингтон, чтобы посетить решающую встречу между ним и лидерами штата. Я устал от бесед с этим мужланом и решил остаться в Нью-Йорке. Для меня это был бесцельный день, у меня все валилось из рук, а в мозгу торчало дело Шеннона. Когда мы с Джошем возвращались из поездки по штату, мы проспорили несколько часов, обсуждая хорошие и плохие стороны предложения. С точки зрения здравого смысла, было мало логики в принятии предложения, но мы оба понимали, как трудно решиться отвергнуть предложение сенатора. Как говорил Джош, было бы легко сказать Келли «нет» по телефону, но он просто не представлял, как сможет сказать ему это в лицо.

Что-то привело меня назад в наш офис в Вулворт-Билдинг. Я стоял у окна, наблюдая, как бегут рабочие от мартовского ветра в станцию метро Парк-Плейс, и тут зазвонил телефон.

Это был Келли Шеннон.

— Я в аэропорту, — сказал он, — прямо из Вашингтона на ночь и до утра. Я думал пригласить вас и Джоша на обед в Вексфорд.

— Видимо, вы с Джошем разминулись в воздухе, — сообщил я ему. — Он должен был вернуться в Вашингтоне для вечерней деловой встречи.

— Ясно, но почему бы не прийти вам, Финн? Никакой политики. Никаких объяснений. В Вексфорде Лейси и Люк. Вы сможете познакомиться с ними.

— Мне бы хотелось, Келли. Вы не заедете за мной? Вулворт-Билдинг, четвертый этаж.

Келли потребовался час, чтобы добраться до меня. Когда я разместился на переднем сидении его машины, в деловой части города стемнело. Улицы опустели.

— Вы слышали о пожаре? — спросил Келли, развернув машину в направлении вест-сайдской скоростной дороги.

— Честно говоря, сегодня я не видел газет и не слушал радио. Где это?

— На фабрике пластмассы в Лоуренсе. С начала забастовки город на плохом счету. Насколько я знаю, пару месяцев назад компания перебралась в Северную Каролину. С тех пор там работают неполный рабочий день.

Неожиданно он сообразил, что я, похоже, не знаю, о чем он говорит.

— Вы знаете о забастовке?

— Нет. В последние годы большую часть времени мы провели в Вашингтоне. А когда приезжали на Манхэттен, то только на день или ночь.

— В прошлом году профсоюз закрыл фабрику на несколько месяцев. Было несколько столкновений между полицией и пикетчиками. Один раз даже вызывали войска.

— Лоуренс в вашем округе?

— Я бы хотел этого. Мне всегда казалось, что по-настоящему ничего не делалось, чтобы свести обе стороны вместе…

— А конгрессмен от этого округа? Вы его знаете?

— Ему почти восемьдесят лет, и он в Конгрессе еще с того времени, когда я был ребенком. Теперь это спотыкающийся старик, который делает все, что они ему скажут.