Десять тысяч шагов - Анатолий Дементьев

Василий узнал голос бригадира свинофермы Кирьянова.

— Иван Павлович, я это, Василий. Подвези.

— Василий? Да откуда ты тут взялся? — Кирьянов придержал лошадь. — Давай, садись. А это что у тебя?

— Косуля. Герасим подстрелил и убежал. Заедем в сельсовет, Иван Павлович, может, кого еще застанем.

…Герасим Лаптев прочитал протокол и хмуро посмотрел на председателя сельсовета Никифорова.

— А если не подпишу?

— Обойдемся и без подписи. Есть свидетели, есть докладная инспектора, и есть вещественные доказательства. Суд разберется, что к чему.

Лапоть бросил окурок на пол, с силой стукнул по нему каблуком тяжелого сапога.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДЛИННОУХОГО

(Лесная повесть)

Он появился на свет всего несколько часов назад, и теперь сидел под кустом тихо-тихо. Шерстка на нем уже обсохла и распушилась. Большие уши плотно прижаты к спине. Зайчонок даже вблизи незаметен. Он похож на замшелый округлый камень, каких в лесу разбросано немало. Выдают его только темные пуговки глаз — они влажно поблескивают.

Под большим кустом полумрак и прохлада. Временами откуда-то налетает ветер, шелестит молодыми листьями, раскачивает головки первых цветов, над которыми с жужжанием вьются золотистые пчелы и толстые мохнатые шмели.

Но вот солнечные лучи, пробив плотное сплетение веток, упали на спину Длинноухого. Ему хорошо, он чуть приподнимается на слабых лапках и поворачивается, подставляя солнцу то один бок, то другой.

Прямо перед зайчонком опустилась на ветку небольшая птица в желто-зеленом наряде с черным галстучком и в черной шапочке. Увидев Длинноухого, незнакомка удивленно цвиркнула и замерла. Может быть, она испугалась не меньше, чем он. Большая синица, а это была она, первой пришла в себя. Издав короткую бойкую трель, она перепорхнула на соседнюю ветку.

Едва улетела синица, как неподалеку затрещали сухие ветки. Не разбирая дороги, по лесу шел огромный бурый зверь на высоких ногах-ходулях. Вот он остановился вблизи Длинноухого, скусил ветку, покрытую нежными листьями, задумчиво пожевал и, шумно вздохнув, отправился дальше. Одна из его больших ног опустилась рядом с зайчонком и тут же поднялась, оставив глубокую вмятину в мягкой влажной земле. Если бы старый лось случайно наступил на Длинноухого, то на этом пришлось бы и закончить рассказ о нем.

К счастью, все обошлось благополучно. Ломая молодую поросль осинника, бурая громадина скрылась за деревьями. Треск веток постепенно затих в глубине леса.

Через многие поколения зайчонку передалось важное правило: двигаться нельзя, только так ты убережешь себя от врагов, только так ты выживешь.

И Длинноухий не двигается, греется в ласковых лучах солнца и посматривает по сторонам. Лишь чуть подрагивают кончики прижатых к спине больших ушей.

Так, ничем не выдавая себя, он просидел под кустом смородины до самого вечера. Начинало темнеть, блекли краски, постепенно замолкали голоса птиц. Зайчонок почувствовал голод. Он начал потихоньку переступать с лапки на лапку, шевелить ушами, оглядываться по сторонам, словно кого-то ожидая.

И вот поблизости послышался легкий, как вздох, шорох. Длинноухий живо повернулся на этот звук, приподнялся на лапках, поводя вздрагивающими ушами.

Зайчиха появилась словно из-под земли. Поднялась столбиком, опустив короткие передние лапы на грудь, и замерла. Тотчас в разных местах на лужайке зашевелилась трава и мягкими прыжками к зайчихе подкатилось несколько серых комочков. Это были братишки и сестренки Длинноухого. Как и он, они притаились где-то неподалеку. Каждый хотел есть и спешил, отталкивая других, ткнуться мордочкой в теплое мягкое брюшко.

Длинноухий сосал густое молоко торопливо и жадно. И не напрасно: вспугнутая каким-то подозрительным шумом, зайчиха сделала большой прыжок в сторону и исчезла так же внезапно, как и появилась. Серые комочки раскатились в разные стороны и снова затаились в траве. Длинноухий опять остался один. Теперь он был сыт и ему захотелось спать. Ночь для него прошла спокойно.

А утром снова показалось солнце. Оно обогрело и приласкало продрогшего зайчонка. Весь этот и следующий день Длинноухий просидел под своим смородинным кустом, который стал для него домом.

На четвертый день жизни, когда Длинноухий снова почувствовал голод, его с братьями и сестренками вволю накормила другая зайчиха. Так уж у заячьего племени заведено: встретились зайчата, надо их накормить, а твоих собственных накормит другая мать.

Прошло еще несколько дней. Длинноухий немного подрос, окреп и постепенно осваивался с лесной жизнью. Он больше не пугался каждого шороха, каждого крика птицы или зверя, но по-прежнему был осторожен. Зайчонок уже знал, что веселой любопытной синицы бояться не надо. Она все время проводила в хлопотах: ловила мошек, червячков, гусениц и таскала их в дупло старой ивы, где у нее было устроено гнездо и откуда то и дело доносился многоголосый писк голодных птенцов. Увидев под кустом Длинноухого, синица приветствовала его как старого знакомого коротким и радостным:

— Пинь-пинь, чиррр…

Иногда вместе с нею прилетала другая синица, точно такая же, но чуть поменьше, и они прыгали по веткам около зайчонка, разглядывая его со всех сторон и тихо переговариваясь между собой.

Знал Длинноухий и о том, что ничего худого ему не сделает часто пробегавший по лужайке еж. Серый колючий зверек иногда подкатывался к зайчонку, торопливо обнюхивал его острым черным носом, а потом, сопя и похрюкивая, исчезал в густой траве. У ежа тоже было много дел.

Как-то мимо Длинноухого, быстро извиваясь, прополз крупный, в блестящей чешуе, уж. Он был так поглощен преследованием лягушонка, что даже не взглянул на Длинноухого. А в полдень, когда всю лужайку заливали солнечные лучи, появлялись большие красивые стрекозы со стеклянными крылышками и крупные, еще более красивые, желтые бабочки — махаоны. Махаоны словно танцевали в воздухе, на миг опускаясь на венчики цветов.

Время от времени зайчонок чувствовал острый голод и начинал нетерпеливо вертеться, ожидая появления зайчихи. Едва она показывалась, как он со всех ног устремлялся к ней, стараясь опередить других зайчат.

А потом зайчихи перестали прибегать на лужайку: пора кормления детенышей кончилась. Длинноухий не ел уже три дня и, не выдержав далее, схватил какую-то травинку, щекотавшую ему нос, оторвал ее, начал жевать и… проглотил. Травинка оказалось кисло-сладкой и понравилась зайчонку. Он съел еще одну, и еще, и постепенно выел вокруг себя маленькую плешинку. Трава и листья попадались разные: и сладкие, и горькие; и кислые, кисло-сладкие.