Карета-призрак: Английские рассказы о привидениях - Амелия Эдвардс

— Это сопряжено с риском?

— Естественно. Встретимся под скалой — туда причалит люгер[18].

— Потребуется оружие?

— Скорее всего, да. Держите его при себе, только спрячьте надежней. Ваш старый ватерпруф…

— Ватерпруф у меня новый… Я позаимствую у Сьюзен!

Мисс Сьюзен, однако, не осталась вполне безучастной к происходившей беседе:

— Скажите, мистер Пэттен, а могло случиться, что хоть кто-то из злоумышленников взял да и проникся сожалениями о содеянном?

Мистер Пэттен задумался.

— Если товар был конфискован?

— Нет, мог ли преступник (а ведь контрабанда — это, согласитесь, преступление) раскаяться?

— Преступник — из числа тех самых сорвиголов? — насторожился священник. Он так пристально всмотрелся в лицо мисс Сьюзен, что обеим кузинам стало не по себе. У них даже холодок пробежал по спине: уж не заподозрил ли священник истину? Обе, в приливе самоотверженного единодушия, ринулись отражать опасность, причем мисс Сьюзен выказала на редкость поразительное присутствие духа.

— Вернее сказать, преступницы! — кокетливо улыбнулась она. — Целых две. Я и Эми…

— Вы желаете знать, сможете ли искупить свою вину? Это зависит от того, насколько широко распространятся о ней точные сведения — к вящей славе Марра.

— О нет, тайна должна оставаться тайной! — вскричала мисс Эми.

— Что ж, коли так… — Священник нахмурился. — Вообще-то для большей результативности епитимья[19] должна быть принародной, но в виде исключения я предоставляю вам право каяться в своих грехах наедине — вволю, сколько вам заблагорассудится.

— Именно так я и поступлю, — тихо произнесла мисс Сьюзен. Священник тотчас подметил в ее тоне непривычную нотку:

— А вы намерены изобрести какую-то особую разновидность искупления греха?

— Особую разновидность? — переспросила мисс Сьюзен, и по щекам ее разлился румянец. Она бросила беспомощный взгляд на кузину. — Если не кривить душой, долго искать не придется.

Эми пришла кузине на выручку:

— Видите ли, мистер Пэттен, мисс Сьюзен частенько обращается со мной так, что ей самой делается неловко, и потом никакими силами не может заглушить угрызения совести. Но все это сущие пустяки, поверьте, не стоящие ни малейшего внимания… Кстати, если бумаги вам больше не требуются, нельзя ли будет забрать письма обратно?

Священник откланялся, пообещав наутро доставить рукописи.

Кузины были столь единодушны в стремлении сохранить свою тайну, что им не требовалось ни обмениваться мнениями вслух, ни заручаться клятвами: с того самого дня для них сделалось непреложным законом правило, согласно которому собственность — никому, кроме них, не ведомая, — должна принадлежать только им; только они одни будут делить вдвоем радость обладания с изначально свойственной им разумной бережливостью. Обе кузины прониклись сознанием острой необходимости хранить под спудом все попадавшиеся им, как они выражались, «свидетельства»; движимые внутренней решимостью, они всячески старались утвердить право собственности на окружавшие их предметы обстановки, которые могли подвергнуться осмеянию или вызвать подозрение. По их непритязательным выкладкам, нельзя было определенно судить, какую службу сослужит тот или иной почитающийся странным предмет; теперь кузины нередко ощущали себя выигравшей стороной, вспоминая предъявленные душеприказчиками тетушки перечни имущества, которое они поначалу робко полагали несправедливо у них отнятым. Взамен они приобрели нечто далеко превосходившее любые обыденные ценности, нечто недоступное даже самому проницательному взору — не подвластный никакому описанию, незаслуженный приз, обнародование коего могло, весьма вероятно, повлечь за собой устрашающие последствия. Оставшихся одинокими старыми девами кузин сплотила навязчивая, внушавшая трепет мысль о том, что грозящая им опасность (не направленная, к счастью, на подрыв всего их жизненного уклада) со временем, при более близком знакомстве, способна превратиться в источник неописуемого блаженства.

Во всяком случае, такое убеждение укоренилось в их сознании после визита мистера Пэттена; мисс Эми и мисс Сьюзен достигли полного согласия без лишних слов, без неуместных и мало приличествовавших случаю уточнений и оговорок; нашими добрейшими дамами руководило единственно понимание того, что жизнь их получила новое измерение, что они приобщены теперь к важным событиям давнего прошлого и что им разрешены вольности в обращении со временем и пространством, а это ставит их перед необходимостью быть готовыми к любому исходу. При наиболее благоприятном повороте дела где-нибудь в доме обнаружился бы прочно замурованный клад; самой мрачной перспективой представлялось все возрастающее порабощение неизвестностью. К своему немалому удивлению, кузины необычайно легко примирились с открытием, о котором оповестил их мистер Пэттен. Род занятий зачастившего к ним Катберта Фраша уже не казался им предосудительным: по слухам и из прочитанных романов кузины хорошо знали, что в тот живописный век даже разбойники с большой дороги нередко вели себя как подлинные джентльмены; согласно этим канонам, контрабандист по праву принадлежал к аристократической верхушке преступного мира. По прибытии рукописей от священника их, с согласия кузины, вновь забрала к себе мисс Эми; всматриваясь в испещренные неразборчивым почерком листы с выцветшими чернилами, она вновь испытала знакомое уже щемящее чувство растерянности перед странным начертанием мало вязавшихся друг с другом слов, в суть которых ей не дано было проникнуть. Мисс Эми, сложив потрепанные бумаги аккуратной стопкой, благоговейно обернула ее лоскутом старинного травчатого шелка и торжественно, точно это были исторические хартии, законодательные уложения или документы о передаче недвижимости, спрятала в один из секретеров, встроенных в толщу покрытых дубовыми панелями стен. На самом же деле наших очаровательных кузин более всего поддерживало — при всей его иллюзорности — ощущение того, что в доме у них поселился какой-никакой, а все же мужчина. Этот факт исключал их из разряда безмужних особ, занесению в который всякая представительница прекрасного пола противится до последнего, пока не иссякнет даже самая слабая, последняя надежда. А визитер подавал им надежду — пускай лишь воображаемую; провоцируемые фантазией, кузины в конце концов до такой степени взбудоражились, что стали всерьез чувствовать себя скомпрометированными чужим присутствием: утешение находилось только в полнейшей неосведомленности окружающих.