Банк хранящий смерть - Дэвид Дикинсон

«Вот древние греки знали толк в подобных семейных ссорах, — размышлял Пауэрскорт, — а потом явились итальянцы и перехватили пальму первенства». Пока поезд мчался по бесхитростному сельскому пейзажу Гемпшира, он вспомнил проклятие дома Атрея и тот печально знаменитый пир в Микенах, который Атрей устроил в честь своего брата Фиеста. В огромном бронзовом чане были поданы к столу куски белого мяса. Атрей предложил угощение Фиесту, и тот охотно отведал его. А в конце трапезы слуги внесли блюдо, полное отрубленных человеческих рук и ног. И тогда Фиест догадался, что вкушал плоть своих собственных детей. Жажда возмездия, ненависть, смертельная вражда владели семейством на протяжении нескольких поколений и стали причиной множества убийств. В школьные годы Пауэрскорт пытался подсчитать, сколько человек унесла эта распря. Он сбился, досчитав до семнадцати. Но какой бы истовой ни была вражда Харрисонов, вряд ли бы она достигла подобного размаха.

Каусэнд оказался парой прелестных деревушек, от Плимута морем до них было всего четыре-пять миль, а по суше довольно далеко. Прибрежная полоса изгибалась, образуя небольшую бухту Кингсэнд, и снова выдавалась вперед, переходя в скалистый мыс, а потом вновь отступала, давая место еще одной бухте — Каусэнд. Кеб довез Пауэрскорта до главной площади Каусэнда.

Паб «Контрабандисты» подсказывал, чем занималось в прошлом местное население. Дом Харрисонов назывался Треханнок, к нему от площади и крошечного пляжа вела извилистая улочка. Эти милые домики, скорее всего, были построены в конце восемнадцатого или в начале девятнадцатого века, решил Пауэрскорт, любуясь открывавшимся отсюда видом на море. Возможно, их построили на деньги, доставшиеся Англии за морские победы над Наполеоном. Контрибуции — вот самый удачный способ умаслить жажду наживы, неизменно сопутствующую вспышкам патриотизма и превратившую Королевский флот в пугающую силу: достаточно вспомнить захваченные капера, которые, несмотря на блокаду, везли во Францию сахар из Вест-Индии и кофе из Бразилии, или французских солдат, взятых в плен и по дешевке проданных в казну Его Величества — вот они-то и оплатили все эти домики. Лейтенанты, медленно карабкавшиеся по служебной лестнице, вступив в сговор со смертью, собиравшей свою дань, смогли с комфортом обосноваться здесь, чтобы, уйдя в отставку, прогуливаться по берегу, рассматривая корабли, плывущие в Плимут и обратно. Богатые капитаны и адмиралы, которым доставалась львиная доля добычи, не стали бы селиться в таком месте. Этим деньги помогли пробиться в дворянство и стать владельцами поместий в Девоне и Гемпшире.

Треханнок не отличался красотой. Черная дверь, маловыразительные окна, обращенные на извилистую улочку. Леопольд Харрисон, невысокий толстый мужчина лет пятидесяти, сам открыл гостю.

— Вы, вероятно, Пауэрскорт. Прошу вас, входите.

Костюм хозяина был явно сшит у одного из лучших лондонских портных, в таком пристало прогуливаться по Ломбард-стрит или Пикадилли, а не по извилистым улочкам Корнуолла. Ботинки были начищены до блеска. Волосы безукоризненно уложены.

Харрисон провел Пауэрскорта по коридору мимо столовой, где гость заметил великолепный обеденный стол и стулья эпохи Регентства, и пригласил в гостиную, выходившую окнами на море. И тут Пауэрскорт понял: дом был построен как бы задом наперед. Треханнок стоял на краю мыса, разделявшего две деревушки. Парадная дверь на самом деле выходила на тропинку, спускавшуюся со скалы. Если сесть в дальний угол комнаты, то из окна не видно ничего, кроме моря. «Наверное, зимой, — подумал Пауэрскорт, — брызги шторма долетают до самых окон, оставляя на стеклах соляные разводы».

Пока они усаживались в одинаковые кожаные кресла, так чтобы из окна было видно серую водную гладь, по которой некогда двигалась испанская армада, Пауэрскорт почувствовал, что толстяк старается отдалиться от него. Может, он и разоделся так в целях самозащиты.

— Лорд Пауэрскорт, — заговорил Харрисон торопливо, — родственники настояли на нашей встрече. Чем я могу быть вам полезен?

Пауэрскорт посчитал, что следует начать беседу с выражения соболезнования, а уже потом перейти к делу.

— Мистер Харрисон, я глубоко опечален ужасной смертью вашего дяди. Ко мне обратились с просьбой расследовать это дело.

— Эта смерть меня не касается, — перебил его Харрисон, словно торопился отделить себя от семейных неурядиц. — Я в это время был в Корнуолле.

— Конечно, — согласился Пауэрскорт и сочувственно улыбнулся. — Не могли бы вы рассказать мне о вашей семейной распре?

В гостиной повисло молчание. Леопольд надулся, покраснел, казалось, его распирает от возмущения. Пауэрскорт заметил за окном кружившего над морем баклана. Вот птица с ликованием взмыла вверх, унося в клюве небольшую рыбу.

— Это давняя история. И вряд ли можно назвать это распрей. Пожалуй, это все, что я хотел бы сказать по этому поводу, — виновато произнес Леопольд.

— Большинство семейных распрей начались очень давно, — мягко заметил Пауэрскорт, размышляя, не выставят ли его за дверь, — но их последствия сказываются до сих пор.

Пауэрскорт подождал. Он отметил, что у Харрисона отличная коллекция картин, изображавших морские сражения: дым выстрелов, падающие в воду снасти, взрывающиеся корабли — снаряд попал прямо в склад боеприпасов и все вокруг стало красно-черным. При более удачных обстоятельствах он мог бы часами рассматривать эти полотна.

— Это случилось очень давно. Повторяю, это все, что я хотел бы вам сказать.

«Попробую-ка я припугнуть его», — решил Пауэрскорт.

— Должен признаться вам, мистер Харрисон, что пока расследование не принесло результатов. Поэтому нельзя исключать вероятность нового убийства или убийств. Они могут случиться где угодно. А в наши дни добраться до Корнуолла не составляет труда.

Баклан снова взмыл в небо, но на этот раз без добычи.

— Я не понимаю, как эта давняя история связана с ужасным убийством, — сказал Харрисон. — Я могу сказать вам только одно. Больше мне добавить нечего.

«Он рассчитывает, что я довольствуюсь жалким обрывком информации, — подумал Пауэрскорт. — Интересно, какова будет моя добыча?»

— Это связано… — Харрисон запнулся, словно превозмогая себя. — Это связано с одной женщиной, — произнес он наконец так, будто речь шла о банкротстве или умственном расстройстве. Он даже начал задыхаться, казалось, ему не хватало воздуха, чтобы произнести слово «женщина».

— Кто была эта женщина? — спокойно спросил Пауэрскорт. Уж не объявилась ли в бухте Каусэнд новоявленная Медея или Клитеместра?

— Я не могу вам сказать. Я обещал не говорить об этом. Поймите, пожалуйста.

«Оставьте меня в покое» — вот что он на самом деле хочет сказать, — подумал Пауэрскорт. — Попробую-ка задать еще один вопрос, и на этом все».

— А что, события, связанные с этой женщиной, произошли здесь или во Франкфурте?

— И здесь и там, — уныло подтвердил Леопольд, словно он только что нарушил все данные им когда-либо обещания.

— Спасибо, мистер Харрисон. Скажите, а не повлияла ли как-нибудь эта распря на разделение Банка Харрисонов на два отдельных банка?

Снова нависло молчание. Мимо окна проплыла небольшая яхта. Слышно было, как шумит, ударяясь о скалы, море.

— И да и нет, — проговорил Харрисон. — Но прошу вас, пожалуйста, не выпытывайте у меня больше ничего про эту распрю! Это меня очень расстраивает. Обещайте, что не станете этого больше делать, — добавил он с мольбой, — и я расскажу вам о банке все, что захотите.

У Пауэрскорта мелькнула мысль: не воспользоваться ли ему удобным случаем и не выведать ли сейчас все финансовые секреты великих людей Англии, разузнать о долгах кабинета министров, выяснить истинную ценность новоявленных миллионеров и дознаться, сколько платят аристократы своим содержанкам в Биаррице или Париже. Но он удержался.

— Я бы хотел только узнать причину образования двух отдельных банков. Ну, помимо семейной вражды, конечно.

Леопольд Харрисон приободрился.

— На самом деле все очень просто, лорд Пауэрскорт. Это зависит от того, как вы хотите делать деньги.

Пауэрскорт озадаченно посмотрел на собеседника. Щеки Леопольда Харрисона приобретали постепенно нормальный оттенок. Руки довольно поглаживали живот, словно он только что прекрасно отобедал.

— Что это значит? — спросил Пауэрскорт.

— Я люблю деньги. Я предан им всей душой.

Пауэрскорту показалось, что в голосе хозяина зазвучали алчные нотки.

— Возможно, этот дом и выглядит весьма скромно, но у меня еще есть дом на площади Честер. И вилла в горах к северу от Ниццы около Граса. Вы слышали о Грасе, лорд Пауэрскорт?

— Город, где родился Фрагонар? — спросил Пауэрскорт и попытался представить, как Леопольд Харрисон раскачивается на качелях, ловя восхищенные взгляды весьма фривольной компании, но у него ничего не вышло.