Еврейский вопрос Ленину - Йоханан Петровский-Штерн

С точки зрения Ленина, признание права наций на самоопределение не исключало борьбы против их самоопределения. Ленин провозгласил, что партии следует прикладывать максимальные усилия, чтобы доказать глубокую ошибочность проведения в жизнь этого принципа. И эта мысль не была у Ленина случайной: он возвращается к ней снова и снова.[109] Социал-демократы должны взвесить, насколько полезно самоопределение той или иной нации, в зависимости от универсальных целей социалистической борьбы международных пролетариев. При диктатуре пролетариата большому государству проще строиться и защищаться, такое государство способствует более интенсивному развитию производительных сил и, в конечном итоге, более выгодно мировому пролетариату.[110] Ленин поставил задачу партии, стоящей у власти, отслеживать усилия национальных меньшинств, добивающихся самоопределения, и в корне подавлять эти усилия.[111]

Заменить русский имперский национализм рус-скоцентричным интернационализмом — такова была главная программа Ленина в области национал-культурного строительства. Вопрос о том, в какой степени национальная политика СССР (после смерти Ленина) основывалась на ленинских же большевистских представлениях о национальном, остается спорным до сих пор. Тем не менее совершенно очевидно, что Ленин не был глух к проблемам национальных меньшинств и национальному вопросу в целом. Другое дело, что этот вопрос находился у него в полном подчинении вопросу партийногосударственного централизма.

Озабоченность прагматика

Ленин обращался к национальным проблемам только тогда, когда от их разрешения зависело, насколько действенным окажется большевистский контроль над революционным движением в России. Ради этого контроля Ленин был готов поступиться принципами и даже отказаться от прежней критики национальных марксистских политических партий. Если дело шло о продвижении революции и территориальном распространении большевизма, Ленин призывал к уступчивости, обходительности и осторожности. Он просил Антонова-Овсеенко, своего представителя на Украине, быть особенно внимательным к национальным вопросам на Украине. «Признайте за ними (украинскими социалистами) всяческий суверенитет», — призывал он. Что же заставило Ленина задаться вопросом о независимости Украины, столь ненавистной ему опции? Ответ очевиден. В 1917 г. Ленину нужен был мир с Центральным комитетом Украинской социал-демократической партии рабочих в Харькове — мир, который впоследствии приведет Украину под знамя большевиков, а затем — ив СССР. Более того, Ленину жизненно необходима была помощь украинских большевиков в новой кампании против войск Центральной рады, сосредоточенных в Киеве.

Ради того, чтобы Украина осталась в большевистском геополитическом секторе, Ленин был готов пожертвовать даже своим нескрываемым презрением к идее национального суверенитета.[112] Прагматические причины требовали временно отставить в сторону принцип чистоты идеологии. Дело было не в том, что Ленин был озабочен или относился с сочувствием к самоопределению украинского народа, украинскому языку или самостийности Украины. Всего лишь год спустя, в 1918 г. Ленин планировал послать Адольфа Йоффе, опытного дипломата, на Украину, чтобы он отговорил тамошних социал-демократов от мысли об украинской независимости. Ленин самым последовательным образом проводил имперскую политику. Кроме того, он был отличным стратегом, четко определявшим, когда останавливаться, а когда продвигаться вперед. Власть для него была гораздо важнее марксизма.

К другим этническим группам он относился точно так же. Во время военной кампании 1920 г. в Дагестане он инструктировал Серго Орджоникидзе и Льва Троцкого, советовал им «действовать осторожно и проявлять максимум доброжелательности к мусульманам…». И добавлял вполне оппортунистически: «Всячески демонстрируйте и притом самым торжественным образом симпатии к мусульманам, их автономию [так в оригинале. — Й. П.-Ш.], независимость и прочее».[113] Ленин особенно настаивал на том, чтобы большевики из центра не забывали напоминать своим северокавказским коллегам: русские большевики уважают права мусульман Дагестана на самоопределение, национальную культуру, национально-культурную автономию и национальные школы. Однако как только Северный Кавказ окажется под властью коммунистов, тогда уже сами большевики будут решать, стоит ли даровать Дагестану независимость и позволять ему политическое самоопределение. Историки знают, каков был ответ большевиков: решительное нет.

Ленин инициировал классовую ненависть и ратовал за безоговорочное уничтожение классовых врагов среди русского населения, но за пределами русского национального пространства он без колебаний расправлялся с целыми анклавами национальных меньшинств, невзирая на их классовый состав. Когда Троцкий осадил Казань, Ленин писал ему, чтобы тот не жалел местное население, тем более что у него достаточно артиллерии. «Необходимо беспощадное истребление [города]».[114] Командирам Красной армии, продвигающимся в Азербайджан, он приказывал «все подготовить для сожжения Баку полностью».[115] Во время наступления Красной армии на Украине Ленин предлагал «евреев и горожан на Украине взять в ежовые рукавицы, переводя на фронт, не пуская в органы власти (разве в ничтожном %, в особо исключительных случаях под классовый контроль)». И добавил на полях, совсем в духе замечаний Чернышевского: «Выразиться прилично: еврейскую мелкую буржуазию».[116]

Преданность партии — все, этническое происхождение — ничто

Одержимость Ленина революционной властью объясняет его отношение к таким этническим меньшинствам, как евреи, и таким их представителям, как Бунд. Ну а как насчет отдельных евреев? Сплошное чтение 55 томов Полного собрания сочинений, в особенности ленинских писем, около десяти восьмисотстраничных томов, не оставляет сомнений: Ленин не делал различий между евреями и русскими, как не делал он различий между русскими и русскими. По большому счету, в делах партийных для него нет ни эллина, ни иудея. Что касалось его партийных товарищей, он не подходил к ним ни с этнической, ни с национальной, ни даже с классовой меркой. Для него соратники были «полезными товарищами». Утверждать, что Ленин относился с одобрением к отдельным личностям, но критически к группам и организациям, было бы неверно, как неверно было бы утверждать противоположное. Имеется достаточно свидетельств, что Ленин недолюбливал Зиновьева и Троцкого, но при этом можно легко доказать, что он очень часто с ними соглашался.

Ленин рассматривал партийных товарищей как непосредственных исполнителей насущных, сиюминутных, hic et пипс задач партии. Его коллеги были функционерами мировой пролетарской революции, производными ленинской воли. Важно только то, что они уже сделали или могли совершить в будущем для большого революционного дела; кто они — совершенно неважно. Разговаривая с Лениным, один из его самых преданных собеседников однажды указал на недостойное поведение некоего Б., о котором в партии шли закулисные разговоры. Ленин отрезал: «вы идете путем, уже проторенным Мартовым, Засулич, Потресовым, которые года два назад ударились в большую истерику по поводу некоторых фактов из личной жизни товарища Б. Я им тогда заявил: Б. — высоко полезный, преданный революции и партии человек, на всё остальное мне наплевать».[117]

Это ленинское «наплевать» подтверждают и другие мемуаристы. «Наплевательское» отношение косвенно объясняет любимое немецкое словечко Ленина Privatsache, «частное дело», которое он презрительно отпускал по адресу личных, этнических или национальных проблем своих ближайших соратников. Георгий Соломон, не поддавшийся сиюминутному очарованию Ленина, вспоминает «его грубость, смешанную с непроходимым самодовольством, презрением к собеседнику и каким-то нарочитым “наплевизмом” на собеседника».[118] Александр Куприн, один из видных русских писателей-демократов, известный филосемит, писал о Ленине: «Алгебраическая воля, холодная злоба, машинный ум, бесконечное презрение к спасаемому им человечеству».[119]

Одержимый чистотой учения и революционной прагматикой, Ленин желчно критиковал других. Видный исследователь европейского пролетарского движения писал, что «ленинские работы отличаются железной убежденностью в своей правоте, безудержной склонностью к насмешке и издевке, и злобными нападками ad hominem».[120] Ленин прибегал к уничижительной критике. Обращаясь к оппонентам, использовал вопиюще оскорбительные выражения и уничтожающие собеседника прозвища, не столько по злобе душевной, сколько потому, что для него не существовало homo, человеческого существа с его переживаниями и чувствами, с его Privatsache, частной жизнью. Он воспринимал людей сквозь призму марксистской телеологии, различая в людях то, к чему в будущем приведет их политическое визионерство, а вовсе не то, до чего они дозреют как человеческие личности.