Русский Марс - Александр Рубан

- Ты мог бы дать мне эту книгу и раньше, - проворчал я.

- Я надеялся, что ты сумеешь улететь отсюда, - возразил Мефодий. - Я недооценил глупость нашей администрации. Теперь тебе придется узнать все и принять решение... Мужайся, потомок! - Он поднял чару и улыбнулся мне.

Я посмотрел на Дашку. Она тоже сочувственно улыбнулась мне и тоже подняла чару.

"Неужели тоже прабабушка?" - подумал я, ощущая некий нехороший холодок в животе.

19

...Их было пятеро, оставшихся в живых участников Последней Звёздной: сестры-близняшки Бекки и Сара Айсфилд, Люська (Люсьен) Молодцов-Пуатье, Мефодий и дядя Бен. Все они, кроме дяди Бена, родились на "Луаре".

- Бенджамин Смоллет, если тебе что-то говорит это имя, - сказал Мефодий и выжидательно посмотрел на меня. Мне это имя ничего не говорило, и он продолжил.

Когда стало ясно, что такелажники не успевают взять рифы и столкновения с Деймосом не избежать, детей стали спешно загонять в шлюпки. Дядя Бен уже тогда был старик, и в нештатной ситуации толку от него на борту было чуть. Но управлять шлюпкой он всё-таки мог, а "Луару" всё ещё надеялись спасти.

Из четырех шлюпок только две успели задраить люки и отдать концы. И только одна - та, которой управлял дядя Бен, - благополучно опустилась на Марс. Вторая сгорела: она слишком рано вышла из тени гондолы. Если я видел вблизи поверхность Фобоса, я в силах представить себе, как это произошло. Большая красивая вспышка, облачко подсвеченного пара и пять душ в безвоздушном пространстве - четверо из них вполне безгрешны... И всё же лучше так, чем когда рвется парус и на гондолу обрушивается мгновенная перегрузка. У такелажников - самая легкая смерть...

- Я просматривал отчеты комиссии ООМ по расследованию, - прервал я. Там фигурируют ДВЕ сгоревшие шлюпки.

- Конечно, две, - Мефодий усмехнулся. - А вам разве не показывали часовню Гвоздя из Левой Стопы Спасителя? У подножия Съерры, на западной границе Карбидной Пустоши? Всем туристам показывают.

- Ну и что? При чем тут часовня?

- Вспомни, как она выглядит: может, поймешь.

- Ладно, будем считать, что понял...

Дядя Бен управлял шлюпкой, а что управляло дядей Беном, для Мефодия так и осталось загадкой. Может быть, случай. Может быть, интуиция. Может быть, Бог. Все, что угодно, только не здравый смысл.

Шлюпку он посадил в местах необитаемых и диких. На западе громоздились отвесные рыжие скалы; не очень высокие, но вполне непроходимые. Не рискуя садиться там, дядя Бен израсходовал последние капли горючего на горизонтальный полет. На восток, насколько хватал глаз, простиралась бурая безжизненная равнина с белыми проплешинами. То, что они сначала приняли за испарения, оказалось тяжёлым удушливым слоем ацетилена. Идти в ту сторону без кислородных масок было не самым легким способом самоубийства, а кислорода у них оставалось в обрез... Рация принимала хрипы, щелчки, свист и обрывки развлекательных передач на русском и польском языках (дядя Бен знал и тот, и другой), но то ли ничего не передавала, то ли дядю Бена никто не хотел слушать. Чего у них было достаточно, так это воды и консервов. Можно было либо сидеть в верхней, носовой рубке (расходуя кислород лишь на малышек Айсфилд, а самим обходясь респираторами) и ждать, пока их найдут, либо двигаться на север или на юг, стараясь, опять-таки, держаться повыше, где не так чувствуется ацетилен.

В конце концов дядя Бен и Люська пошли разведать дорогу на север, а Мефодий, как старший, остался с двойняшками. Люське Молодцову было всего лишь девять, а ему аж одиннадцать лет (биологических).

На третий день, не дождавшись Люськи и дяди Бена, Мефодий сам отправился в недолгую разведку. На восток: скорее из любопытства, чем из практических соображений. Дошёл до первой проплешины и сразу же повернул обратно: дышать было невозможно. Однако, прежде чем повернуть, откопал свою первую устрицу и почти доволок до шлюпки. Устрица рассыпалась в прах с изумительно чистым музыкальным аккордом, когда он, послюнив палец, потер какой-то завиток.

Потом он ещё два раза ненадолго покидал двойняшек и откопал ещё две устрицы. Эти он сумел принести. Одна оказалась безголосой. Вторая спела им что-то похожее на волшебную сказку, но очень короткое.

В одну из ночей Мефодий наблюдал восход блистательного Деймоса в новом облачении. Это был один из первых таких восходов, если не самый первый. Мефодий ни разу не видел парус "Луары" на таком расстоянии и в таком состоянии - и не знал, что означает странный вид светила. Ему он не казался странным: просто не соответствовал тому, что было написано в учебнике астрономии. Но вокруг было много такого, что не соответствовало учебникам, и ко всему надо было привыкать.

Ни Люська, ни дядя Бен так и не вернулись.

Спустя ещё неделю, когда иссякли не только кислород, но и вода (Ребекка-таки частенько писалась, и трусики надо было стирать), Мефодий собрал тележку, погрузил на неё двойняшек, напялил на них респираторы и покатил на юг. "Покатил" - это, пожалуй, сильно сказано: гораздо чаще приходилось перетаскивать на руках поочередно Ребекку, Сару и тележку. За несколько дней они таким манером преодолели несколько километров. Это был скучный, долгий, почти непосильный путь. Хорошо хоть Мефодий догадался соорудить что-то вроде тента над тележкой: малышки прятались там от пугающих необозримых пространств...

В очередной раз перетащив три своих ноши (две - живых, изнемогших от крика, и одну неподъемную), Мефодий обнаружил, что стоит на дороге. Ему было одиннадцать лет, и он знал, что такое дорога. Теоретически. Он ещё ничего не знал ни о гоночных трассах Восточной Сьерры, ни об их предназначении.

Зато когда Сара опять сорвала респиратор, но не закашлялась, а засмеялась, он понял, что здесь можно дышать... Он снял респиратор сначала с Ребекки, потом свой, сел на тележку и стал дышать. И думать о том, какое направление выбрать.

Придумать он так и не успел. Низкий гудящий звук, который он слышал уже в течение нескольких секунд, но не обращал на него внимания, превратился в оглушительный рев, что-то горячее и плотное пронеслось мимо, буквально в сантиметре от тележки, и пропало, обдав их градом щебенки, клубами пыли и дурно пахнущих брызг. Потом ещё и ещё раз. Мефодий вскочил и стал дёргать тележку к краю. Она не подавалась. Тогда он зашёл с другой стороны и стал толкать.

Опять послышался нарастающий рев, и Мефодий заторопился. Одно колесо тележки сломалось, Ребекка упала на дорогу. Мефодий успел её подхватить на руки и отпрыгнуть... Горячее, плотное, ревущее опять пронеслось мимо, чудом не размазав их по дороге, потом пронзительно взвыло и вернулось, пятясь. Из него выпрыгнул злой растрепанный человек, схватил за шиворот Сару и пинком отправил тележку вниз, а потом зашвырнул всех троих в свой экипаж, упал на сиденье сам - и они помчались куда-то с бешеной скоростью. Другие экипажи то и дело обгоняли их, и тогда пилот цедил сквозь зубы странные слова, похожие на те, что были в рабочем жаргоне такелажников. Правда, такелажники произносили эти слова только в эфире и никогда - в присутствии детей, но Мефодий их всё равно знал...