Господин следователь. Книга 2 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Да, Михаил Терентьевич, удалось узнать, когда покойник был убит?

Тьфу ты, покойник убит. Но поправляться не стал.

— Если судить по разложению мышечных тканей, да по червякам… — призадумался Федышинский. — Не раньше января, но не позднее мая. Скорее всего — февраль–март.

И на том спасибо. Прикоснувшись двумя пальцами к фуражке, обозначив уважение к трудам медикуса, пошел к выходу, чтобы не мешать человеку заниматься самолечением. За спиной услышал вздох облегчение и характерное звяканье. Мог бы, между прочем, и мне предложить. Уж не является ли господин Федышинский алкоголиком?

Теперь мой путь лежал в Городскую управу, к господину исправнику, у которого было назначено наше производственное совещание. В кабинете, кроме нас с Василием Яковлевичем был пристав Ухтомский со своим помощником Фролом Егорушкиным. Фельдфебель, впервые в жизни приглашенный на такое важное мероприятие, сидел тихонечко, на самом краюшке стула.

Разумеется, мне пришлось взять руководство совещанием на себя. Изложив приметы покойного, свои соображения по поводу кольца-печатки, выводы доктора о дорогом белье, сказал:

— Итак, господа, первая и, пока главная наша задача — установить личность убитого. Проверить — не пропадал ли за минувший год человек, подпадающий под описание? Что там у нас по спискам пропавших без вести? Антон Евлампиевич, ваши соображения?

— В уезде — точно нет, — покачал головой старый служака. — Безо всяких списков скажу — за последние три года имеются три пропажи. Старик из Коротовской волости ушел зимой в лес за дровами, там и умер. Отыскали весной. Охотник пропал, но его тоже нашли, опознали по портсигару и ружью. Еще пропала старуха с внучкой. Ушли на болото за клюквой, и не вернулись. Вот этих до сих пор не нашли.

Фрола Егорушкина пока никто не спрашиваю, рано фельдфебелю соображения высказывать, поэтому наступила очередь исправника.

— В розыскных листах из губернии, тоже ничего подобного не упомню, — сказал Василий Яковлевич. — Там все больше дезертиры да цыгане, беглые арестанты, имена и приметы известны. Сегодня же отдам приказ — составить подробное описание примет, отослать рапорт в Новгород, а оттуда сделают запрос в Санкт-Петербург, в сыскную полицию о потерявшихся и пропавших лицах. Ждем подтверждений из столицы или сразу начнем работать?

Господа полицейские посмотрели на меня. В принципе, можно и подождать. Но лучше начать сразу.

— Пока в столице и в губернии раскачаются, время пройдет, — покачал я головой. — А оно у нас и так упущено. Сами знаете — если по горячим следам преступление не раскрыли, очень слабые шансы, что вообще его раскроем.

— Тоже верно, — согласился исправник. Посмотрев на меня исподлобья, поинтересовался: — Может, мне следует запросить помощи у столицы? Авось из Сыскной господин Путилин своих агентов пришлют. Приедут, на раз-два убийцу отыщут.

Интересно все-таки прикоснуться к легендам. Читал я воспоминания Ивана Дмитриевича Путилина[2]. А он, стало быть, уже петербургскую Сыскную полицию возглавляет? Чудесно.

— Василий Яковлевич, на все ваша воля, — развел я руками. — Моя работа — дело открыть, улики запротоколировать, свидетелей да подозреваемых допросить, а потом материалы до прокурора довести. Расследование преступлений и розыск убийц — прерогатива полиции. Скажете — сыскную позвать, стану работать с сыскной. Не скажете — будем раскрывать вместе.

Коллежский асессор Абрютин задумался. Посматривая на нашего главного полицейского, прямо-таки читал на его физиономии ход мыслей. Правда, кое о чем я знал, особо и догадываться не нужно. Вызвать специалистов из Сыскной полиции можно, но в этом случае все лавры по раскрытию преступления отойдут в Санкт-Петербург, а Василий Яковлевич очень хотел получить надворного советника — выслуга подходит, да и орден хочется. Даже Станислав третий неплохо бы смотрелся рядом с медалями за боевые заслуги. На орденок имеется неплохой шанс благодаря трем раскрытым делам. Неважно, что они раскрыты усилиями судебного следователя, ведомства у нас разные, и отчеты идут параллельно. А вот сыскная, как и новгородская подчиняется МВД. Если столичная полиция приедет, все раскроет, как тогда? Они ордена получат, а ему? Но, вероятней всего, ни хрена сыскари не раскроет, а дело так на нас и повиснет. Нет, вызывать подмогу означает признать собственную слабость.

— А давайте, ваше высокоблагородие, сами попробуем, — предложил пристав Ухтомский.

— Егорушкин, ты нам что скажешь? — посмотрел исправник на фельдфебеля.

Фрол вскочил, вытаращил глаза и громко, как и полагается отвечать начальству, сообщил:

— Думаю, ваше высокоблагородие, сами все сделаем. Вон, господин следователь расстарается, все и раскроет.

Вот, как всегда — устами младенца глаголет истина. Егорушкин далеко не младенец, но в некоторых вещах слишком наивен. Выдает «тайные» планы полиции. Пора мне в канцелярии исправника жалованье получать, как внештатному агенту уголовного сыска. Рублей двадцать-тридцать в месяц. Ну ладно, не корысти ради тружусь.

— Сами попробуем, Иван Александрович, — принял решение исправник, в котором, по правде-то говоря, никто не сомневался.

— Сколько у нас в городе гостиниц? — поинтересовался я. — Не думаю, что неизвестный проскочил мимо нашего города, не останавливаясь. Скорее всего, он где-то отдыхал, лошадей кормил, если на своих ехал, не на почтовых.

— Две гостиницы и три постоялых двора, — немедленно отозвался Ухтомский. — Один постоялым двором считается только по названию, там и чистые господа останавливаются, которые из столицы в Вологду, Кириллов или в Белозерск, а потом обратно едут. Трактир еще есть, возле почтовой станции, а в нем иной раз извозчики останавливаются, крестьяне. В нем нумеров нет, три комнаты с нарами, переночевать можно.

— Значит, Антон Евлампиевич, озаботьтесь проверкой гостиниц, постоялых дворов, — приказал исправник своему подчиненному. — Пусть городовые просмотрят журналы посетителей… скажем, с января по апрель. Если какие сомнения — пусть несут прямо ко мне… Или к вам, Иван Александрович?

— Лучше сразу ко мне, — сказал я. — У вас и других дел по горло, а мне так и так журналы изучать. А городовым прикажите — самим не смотреть, ни в чем не сомневаться, а попросту все изымать и тащить к судебному следователю.

— Изладим, — кивнул исправник. И снова обратился к приставу: — А сами проверьте — нет ли у вас в списках кого схожего, кто прописывался за это время. Возраст чтобы подходил, положение… Наверное, не генерал, но не ниже коллежского асессора.

— Слушаюсь, — отозвался пристав. — Наши учеты по временной прописке нынче же вечером проверю, городовым завтра прикажу. Не худо по скупкам пошерстить, по ломбардам. Наверняка печатка должна запомнится.

— Если ее не сломали, — хмыкнул исправник.

Я кивнул. Если с безымянного пальца сняли печатку, то ее, скорее всего, кинули на наковаленку или камень, постучали молотком, сплющивая драгоценный металл и разбивая эмаль. Не исключено, что переплавили. Печатка с гербом — штука запоминающаяся, да и кто ее купит? А вот небольшой слиток золота, запросто. Копейки дадут, но копейка рубль сбережет.

— А есть еще частный сектор, — сообщил я.

— Что еще есть? — не понял Абрютин.

Ну да, снова вылетело выражение, которого пока нет.

— Частный сектор — дома обывателей. Они же не всегда обращаются в полицию, чтобы своих гостей на учет поставить.

Полицейские грустно закивали. И на самом деле, далеко не все обыватели, принимая гостей, идут в полицию с их паспортами. А должны бы!

— Значит, городовым приказать — пусть проверяют, спрашивают своих осведомителей — не было ли в феврале или марте у кого-то из домовладельцев солидного мужчины? И куда он мог деться?

— Сделаем, — кивнул исправник, посмотрев на пристава. Тот тоже кивнул.

— Итак, господа, о чем мы с вами забыли? — поинтересовался я. Не дождавшись вразумительных ответов, сказал: — А теперь, давайте-ка набросаем версии преступления. Пусть даже самые фантастические.