Больше не подруги - Энни Кэтрин

плохо оттого, что меня бросили, а тут еще и я ругаю себя за то, как реагирую на происходящее. Я начинаю понимать, откуда у меня в жизни столько стресса.

– Ты рассматривала вариант, в котором ты отпускаешь подруг?

Я дергаю головой, будто мне дали пощечину. Нет. Для меня это и не вариант вовсе. Мне нужны мои подруги.

– Я хочу сохранить нашу дружбу, – тщательно подобрав слова, отвечаю я.

Я вспоминаю наши веселые деньки. Допускать мысль, что подруг придется отпустить и мы больше никогда не будем близки, невыносимо тяжело. Больше никакого бассейна, встреч в парке, охоты за сокровищами или пасхальными яйцами, танцевальных вечеринок, ланчей, бранчей, искусства и ремесла, украшения печенья и кексиков. Мы перепробовали все, что нашли на «Пинтересте». Может, получалось не точь-в-точь как на картинке, но все равно неплохо.

Мы больше не будем пить вместе в первый день школы или собираться у кого-то дома на ночь фильмов для мамочек, чтобы объедаться сладостями, попкорном и в сотый раз смотреть «Супер Майк».

Мы больше не будем соревноваться за то, у кого хуже всего получилось станцевать флосс и голосовать за самый легендарный «провал матери». Однажды, кстати, я выиграла: когда Майе было три годика, она выбежала через входную дверь и пошла дальше по улице, пока я мыла посуду. Ее привел сосед. Потом я подпрыгивала при каждом звонке в дверь, переживая, что это служба защиты детей и полиция, готовая увести меня в наручниках, потому что я никудышная мать.

– Расскажи мне, почему тебе так важна эта дружба.

Я не стала говорить ей, что нас объединяет любовь к выпивке и прессу Ченнинга Татума, хотя частично это правда. У Спрингшира есть репутация, которую нужно поддерживать, так что делиться нашими грязными секретиками я не буду. Честно говоря, терпеть неудачи в материнстве куда проще вместе.

– Они мои первые подруги-мамы. Мы многое вместе пережили, – ляпнула я, потом сделала паузу, чтобы взять себя в руки. – Я вложила в эту дружбу столько времени. Семь лет уже.

– Ах, понятно. Ты слышала фразу «Если дружба длится больше семи лет, то она будет длиться всю жизнь»?

– Да, – говорю я. – Этот год определит, останемся мы подругами или нет.

– Я понимаю ход твоих мыслей и то, что этот год для тебя важен, но я не считаю, что ничего изменить тут нельзя. Думаешь, существуют временные рамки, которые не позволят тебе завести новых друзей?

Я смотрю на потолок.

– Ну, я тут не молодею. – Мне, в конце концов, скоро сорок. Я смотрю ей в глаза. – Думаете, я могу спасти нашу дружбу?

Доктор Джози задумчиво щипает себя за подбородок.

– А это тебе решать, Фэллон. Что тебе придется сделать, чтобы спасти вашу дружбу?

– Не знаю. Я уже устроила кошмарную вечеринку, – раздосадованно говорю я.

– Если ты отпустишь эту дружбу, что самое ужасное может произойти?

– Я буду… – слова застревают у меня в горле, и я выталкиваю их наружу, – одинока.

Джози молчит всего мгновение.

– Фэллон, тебе раньше причиняли боль в дружеских отношениях?

Я вспоминаю старшие классы.

– Да, когда я была моложе.

Может, это все моя вина, потому что я захотела переехать в маленький городок. Я думала, это пойдет мне на пользу: я узнаю своих соседей и построю дружбу, которая будет длиться всю жизнь, как у моей бабушки. Когда я жила в Чикаго, в большом городе, я постоянно чувствовала себя потерянной. Друзья из старших классов жили в двадцати-тридцати минутах от меня. Машин у нас не было, автобусы – это долго. Когда я наконец подружилась с теми, кто жил поблизости, Великое Грязное Происшествие с Хот-Догом и Уитни положило конец этой дружбе. Я уехала в колледж и не вернулась, вот только и в колледже мои друзья были со всех уголков страны. Выиграть у меня не получилось, поэтому я возлагала большие надежды на маленький городок. Последние семь лет у меня была замечательная дружба, а теперь я снова изгой.

– Но теперь ты старше, так ведь? В последнее время тебе сложно заводить друзей?

Я мотаю головой. Подружиться с мамочками было проще простого.

– Фэллон, я мало знаю о том, в каких условиях ты росла в своей семье. Хочу попробовать соединить точки.

Я заелозила на диване и скрестила руки на груди в ожидании ее вопроса.

– Ты единственный ребенок в семье. Каково было расти без братьев и сестер?

– Нормально. Я часто играла сама с собой.

– Тебе было одиноко?

– Иногда. Интересно, каково было бы иметь сестру.

– Твои родители когда-нибудь объясняли тебе, почему они не завели еще детей?

Я закусила губу. Я знала, что рано или поздно придется об этом заговорить. Я удивлена, что не пришлось раньше: это довольно важная часть моей жизни.

– Они не могли, – говорю я и делаю глубокий вдох. – Меня удочерили.

Давно я никому об этом не рассказывала. Даже «Мамочки в спа» не знают. Когда я переехала в Спрингшир, то хотела, чтобы моя новая жизнь была идеальной, поэтому усердно притворялась, что так и есть. А это значит, об удочерении говорить нельзя. Одной лишь Беатрис я разрешала видеть ежедневный хаос, какой бывает у мам, потому что она проходила через то же самое. Про удочерение знают лишь несколько людей из моего прошлого.

Доктор Джози подается вперед, ее глаза распахиваются шире. Она выглядит так, словно я сказала ей, что она выиграла в лотерею. Лучше бы так оно и было. Не люблю говорить о том, что меня удочерили.

– И когда ты об этом узнала?

– В восемнадцать лет. Случайно.

– И что ты чувствовала?

Чувствовала себя слоном, в которого выстрелили транквилизатором. Все казалось размытым. Я заговорила об этом с родителями, и они сказали, что собирались рассказать, когда я, по их мнению, смогла бы справиться с этим эмоционально. Еще года четыре – как раз пока я была в колледже, – я в любой момент могла разрыдаться. Я жалела, что они не рассказали мне раньше; у меня было столько вопросов, на которые они бы разом ответили. Вот почему я не была на них похожа и не переняла какие-то черты характера или поведение.

– Мне казалось, что вся моя жизнь – это ложь.

– У тебя хорошие отношения с родителями?

– Сейчас – да. Какое-то время наши отношения были очень нестабильны… – Как мятную конфету с колой мешать. Они никогда не знали наверняка, от каких слов я взорвусь. – Спустя годы я залечила свои раны. Родители обеспечили мне хорошую жизнь и просто хотели защитить меня. Поэтому они не сказали мне сразу.

– Это они сказали,