Владимир Высоцкий: монологи со сцены - Владимир Высоцкий

Один из немцев спрыгнул с парашютом, попал на нашу территорию и его взяли в плен. Он спрашивал:

— Кто меня сбил?

— Скоморохов.

— Это неправда, нас всегда предупреждают: «Ахтунг! Скоморохов в воздухе!»

Об этом случае мой дядя, Алексей Высоцкий, написал статью в газету, а я — песню.

Я написал так, как будто был знаком с этим человеком. Меня часто в письмах спрашивают: «Володя! Ты же не воевал! Ну почему ты пишешь так много о войне?»

Это очень просто. Потому что во время войны, во время таких гигантских потрясений, когда каждую секунду человек стоит на грани или за шаг один до смерти, в каждое следующее мгновение может уже быть неживым, он ярче раскрывается и более внятно себя ведет. Меня всегда интересуют люди в крайней ситуации. Я пишу про людей, которые находятся на нерве, в отчаянии, которые собираются совершить что-то. Поэтому я так много пишу о войне.

Мы прикоснулись к священному для каждого русского человека — мы поставили спектакль об Александре Сергеевиче Пушкине. Сейчас во всем мире необычайный интерес к творчеству Пушкина.

Как можно взять да сыграть Пушкина?! — По-моему, глупо даже пробовать. Это можно сделать в кино, но тогда не нужно касаться поэзии. А нас больше всего интересовала личность его. Не личная жизнь, а личность. И в основном, конечно, поэзия. И из-за этого все артисты читают стихи Александра Сергеевнеича как бы отстраненно.

Прикасаться к творчеству Пушкина было очень страшно. Даже самые большие поэты современности говорят, что если бы сделать вот такую лесенку: кто первый, кто второй, кто третий, кто четвертый и так далее, — первый — Пушкин. Потом четыре класса пропуска, а потом и Лермонтов, и Некрасов, и Баратынский…

Сценарий этого спектакля, этого поэтическою представления написал наш главный режиссер, Юрий Петрович Любимов, в содружестве с собственной женой. Этот спектакль сделан на пушкинской поэзии, письмах, дневниках, на воспоминаниях о Пушкине.

Пушкин един в пяти лицах. То есть у нас на сцене пять Пушкиных. Мы использовали тот же прием, как и в спектакле о Маяковском. У нас в театре считается, что один человек не может сыграть гения. Поэтому у нас его играют много актеров.

Я думаю, что и много людей не могут сыграть одного гения, но режиссеру виднее.

Никто не клеит себе бакенбардов, пытаясь внешне быть похожим на Пушкина. Мы пытается рассказать немножко о его жизни.

В спектакле нет никакого художественного вымысла. Посредине сцены — освещенная дорога. Выходят две шеренги актеров, сходятся к освещенной полосе и кидают на нее письма. Они летят, как осенние листья. Образуется такая дорога из писем.

Звучит прекрасная песня Булата Окуджавы:

…А все-таки жаль, что нельзя                             с Александром СергеичемПоужинать в «Яр» заскочить                             хоть на четверть часа…

Актеры берут письма, читают их. А там фразы, которые любил Пушкин:

«Защити меня, Господи, от моих друзей,

А врагов я беру на себя».

«Это вещь непростая —

Чистый голубец…»

«Публика — не шестнадцатилетняя девушка…»

«Обманет, не придет она…»

И самая любимая его фраза: «Вот и славно, вот и хорошо».

На сцене два возка. Раньше люди много ездили. Возок, в котором ездит сам Пушкин. Он вольно движется по сцене, в различных направлениях. Пушкин возил с собой книги и пистолеты. Иногда двери возка распахиваются и он превращается то в избу, то в библиотеку. Потом — опять в возок.

А с правой стороны сцены стоит такой кондовый, неподвижный возок, в котором действует все начальство, вельможи и цари.

На некоторые стихи Пушкина мы написали музыку специально для этого спектакля.

Спектакль получился очень изобразительно интересный и безусловно самый поэтичный из наших спектаклей.

Мне было очень хорошо работать с Эфросом на сцене нашего театра. Он поставил спектакль «Вишневый сад». У меня с ним прекрасные взаимоотношения. Он сказал, что если я захочу, он поставит любую вещь. Сделает ее где угодно. Хоть в клубе, хоть по ночам.

Работа в спектакле «Вишневый сад» для меня была очень короткой. Я вернулся из какой-то поездки. Уже репетировали другие. Я вышел на сцену и попал в момент, когда режиссер ходил с артистами. Эфрос вместе с актерами ходит и наговаривает текст. Он целую неделю не сходит со сцены вместе с нами. То с тобой походит, то с другим персонажем походит. И что-то говорит, говорит, говорит. Не то, что ты должен делать, а текст, текст говорит, текст. Текст персонажа. А ты за ним смотришь. Это очень заразительно. И так целую неделю. Потом сядет в зале и уже больше ничего не говорит.

Может быть, он только с нами так работал… Его режиссура в сочетании с приемами нашего театра имела удивительный эффект. Чехова принято играть всегда с четвертой стеной. А мы прямо обращаемся в зал, выходя из образа. Обращаемся с чеховскими монологами к зрителю. Так делает Валерий Золотухин, который играет Петю, так делаю я, играющий Лопахина, так делает Алла Демидова… Есть места, когда мы бросаем играть, выходим к зрителю и просто разговариваем. Очень интересно прозвучал Чехов в постановке Эфроса с приемами любимовского театра.

То, что сделала Алла Демидова в этом спектакле, как она сыграла Раневскую, достойно самой высокой похвалы. Это не оценили до конца ни критики, ни зрители. После сотен виденных Раневских — и вдруг такая неожиданность!.. Причем, образ нашла она сама. А Эфрос принял моментально, мгновенно… Она играет невероятно.

Наш театр попал на театральный фестиваль в Белград. Этот фестиваль называется БИТЕФ — Белградский интернациональный театральный фестиваль. Нас долго не пускали на него и вдруг выпустили — премию надо было получать. Это был десятилетний, юбилейный фестиваль, самый представительный. Он проводился совместно с Театром наций. Было примерно восемнадцать стран. Почти со всех континентов. По-моему, даже австралийская труппа была. Я не видел, что они делают, но говорят, что очень интересно.

Организация фестиваля была грандиозной. Там четыре человека занимались всем: организацией гостиниц, встреч, пресс-конференцией… Расселением, банкетами, распределениями всевозможными — всего четыре человека. Они совмещали по нескольку должностей. Один человек был и шофером, и переводчиком, и администратором. У нас бы работало человек триста, а они — вчетвером. Причем: театры приехали со всего мира, разговаривали на самых разных языках и никаких проблем не возникало.