Ничейной земли не бывает - Вальтер Флегель

Фихтнер отошел подальше от других солдат и уселся на землю, прислонившись спиной к стволу дерева, росшего на опушке леса. Сюда они прибыли час назад. Вчера, после обеда, подразделения вышли из района сосредоточения и двинулись в заданном направлении. Ехали очень долго, а Ульриху почему-то казалось, что они кружат на месте. Один лесной массив сменялся другим, и везде среди высоких елей и сосен изредка встречались лиственные деревья. А сами дороги, по которым они проезжали, были на удивление похожи одна на другую. То же самое можно было сказать и про селения, попадавшиеся на их пути: приземистые дома с красными черепичными крышами казались совершенно одинаковыми. Лишь кое-где вечером в окошках можно было заметить свет, поэтому все эти деревни и хутора походили на деревянные макеты, какие устанавливают на стрельбищах и полигонах. Ни одно из строений не напоминало гостеприимные домики Тюрингии, в любом из которых Фихтнер чувствовал себя непринужденно. За все время, пока они ехали из района сосредоточения в район учений, он не увидел ни одного человека. О том, что в этих селах жили люди, свидетельствовал только собачий лай, который разносился на несколько километров.

Поразмыслив, Фихтнер решил последовать примеру своих товарищей, которых, казалось, ничто не интересовало и не трогало, и беспрекословно выполнять все, чего от него потребуют. Прикажут соскочить с машины на землю — он мигом спрыгнет и побежит позади бронетранспортера, шлепая ногами по песчаной почве. Прикажут надеть противогаз и костюм химической защиты — он наденет быстро и то и другое и будет прочесывать лес, обшаривать местность, отрывать стрелковые ячейки, а затем заляжет в одну из них и будет лежать и ждать, пока не отдадут следующий приказ. Затем они снова сядут на машины и поедут дальше, чтобы на следующий день, часов в десять утра, отстрелять на стрельбище первое и второе упражнения учебных стрельб из автомата. До сих пор их рота добивалась довольно неплохих результатов по стрельбе, однако Фихтнер все же не понимал, как это ребята, которые с таким равнодушным видом едут рядом с ним в бронетранспортере, вместе с ним топают пешком по дороге и бездорожью, вместе с ним зарываются в землю, могут по-настоящему радоваться хорошим результатам стрельбы, как будто это бог знает какое достижение.

Воспоминания опять нахлынули на Фихтнера…

Летними вечерами, когда овцы, гонимые инстинктом, сами забивались в загон, а сторожевые собаки, высунув языки, ложились возле шалаша пастуха, Ульрих садился, прислонившись спиной к колесу повозки. В такие минуты он старался ни о чем не думать, просто сидел, прислушивался к звукам, доносившимся из недалекого села, и вдыхал пыльно-теплые запахи овец и овечьего молока. Это были мгновения, которые он до мельчайших подробностей запомнил на всю жизнь. Когда Ульрих ходил за стадом, он был почти счастлив. Теперь же, оторванный от родных мест, от своего стада, он чувствовал себя так, будто его лишили чего-то дорогого.

Другие солдаты вели себя совсем иначе. Они, как могли, пытались скрасить свое пребывание в армии. Литош, используя малейший повод, подсмеивался над Ульрихом; Айснер молча старался помочь ему; Анерт же обеспокоенно следил за каждым его шагом, тоже готовый помочь чем угодно, но эту его готовность Фихтнер воспринимал чуть ли не как угрозу собственному существованию. Знакомство с Фридерикой и редкие встречи с ней породили в душе Ульриха надежду и смятение, и ему порой казалось, что он уже никогда не обретет душевного покоя. А так хотелось научиться владеть собой! Во всяком случае, он должен был хотя бы попытаться сделать это.

Фихтнер осмотрелся. Лейтенант Анерт вылез из бронетранспортера и разлегся на земле. Наблюдателя, которого обычно выставляли у машины, нигде не было видно. Ульриху даже показалось, что из всего взвода он один-единственный, кого еще не сморил сон. Сверху бронетранспортер так замаскировали ветками, что его вряд ли можно было заметить с воздуха.

Фихтнеру захотелось незаметно уйти с позиции. Для этого ему достаточно было пересечь просеку, и минут через двадцать ходьбы он уже будет на вершине лысого холма, который виден на юге и мимо которого они проезжали перед обедом.

Стоило ему сделать всего несколько шагов, как молодые елки величиной в человеческий рост скрыли его густыми ветвями от посторонних взглядов. Хвоя сыпалась на него со всех сторон, а ветки деревьев, смыкавшиеся за его спиной, словно подталкивали вперед.

С момента призыва в армию Фихтнер покидал казарму только тогда, когда их подразделение совершало марш-бросок или отправлялось на стрельбище либо когда получал увольнение. Но так далеко от казармы, как сейчас, он еще не уходил. Сегодня ему наконец представилась возможность за несколько минут добраться туда, где он побывал в ноябре.

С шага Ульрих постепенно перешел на бег. Закрывая лицо руками, чтобы ветки не хлестали по глазам, Ульрих пробирался вперед, словно боясь опоздать. В чаще леса пахло сырой землей, зеленью и сосновой смолой. Ульрих чувствовал, что находится совсем близко от холма, добравшись до вершины которого он ляжет на спину, широко раскинет руки и впервые за эти месяцы в полном одиночестве будет смотреть в небо. Хоть и ненадолго, всего на несколько минут, над его головой будет по-мартовски голубое небо, а вокруг густой лес. Бронетранспортеры и танки, орудия и машины всей дивизии не будут ему видны. Ульриху казалось, что там, на вершине холма, он обретет что-то такое, что останется с ним на всю жизнь.

Постепенно Фихтнер немного успокоился, пошел медленнее и снова подумал о стаде. Более того, ему даже показалось, что он видит это стадо на склонах холма. Молодые ягнята наверняка так подросли, что теперь, прижимаясь к своим маткам, мешают им передвигаться. Глядя на темные крупные глаза овец, Ульрих всегда почему-то вспоминал детство. Даже во время еды, когда овцы щиплют траву, они остаются осторожными и боязливыми, как будто их повсюду подстерегает какая-то опасность. Бедные животные стараются держаться поближе к людям, следуют за ними по пятам и чувствуют себя, как это ни странно, спокойно возле человека, который рано или поздно забьет их на мясо.

Стоило Ульриху подумать о своем стаде, как он без особого труда представил рядом с собой Фридерику. Вечером она будет сидеть с ним в шалаше и внимательно слушать, как он специально для нее станет играть на губной гармошке, а ночью она будет спать на его ложе рядом с ним…

В ту памятную для него ночь от тела Фридерики пахло сухой землей, как она может пахнуть только летом сразу же после захода солнца, а Ульриху, не раз вдыхавшему этот запах, показалось даже, что это не что иное, как аромат лугов и полей. В ту ночь Фридерика доверилась ему и стала понятна и близка, как понятна и близка была для него родная земля вокруг, которую он исходил со своим стадом вдоль и поперек. Робость Ульриха пропала. Ощущение надежной защиты и уверенности, которое было таким естественным для него в той, прежней жизни, с тех пор как он надел на себя военную форму, только один-единственный раз вернулось к Ульриху, и случилось это тогда, когда он попал к Фридерике домой.

Вспоминая сейчас об их последней встрече, Ульрих понимал, что она оказалась бессмысленной. Сильнее всего врезалась в его память ночь, проведенная у Фридерики: он запомнил все слова, сказанные девушкой, каждое ее движение, более того, ему чудилось, что он и сейчас смотрит в ее голубые глаза, похожие на васильки, выросшие возле дороги, трогает ее густые волосы.

Фридерика в ту ночь словно стала частицей его собственного «я». С ней или, точнее сказать, с мыслями о ней он легче переносил трудности военной службы. Постепенно в нем возникла и укрепилась надежда, что, вернувшись после учений в казарму, он снова встретится с девушкой.

Выйдя на довольно широкую поляну, Ульрих перепрыгнул через канаву, в которой скопилась талая вода, и оказался на широкой просеке, где росло несколько высоких сосен и раскидистых берез, одна из которых стояла немного в стороне и была чем-то похожа на ту березку, под которой он застал Фридерику во время дождя. Сразу же за березами начинался склон, поросший густой травой.

Фихтнер бросил взгляд в сторону вершины холма, до которой он мог добраться за несколько минут.

— Стой! — неожиданно раздался чей-то окрик.

Юноша остановился…

О задержании Ульриха Фихтнера комендантской службой незамедлительно было доложено в штаб дивизии и в подразделение, в котором он служил. И если в штабе донесение об этом, можно сказать, почти затерялось, ввиду своей малой значимости, среди множества других по-настоящему важных донесений, то, попав во взвод лейтенанта Анерта, оно оказалось самым важным, так как касалось подчиненного этого лейтенанта.

Лейтенант как раз находился у командира роты. Майор с любопытством рассматривал самого молодого в роте командира взвода, который не мог отвести глаз от рук командира, перепачканных землей, ржавчиной и смазкой. Лейтенант был немного бледнее обычного, а всегда спокойные, почти равнодушные глаза его на этот раз казались испуганными и растерянными.