Ференц Лист - Мария Залесская

Душевное равновесие постепенно восстанавливалось. Вот только достичь настоящего творческого подъема никак не удавалось. В период своего «двухлетнего недуга» Лист, конечно, пробовал писать. Сохранились фрагменты трех камерных произведений: Аллегро маэстозо фа-диез мажор (Allegro maestoso Fis-dur) для фортепьяно (1828), Аллегро ди бравура (Allegro di bravura) для оркестра (1830), фортепьянного Скерцо (1830). Тогда же были созданы и утраченные на сегодняшний день Аллегро модерато ми-мажор (Allegro moderato E-dur) для скрипки и фортепьяно (1829) и Концертный танец в итальянском стиле для фортепьяно с оркестром (1830). В 1829 году Листом была написана его первая оперная фантазия — «Большая фантазия» на темы «Невесты» Обера[138]. Но всё это не принесло ни малейшего удовлетворения. Требовался сильный толчок извне, чтобы вновь пробудить в Листе энергию творчества. Именно таким толчком, громом среди ясного неба стало известие о начале революции в Париже.

Современники назвали 27, 28 и 29 июля 1830 года «тремя славными днями», в результате которых Карл X бежал в Англию, а Луи Филипп был провозглашен «волей народа королем французов». Уже в ночь на 28 июля после выступлений, повлекших за собой столкновения между демонстрантами и войсками, повстанцы разгромили оружейные магазины и соорудили на узких улицах Парижа баррикады из булыжников, вывернутых из мостовых, перевернутых телег, бочек, выброшенной из домов мебели. Звуки выстрелов и призывы на баррикады слышались по всему городу. 28 июля центр Парижа фактически был занят восставшими, на следующий день народ взял Лувр. Над дворцом Тюильри развевалось трехцветное знамя — революция победила!

Мы не будем здесь касаться ни политических причин Июльской революции, ни ее результатов и исторического значения. Для нас важны лишь тот моральный подъем и та романтическая надежда на обновление общества, которые тогда чувствовал чуть ли не каждый человек, способный сопереживать народным бедствиям. Чуткой натуре Листа это было свойственно в полной мере.

Позднее, в 1834 году, им была написана фортепьянная пьеса «Лион» (вошла в цикл «Альбом путешественника» под № 1), эпиграфом к которой композитор выбрал лозунг восставших лионских ткачей: «Жить работая или умереть сражаясь». Когда Лист писал это произведение, он уже знал, что для беднейшего населения страны после Июльской революции ничего не изменилось. Но в последние дни июля 1830 года музыкант, сам настрадавшийся из-за социальной несправедливости, всем сердцем сопереживавший чужому горю и воодушевленный идеями из только что прочитанных книг, словно очнулся от долгого сна. К нему вернулось вдохновение! Именно об этом его мать сказала: «Пушки излечили его»[139]. В надежде на грядущий золотой век, предсказанный Сен-Симоном, Лист приступил к написанию «Революционной симфонии» — своего первого программного произведения, создававшегося им еще до знакомства с берлиозовской «Фантастической симфонией». Этот факт очень важен, поскольку неопровержимо доказывает, что идеи программной музыки не были заимствованы Листом у Берлиоза; он пришел к ним самостоятельно.

В основу произведения, предваряемого пометкой «27, 28, 29 июля — Париж», были положены три национальные темы: старинная чешская гуситская песня, немецкий лютеровский хорал «Господь — могучий наш оплот» и французская «Марсельеза». Весьма показательно, что вместо обозначений, касающихся инструментовки или ритмических оттенков, рукопись Листа изобилует сделанными на полях указаниями чисто эмоционального характера: например, «негодование», «возмущение», «мщение», «ужас», «волнение», «страстность» и, наконец, троекратное «энтузиазм, энтузиазм, энтузиазм»! При написании симфонии чувства явно переполняли автора и превалировали над содержанием. Может быть, именно поэтому «Революционная симфония» так и осталась незаконченной? Лист просто «перегорел», стараясь в едином порыве выплеснуть на нотную бумагу всё, от чего в последнее время болела его душа. Конечно, не могло не сказаться и отсутствие опыта и профессионализма. (В 1849 году Лист вновь вернулся к наброскам «Революционной симфонии», задумав на их основе уже пятичастное произведение. Характерно, что основными темами его третьей части должны были стать «Ракоци-марш» и «Марш Домбровского»[140] — последнее недвусмысленно свидетельствовало, что Польское восстание не оставило музыканта равнодушным.)

Четвертого декабря 1830 года состоялось личное знакомство Листа с Гектором Берлиозом. «До этого мы не знали друг друга. Я начал говорить ему о „Фаусте“ Гёте, которого он, по его признанию, тогда еще не читал, но которым вскоре и он стал страстно восхищаться. Мы почувствовали живое взаимное расположение»[141], — вспоминал Берлиоз.

На следующий день Лист присутствовал в зале Парижской консерватории (напомним, что ее директором был тогда Л. Керубини, отказавший ему в поступлении в это учебное заведение) на первом исполнении берлиозовской «Фантастической симфонии» — настоящего манифеста программной музыки XIX века, вызвавшего его неподдельный восторг.

С этого момента Лист уже открыто противопоставил себя всем «сторонникам старого», «благонамеренным профессорам музыки вроде Керубини». Берлиоз вспоминал: «Лист присутствовал на моем концерте, где обратил на себя всеобщее внимание своими громкими аплодисментами и демонстративным восторгом от моих сочинений. <…> Его (Керубини. — М. З.) приверженцы не замедлили представить ему отчет о всём происходившем на последней репетиции отвратительной симфонии. На другой день в момент съезда публики к моему концерту Керубини проходил мимо дверей залы; кто-то его остановил вопросом: „Что же, господин Керубини, вы не будете слушать нового произведения Берлиоза?“ — „Я вовсе не имею необходимости знать, как не должно делать!“ — отвечал он с видом кота, которому поднесли под нос горчицы. Но еще хуже дело было после успеха концерта: казалось, что Керубини уже наелся горчицы; он более не говорил, а только чихал»[142].

В лице Берлиоза Лист обрел не только единомышленника в вопросах искусства, но и искреннего друга. Их отношения крепли день ото дня.

Если пушки Июльской революции воскресили в Листе композитора, то столь же сильное «революционное» потрясение испытал он 9 марта 1831 года, присутствуя в Парижской опере на концерте великого Никколо Паганини. Это событие вернуло к жизни уже Листа-исполнителя. В последнее время он практически не занимался своей концертной карьерой. Теперь же, впервые услышав итальянского скрипача-виртуоза, в полной мере раскрывшего возможности инструмента, он понял, что может сделать то же самое для фортепьяно. Я. И. Мильштейн пишет: «Концерты этого удивительного скрипача, находившегося тогда на вершине своей славы, произвели на Листа „впечатление сверхъестественного чуда“. Перед ним воочию открылся „новый мир“ и предстала та „бездонная пропасть“, которая отделяла этого „единственного исполнителя“ от „так называемых гениев“, подвизавшихся в Париже. Лист был не только ошеломлен, изумлен и восхищен; он словно переродился; образы, желания, надежды пестрой вереницей проносились в его разгоряченном мозгу. Он был охвачен неукротимой страстью к работе, и эта страсть горела в нем дни и ночи»[143].

Превратить фортепьяно в целый оркестр, заставить отвечать самым тонким движениям души и освободить его от клейма механической игрушки, способной демонстрировать лишь ловкость пальцев «фокусников от музыки», — вот задачи, которые встали тогда перед Листом. Правда, было бы большой ошибкой утверждать, что он пришел к их пониманию лишь благодаря впечатлению от игры Паганини. Как идеи программной музыки зарождались в Листе еще до знакомства с творчеством Берлиоза, так и оркестровая симфоническая трактовка своего инструмента была присуща ему, можно сказать, изначально, заложена в индивидуальных особенностях его исполнительства. Эти два краеугольных камня — программность и универсальность фортепьяно — стали основополагающими для всего искусства Листа.

Затворничество завершилось. Во второй половине мая 1831 года Лист ненадолго посетил Женеву (об этом свидетельствует его письмо матери с женевским штемпелем, хранящееся в Байройтском архиве композитора). В Женеве он останавливался у своего ученика и друга Пьера Этьена Вольфа (Wolff; 1809 или 1810–1882), в будущем известного швейцарского пианиста и педагога.

Вскоре «окончательно воскресший» Лист взялся за сочинение «Большой бравурной фантазии на „Колокольчик“ („Кампанеллу“) Паганини» (Grande Fantaisie de Bravoure sur la Clochette de Paganini). Эта фантазия, законченная в 1832 году, фактически явилась первым опытом передачи с помощью фортепьяно звучания других инструментов.